Наталья Соломко - Белая лошадь - горе не мое
Последний урок был у Сани в родном шестом "Б". Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.
- Сильно больно?
- А сколько их было - семь или восемь?
- А вы нас каратэ научите?
Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.
- Что за глупости? - решительно сказал он. - Вы о чем? Я просто упал.
- Ага! - понимающе согласился Васильев Вова. - И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!
- Кто помнит, что я вам задавал? - стал строг учитель географии, он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.
- Ну вот! - заныл шестой "Б". - Чуть что, так сразу - что задавал! Ну, Сан Сенич, ну расскажите, ну все равно же мы все уже знаем!
Это заявление Александра Арсеньевича сильно заинтриговало.
- Что именно?
- Всё! - зашумел класс и принялся наперебой выкрикивать:
- Как вы шли, а там к нашей Юльке приставали...
- А вы им говорите: "Считаю до трех"...
- Занимательно, - хмыкнул Александр Арсеньевич.
- Нет, не так! Вы им сказали: "Кто не успеет скрыться, пусть немедленно начинает копить деньги на гроб!"
- Так, а они что?
- А они не поверили, их же много было!
- А я?
- А вы тут их и раскидали в разные стороны! - восторженно сообщил шестой "Б". - Одного аж через забор!..
- Неужели?
- Да не отпирайтесь, Сан Сенич! А вы где каратэ научились?
- Понятно, - вздохнул Александр Арсеньевич. - И откуда такая информация?
- От верблюда! - сказал Васильев Вова.
Имя этого таинственного верблюда выяснилось сразу после уроков: на улице догнал Александра Арсеньевича Кукарека и, преданно заглянув в глаза, спросил:
- А когда вы на Юлинской женитесь, я вам кем буду?..
- Слушай, - растерянно сказал Александр Арсеньевич будущему шурину, я тебе уши сейчас оборву...
Но Кукарека не испугался и всю дорогу жаловался Сане на сестру:
- Она такая безответственная! Ей сегодня в университет, там у них это... Не помню, как называется, в общем, историей они там занимаются раз в неделю. Она туда сейчас уйдет, а дома есть нечего...
- Так возьми и приготовь.
- Не мужское это дело! - не согласился Кукарека. - И вообще я до вечера буду сидеть некормленый, а у нее душа не болит! Я бы на ней ни за что не женился!
- Зануда ты! - вздохнув, отозвался Саня. - Пошли, я тебя покормлю.
Кукарека на мгновение задумался, но, решив, вероятно, что меж родственниками это вполне допустимо, пошел.
Дверь им открыл Боря. Он был уныл и задумчив.
- Ты чего? - удивился Саня.
- Да так...
- Мальчики, живо руки мойте и за стол! - скомандовала Елена Николаевна. - Санечка, как ты себя чувствуешь?
- Отлично! - доложил Саня.
- Может быть, ты все-таки скажешь мне, что с тобой вчера произошло?..
- Ну, мама!
Кукарека преданно молчал, но вид имел таинственный, заговорщический. Саня показал ему кулак.
Сели за стол.
- И как это Юлька там работает?.. - ни к кому особенно не обращаясь, произнес Боря.
- Где? - с полным ртом спросил Кукарека.
- На почте, естественно.
- А чего, даже интересно! Ходишь везде, людей видишь!
Саня осторожно жевал правой стороной и слушал.
- Надоело? - сочувственно спросила Елена Николаевна. - Устал?
- Да нет, - вздохнул Боря. - Видите ли, дело не в этом, а в том, что я, кажется, начинаю презирать людей...
- Это за что же? - удивилась Елена Николаевна, а Кукарека замер, не донеся ложку до рта, и уставился на Борю непонимающе.
- Как можно так жить! - пожал плечами Боря. - Вы представляете, Елена Николаевна, эти женщины с почты... Они же совершенно бездуховные личности! И каждый день разговоры! Все одно и то же, одно и то же: о детях, о болезнях, о продуктах, о деньгах!
- Ох, Боренька, не презирай... Ты не понимаешь...
- Чего я не понимаю? - усмехнулся Боря. - Знаете, как они живут? Утром - на работу. Вечером - по магазинам. Потом готовят поесть. Потом просиживают перед телевизором - некоторые. А некоторые даже телевизор не смотрят, но, понимаете, не потому, что им эти примитивные программы скучны, нет, они бы хотели посмотреть, но им стирать надо, гладить и все такое... Потом - спят. Ложатся рано на том основании, что завтра рано вставать. Утром кормят мужа и детей и идут на работу. На работе опять разговоры эти... Им ведь и говорить-то не о чем больше, понимаете? А после работы опять все снова. Это - жизнь?! Зачем они живут?!
- Они детей растят, Боря...
