Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)
Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В лесу тихо, только над головами у нас шумит и поет, а там, где просеку наискось пересекают телеграфные провода, - там уже не поет, а завывает и плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: "Кто это плачет?").
Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и некуда было бы складывать грибы - корзинок мы взять с собой не догадались. Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...
* * *
Спать вчера легли рано - не было электричества.
Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили огарок, и она принесла его и стала зажигать.
- Это что? - спросила Машка.
Ей объяснили:
- Это называется свеча.
А Машкин папа когда-то, не очень, казалось бы, давно, спросил у своей мамы:
- Это что?
И ему объяснили:
- А это, Лешенька, называется электричество.
* * *
Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
- А теперь, - говорит, - Маше дай.
И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
Я говорю:
- Ах, вот как? Ты - Маша?
- Нет, нет, я - мама!
Достаю конфету. Говорю:
- Это - Машеньке.
Не берет.
- Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет Алешей называть?!
Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны играть роль хороших детей. А маленькой "маме" мы имеем право в нужном случае сказать: "Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!"
А причина все та же: то, что Машка - единственная, что у нее нет братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
Все-таки надо найти меру даже в игре.
Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
- Куда ушла Елена Семеновна?
Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
- Нет. Я - мама!
- А разве я сказал "мама"? Я говорю: Елена Семеновна.
Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать себя "Машей" и "Алешей"? А Минзамал я должен говорить: "Где Машенька?", подразумевая под этим: "где Элико Семеновна?"
Нет, дружочек Маша, не выйдет!
Надо утвердить правило: делу время, потехе час.
28.8.59.
Перед завтраком слышу - горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое, как известно, предвещает получение подарка.
Рыдает и кричит:
- Где подаик? Подаик где?
Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
Показывает палец:
- Алеша, это что?
- Это пальчик.
- Нет, а что в пальчике?
* * *
Погода ненастная. Ветер. Дождь.
Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет, повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.
29.8.59.
У Машки небольшая температура. Гулять ее не выпускали. Почти весь вечер играл с нею. Ездили на поезде в Москву. С нею и с ее двумя "понарошными" дочками. С вокзала на такси проехали к тете Вере Смирновой[4] и к дяде Ване Халтурину[5]. Позже приехал из Ленинграда папа (он тоже был воображаемый, "понарошный", так сказать папа-невидимка). Всей компанией мы собирались ехать в Московский зоопарк, но тут - о ужас! - Машу не понарошку, а по-настоящему позвали ужинать. Конечно, ей очень не хотелось идти ужинать. Но еще больше ей не хотелось вызвать сейчас мое недовольство. Поэтому она почти без возражений направилась к своему столику.
Я постарался как-то украсить этот вынужденный антракт в нашей игре. Сказал, что Маша пошла в буфет. Но когда нужно по-настоящему запихивать в рот сухарную запеканку, жевать ее и запивать кипяченым молоком, - трудно вообразить, что это буфет в Зоопарке. Буфет - это поэзия, а тут - серая проза. Однако в предвкушении соблазнительной поездки в Московский зоопарк Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала шалить, стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно, уже не в силах была есть, не лезло).
Я сказал ей:
- Не надо так делать.
Она опять. Предупредил еще раз. Нет, расшалилась и уже не может остановиться.
- Ну что ж, - говорю, - в Зоопарк не поедем. До свидания.
И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.
- Алеша! Алеша!
Но - уже поздно.
Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:
- Ты куда?
- Я к Алеше!
- Нельзя к Алеше.
- Пустите! Я - к Алеше!
- Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.
А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:
- Але-о-о-оша-а-а!!!
Не только пожалел ее, но понял, что был неправ, что наказание несоразмерно с "преступлением", что ушел я скорее всего потому, что надоело играть, просто придрался к случаю.
Сменил гнев на милость. Вернулся. Поиграли еще в Зоопарк, покормили слонов сахаром, обезьянок - печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по дорожкам парка.
* * *
Позже играли в магазин. По очереди были продавцами и покупателями. Мне надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю:
- Пинчук есть?
- Нет. Есть финчук.
Берет что-то с "полки".
- Нате.
- Что это? Ой, что это? Я боюсь!
- Это - финчук.
- А что это такое? Что его - есть надо?
- Это же игрушка!!!
- А-а! Вроде мячика?!
И я взял финчук и стал подбрасывать его.
30.8.59.
Дождя не было. Дачи уже пустеют. Тихо. Грустноватые августовские сумерки, которые так любит Машкин отец. Редкие огни на верандах. Пронзительно чистый воздух.
Вернувшись домой, с аппетитом поужинали. Машкин столик придвинули к нашему, большому, и она принимала участие в общей трапезе. На ужин был картофель в мундире. Машка с удовольствием чистила его (пожалуй, даже с большим удовольствием, чем ела), с хрустом грызла малосольный огурец, ела сама и давала коту жареную ряпушку. Были мы втроем, тетя Минзамал в городе, сегодня суббота.
* * *
Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.
Открыл дверь:
- Что такое?
- Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!
- Где? Какая Люся? На какой кроватке?
Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?
Нет, тащит к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.
- Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..
Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике - на настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся. А у кровати - столик и еще что-то.
На все это надо смотреть через окошко. И по возможности - Машиными глазами.
31.8.59.
Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы, вволю накричались "ау", надышались пахучим лесным воздухом, немножко промочили ноги.
Между прочим, Машка "ау" не кричит, кричит "аву". Поставить рядом две гласные ей, по-видимому, еще трудно.
* * *
Идем мимо туберкулезной больницы.
- Бойница! Мама, смотри, бойница!
- Не показывай пальцем, Машенька.
- Я шишкой показываю.
В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.
* * *
Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:
- Маша, принеси мамочке ботики.
- Я - мама.
- Принеси Машеньке ботики.
Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.
- Я возьму варенье лучше.
* * *
В саду остановились под окном моей комнаты.
- Вон папа смотрит, - объявляет Машка.
Я спрашиваю:
- Где?
- Нет, он уехал.
- Куда?
- Он в Ленинграде.
- На поезде уехал или в автобусе?
- Да, на поезде.
- А что он делает в Ленинграде?
- Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.
- Что же они делают?
- Играют. В магазинчик. Еще в прятки.
* * *
Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала ножками "велосипедик", она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.
- Дед Мороз придет?
- Придет.
- Подарки привезет?
- Да, детям привезет подарки.
- И мне?
- Ты же - мама?
- Нет, и мне, и мне!
- Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же мама?..
- Да.
А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые подумала о том, что быть взрослым - это не сплошная масленица.
