Братья Бондаренко - Сказки Гореловской рощи
Не успел волк закончить свою сказку, как вскочил заяц с Рыжими Усами и закричал:
Неправда! Не было такого!
Волк пожал плечами:
— Я не говорю, что это сейчас было. В древности.
И он постучал себе лапой в грудь:
— Поверьте, я говорю искреннюю правду. Мне это лично мой дед рассказывал — волк Зубастая Челюсть.
Закричали и другие зайцы:
— Не было такого!
— Это он все придумал.
— Не верьте ему.
Шум поднялся.
Медведь Михайло улыбался, он был доволен. Гремел густым басом:
— Ага, завозились, длинноухие. Давай, волк, говори, что завещали нам предки. Это нам каждому знать надо.
— Я буду говорить, Михайло Иваныч, потому что вы всего еще не знаете. Ведь зайцы они... они иногда вслух говорят одно, а про себя думают совсем другое.
— Неправда! — шумели зайцы.
Они привскакивали с мест.
Размахивали лапами.
Громче всех кричал заяц с Рыжими Усами:
— Это оговор, не слушайте его. Мы, зайцы, что думаем, то и говорим. В этом и беда наша.
А волк стукнул себя лапой в грудь, сказал:
— Что ж, мне вы можете и не верить, но ведь я не свои сказки рассказываю, а передаю вам сказания наших предков. А этим сказаниям вы обязаны верить, потому что сказания наших предков — это их завещание, это их наказ нам. А в одном из таких сказаний вот что говорится:
«Бежал Заяц по лесу, о своих заячьих делах думал и не заметил, как вышел из-за деревьев на просеку медведь. Хватился, а тот уже совсем рядом — большой, лохматый, угрюмый. Заяц побелел. Заяц посерел. Зайцу бы надо в кусты, а он замер на месте, сжался в комочек, поднял на медведя желтенькие глазки и моргнуть даже боится.
Придвинулся к нему медведь, закряхтел:
— Куда путь держишь, косой?
— Да вот, Михайло Иваныч, — залепетал Заяц,— из деревни бегу. Ходил посмотреть, не выросла ли на огородах морковка.
— Ну и что?
— Нет пока. Ботва есть, а морковка — так, ниточки беленькие. Вот домой бегу.
— Ишь ты. Бегаешь, значит, — прогудел медведь, — а я вот хожу даже с трудом. Болею. Ревматизмы разные замучили. И бессонница по ночам спать не дает. Ху-де-ю То-то, я гляжу, ты, Михайло Иваныч, вроде не такой какой-то. Раньше вон какой был, а сейчас во какой.
И причмокивал раздвоенной губкой:
— Плохо это, когда болеешь.
—Чего ж тут хорошего, — жаловался медведь.
А Заяц глядел на него и думал: «Может, умрет, все одним медведем в лесу меньше будет».
А вслух сказал, прощаясь:
— Выздоравливай, Михайло Иваныч. Ну что ты разболелся? Вспомни, каким ты был, и выздоровей.
Не мог Заяц сказать, что думал: он, медведь-то хоть и больной, чуть на ногах стоит, а все-таки медведь. А Заяц еще раньше убедился, что даже самый слабый медведь сильнее самого сильного зайца».
Закончил волк рассказывать свою сказку, и опять у кургана шум поднялся.
Кричали зайцы:
— Неправда! Мы никогда так не думаем.
— Кричал медведь Михайло: Так вот они какие: с виду — тихони, а про себя вон какие мысли вынашивают, смерти желают нам. Учтем.
А Дятел, Голубь и Дубонос, сдвинув умные головы, совет держали: давать волку за его сказки пирог праздничный или нет. Голубь, тот сразу сказал:
— Надо бы дать.
А Дятел заспорил:
— За что? Зла в волке много. И сказки он рассказывал злые, а разве можно за злые сказки пирог давать? За зло наказывать надо. Верно, Дубонос?
«Верно», — чуть было не сказал Дубонос, да вовремя спохватился: ведь сказанного слова потом не воротишь. Пожал плечами:
— Этот вопрос сразу не решить, подумать надо.
Боялся Дубонос поторопиться. Пусть поспорят
- Голубь с Дятлом, а когда они договорятся до чего-то определенного, Дубонос присоединится к ним. И будет их решение и в этот раз принято единогласно.
Долго спорили Голубь с Дятлом и наконец решили: не стоит ссориться с волком. Нужно похвалить его, чтобы он остался доволен, а пирог не давать
Вот и я так считаю, — важно сказал Дубонос. — Ну а пирог отдадим тому, кто его заслужит.
ЗАЙЦА БЕРУТ ПОД ОХРАНУ
Решение о волчьих сказках выпала честь сообщить Голубю. Он одернул голубенькую рубашку и заговорил торжественным голосом: — Сказки у тебя, волк, интересные. Награды они заслуживают. И мы присудили бы тебе пирог наш,
если бы эти сказки были твои. Но ведь ты же сам сказал, что это сказки предков, что их рассказывал тебе твой дед — волк Зубастая Челюсть. И поэтому мы не можем за чужие сказки дать тебе пирог. Иди на место, волк.