- А зачем, Елена Николаевна? - с отчаянием спросил Боря. - Они не читают, не думают ни о чем, кроме мелочей своей жизни! И дети у них будут такие же ничтожные и жить будут так же! Им же ничего в жизни не надо, только поесть и выспаться! Быдло какое-то!
- А ты - дурак! - сказал вдруг Кукарека.
- Женя! - укоризненно взглянула на него Елена Николаевна, а потом повернулась к Боре: - Не торопись судить, приглядись... Людей надо любить и жалеть...
- Любить я таких не могу и не хочу, - ответил Боря. - А жалеть их, на мой взгляд, не стоит, они сами во всем виноваты. Кто им мешал читать? Почему они не стали поступать в институт?
Саня сидел, слушал, молчал. То, что говорил Боря, было ему понятно, то есть он был вполне согласен, что такая жизнь, темная, серая, идущая по какому-то заведенному кругу, ужасна... Он, Саня, так жить не смог бы... Но странно неприятны были ему Борины слова. Слова, которые он, если разобраться, считал справедливыми. Или нет?..
- У нас мама тоже книжки не читает, - с вызовом сказал вдруг Кукарека. - А я ее все равно люблю!
Боря смутился, опустил глаза.
- Извини, я не имел в виду никого конкретно...
Но Кукарека не успокоился:
- Она медсестра и, если хочешь знать, работает по две смены, потому что папка умер, а нас двое... А в институт она не пошла потому, что Юлинская родилась, понял?
- Видишь ли, - вздохнул Боря, - с этим можно было не торопиться. Ведь можно было сначала закончить институт, а уж тогда...
- А это не твое собачье дело! - взвился Кукарека.
- Женя!
- А чего он говорит!
- Боря, ты действительно...
- Я же теоретически, - пожал плечами, Боря, а Кукарека вылез из-за стола и пошел одеваться.
- Женька! - выскочил вслед Саня.
Боря сидел опустив глаза и чертил вилкой по клеенке.
- Извините, Елена Николаевна, - виновато произнес он. - Мне очень неприятно, но он просто неверно меня понял...
Хлопнула входная дверь.
- Ну вот, ушел... - уныло сказал Боря.
Но это пришел обедать Арсений Александрович.
- Борис, письмо тебе от родителя! - крикнул он из коридора.
Боря поморщился.
На следующий день был дождь, и Елена Николаевна, конечно же, спросила, увидев, что сын натягивает куртку:
- Ты куда?
- Гулять, - сказал Саня. Не мог же он сообщить маме, что идет звонить Юле из телефона-автомата.
- Это ты?.. А пошли гулять...
- Мама не пустит, - вздохнула Юля. - Дождь...
- А завтра?
- Конечно. А у тебя синяк все равно просвечивает...
- Сильно?
- Ага... А больно?
- Нисколько!
- А я по тебе скучаю...
- А мама точно не пустит?
- Точно.
- А ты на каком этаже живешь?
- На третьем.
- Хочешь, я залезу? - сказал Саня, который сейчас все мог. Более того: у него просто земля уходила из-под ног, и, чтобы не взлететь и не удариться макушкой о потолок будки телефона-автомата, он держался за крючок на стенке, сделанный, видимо, именно в расчете на такие случаи.
- С ума сошел? - рассердилась Юля. - Убьешься!
- Нет, правда, ты окно открой...
Но Юля была неумолима.
Да и Юлина мама, надо думать, была бы несколько удивлена, если бы обнаружила, что в комнату дочери влетает учитель географии...
В конце концов Саню из автомата прогнали, он пошел искать другой, и они болтали снова, говоря друг другу "ты" и замирая от ужасной этой вольности. Потом он бродил по улицам, промок до нитки, а домой не хотелось. Он отправился на почту, проведать Борю.
У Бори уже гостил Васильев Вова с котом, Боря и Вова беседовали о "летающих тарелках", а Рыжий деловито гонял по комнате бумажный шарик.
- Не попадет тебе за гостей? - спросил Саня, оглядывая пустую служебную комнату: круглый стол, залитый чернилами, стопки телеграфных бланков, вкусно пахнет сургучом и клеем.
- Ну что вы! - удивился Боря. - Они меня любят... Заботятся...
- Боренька, забери телеграммы! - крикнули из соседней комнаты. Разнесешь - и беги домой. Да сейчас-то не ходи, погоди, на улке так и хлещет...
Но Боря не послушался: он с трудом высиживал на работе положенные часы и радовался, когда можно было уйти раньше.
Вова Васильев запихал под куртку Рыжего, и они вышли под дождь.
- Во ненормальный! - толкнул Борю Васильев. - Нашел время гулять!
Под тусклым уличным фонарем дождь лил, казалось, особенно сильно, он блестел, перечеркивая темнеющее вечернее пространство, а за его четкими полосами маячила сутулая мальчишеская фигура. Мальчишка стоял, сунув руки в карманы, дождя будто не замечал.