Волк сделал вид, что решением он не доволен, нехотя сошел с кургана. Про себя он радовался, он свое дело сделал: показал всем коварство зайцев. А пирог, зачем он ему? Но все равно делал вид, что решением он не доволен. Шел, ворчал:
— Прижиливаете. Сказки предков сберег в памяти мой дед. Все их давно забыли, а он помнил и рассказал мне. И может, он для того и берег их в памяти, чтобы мне сегодня приятное сделать — помочь выиграть пирог с тыквой.
Зайцы провожали волка свистом. Сегодня они не боялись его: сегодня при всех волк их не тронет, а завтра они спрячутся от него подальше. И они свистели ему вслед, а Мышонок плясал на пенечке и хлопал в ладоши:
— Ха-ха! И волку пирога не дали. Никому не дадут, мне достанется.
Над ним смеялись, а бобер Яшка на березе задыхался от зависти, что смотрят не на него, а на Мышонка. И от обиды, что все у него в жизни складывается не так, как нужно, укусил два раза сук березовый, сорвал на нем зло.
На голову медведя Тяжелая Лапа посыпалась пахучая стружка. Громыхнул медведь страшным голосищем :
— Опять соришь, Яшка? Гляди, сшибу с березы. И что ты все сук этот грызешь? Ты же на нем сидишь.
Но бобер не слышал его. Он глядел на Мышонка — пляшет, паршивец.
— Кто следующий? — спросил медведь Спиридон.
Заяц с Рыжими Усами оглянулся на медведя Михайлу и поднялся. Медведю показалось, что у зайца в глазах нехорошие огоньки бегают. И он закричал:
— Не давать говорить зайцу.
. Закричал и волк:
— Не давать! Вы слышали, что завещали нам предки: бойтесь зайцев. Они такое иногда сказать могут, ого-го. Волк боялся, как бы заяц не повернул его сказки в свою пользу. Второй раз волку выступить не позволят и придется ему завтра держать ответ за разбой. И что если его и в самом деле погонят из рощи? И волк размахивал лапой и кричал:
— Не давать говорить зайцу!
— Это почему же? — прыгал заяц на бревнышке. — Всем давали, давайте и мне.
— Зачем? Все равно умного ничего не скажешь. Сиди, ушами хлопай, слушай, что другие говорить будут, — сказал медведь Михайло.
— Ты тоже, Михайло Иваныч, ума не проявил большого, а на кургане стоял- Хочу и я постоять А зачем стоять тебе? Я хоть пирог надеялся получить, а тебе зачем он? Тебе капусты бы кочан. Ты же пироги не ешь.
— А я, может, его Лисе вон подарю.
Услышал это медведь Тяжелая Лапа и закричал:
— Дать зайцу слово.
Медведь Тяжелая Лапа знал, что если отдаст заяц пирог Лисе, то и он попробует, потому и кричал на всю рощу:
— Дать зайцу слово.
Кричала и Лиса:
— Дать!
У Лисы появилась надежда выйти сухой из воды. А что? Выиграет заяц пирог, отдаст ей, и все будет
в порядке: никто не узнает никогда, что она сегодня ела в перерыв.
И Лиса кричала:
— Дать зайцу слово. Пусть говорит. Иди говори, заяц.
И даже проводила зайца до кургана и на курган ему помогла взобраться. Одернула на нем серенькую курточку, волосы пригладила:
— Говори, заяц.
Оглядел заяц всех раскосыми глазами, усы рыжие подкрутил, приосанился.
— Тут волк только что говорил, что все беды в роще от нас, зайцев, идут. Сказки рассказывал. Только он не те сказки выбрал. Ну что он нам рассказывал сказки своих предков? Если даже то, что говорил он, и было, то когда? В старину, когда его предки жили, в самой что ни на есть древности. А мы живем в наше время и рассказывать должны сказки нашего времени. А в наших сказках все выглядит совсем не так, как рассказывал волку его престарелый выживший из ума дед — волк Зубастая Челюсть. Вот одна из сказок нашего времени. Послушайте ее.
«Крепко обижал Волк Зайца. Не давал проходу ни ему, ни его жене, ни его детям. Так и держал все время Заяц ухо настороже. При каждом шорохе вздрагивал: не идет ли Волк, не готовит ли еще какую беду. Все терпел Заяц, поплачет и ладно. А когда изловил Волк возле Ванина колодца его единственного сына, пошел к медведю:
— Защити, Потапыч. Хватит ему лиходеить. Ты как-никак — голова у нас, хозяин рощи. Да и сила в тебе неистовая. Рыкни на него хоть раз для острастки. Житья не стало. Додавит он меня где-нибудь, Никакой пакостью не гнушается.
