Корней Чуковский - От двух до пяти
______________
* Характерно, что Некрасов, списывая для себя эту легенду, предпочел придать слову "заключенный" его современное значение: "к тюрьмам заключенных", то есть "к тюрьмам узников", потому что в эпоху Некрасова редко говорили "заключенные двери", "заключенные тюрьмы", и слово "заключенный" стало применяться к людям (Н.А.Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. III, М. 1949, стр. 636).
Ребенок не мог бы самостоятельно воссоздать это старорусское слово в его первоначальном значении (которое нынче уже совершенно забыто), если бы родной народ, снабдивший его материалами для построения слов, не вооружил его - одновременно с этим - нужными методами для их построения.
Вспомнилось также у Николая Успенского: "Мужики заключались в эвтой риге"*.
______________
* Н.В.Успенский, Повести, рассказы и очерки, М. 1957, стр. 67.
Когда на одной из предыдущих страниц я приводил детское слово "ещёкать" (от наречия "ещё"), мне и в голову не приходило, что это же новообразование может параллельно возникнуть среди взрослых в народной среде.
В.О.Перцов сообщил мне такой эпизод, слышанный им от П.П.Бажова. Был когда-то на уральском заводе один инженер, любивший при всякой оказии произносить утомительно длинные речи. Каждую речь он неизменно заканчивал традиционным призывом, где часто повторялось словечко "еще" ("Будем работать еще продуктивнее, еще энергичнее" и т.д.). Это "еще" произносилось им особенно громко. Слушатели подметили однообразный покрой его обильных речей, и один из них, когда в речи оратора появилось "еще", облегченно вздохнул и шепотом утешил Бажова:
- Ну, теперь скоро конец! Уже начал ещёкать (по местному произношению - "ишшокать").
Не показательно ли, что неологизм малыша ленинградца совпадает до полного тождества с тем словом, которое создал экспромтом на далеком Урале взрослый "простой человек"?
Если бы речь и мышление двухлетних, трехлетних, пятилетних детей не были проникнуты общенародными нормами языка, мы никогда не могли бы наблюдать отмеченную выше особенность детского словотворчества, которая заключается в том, что разные, очень разные дети, отдаленные друг от друга большими пространствами, из поколения в поколение самостоятельно придумывают одни и те же слова - будь это в Крыму, или в Новгороде, или где-нибудь у китайской границы.
Так, например, слово "кусарик" я услышал впервые от трехлетней девочки в 1904 году, потом через двадцать лет я прочитал в "Дневнике" А.Д.Павловой, что ее Адик тоже "изобрел" это слово. И вот через полвека, минувшей осенью, костромская жительница Наталья Борщевская сообщает мне в письме о своем внучатном племяннике Вове (двух с половиной лет), что он тоже называет сухарик "кусариком".
Таких фактов великое множество, и, конечно, они никогда не имели бы места, если бы дети в своем словотворчестве не опирались на одни и те же законы развития языка, надолго установленные русским народом.
Выше я привел одно слово, изобретенное трехлетним ребенком:
- Мама сердится, но быстро удобряется.
Это слово вызывает у взрослых улыбку, ибо связывается в их уме с удобрением полей. Между тем ребенок самостоятельно произвел его от слова "добрая" (в смысле "сердечная") и знать не знает ни о каком удобрении (где "добрый" означает "унавоженный", "тучный").
Замечательно, что в старорусском языке, лет триста назад, "удобряться" и значило сменять гнев на милость, размягчаться душой. Протопоп Аввакум так и писал в своей книге: "бабы у добрились". Та же форма сохранилась в народной пословице: "Удобрилась мачеха на пасынка".
Здесь одно из наиболее наглядных свидетельств, что при создании всякого нового слова ребенок почти всегда применяет те же самые методы, какие применяет народ.
И разве не знаменательно, что слово "всколькером", которое у меня на глазах создал четырехлетний ребенок под Брянском, оказалось давно существующим в речевом обиходе народа! Ю.Трапезников сообщил мне, что в Вологодской области, в деревне Горке (Ковжевского сельсовета), принято, например, говорить:
- Всколькером, бабы, завтра по ягоды пойдем?
Это ли не доказательство близости детского языка и народного!
Или возьмем хотя бы слово "льзя", которое снова и снова создается детьми, услышавшими от взрослых "нельзя".
Ведь оно и сейчас существует в народе, о чем недавно напомнил мне в письме П.В.Зимин. "Я живу, - пишет он, - в г.Вельске, Архангельской (ранее Вологодской) области и как любитель занимаюсь изучением здешнего диалекта. Так вот я слышал здесь такие выражения:
- А льзя ли, батюшка, здесь пройти-то?
- Силуян Ликарионович, льзя ли так делать-то?"
Полное совпадение детского языкового мышления с общенародным.
Или, например, слово "ворк" вместо нашего взрослого слова "ворчание". Алёна, внучка художника В.М.Конашевича, однажды заявила ему:
- Я бабушке не спускаю: она ворчит, а я строптивлюсь. Один ворк, один строптив.
Ворк не может быть чужд языку, в котором, как указывал Пушкин, "хлоп употребляется в просторечии вместо хлопанье", "шип вместо шипение":
Он шип пустил по-змеиному.
Защищая от своих критиков слова "хлоп", "молвь", "топ", Пушкин писал:
"Слова сии коренные русские. "Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ".
Ворк, изобретенный четырехлетним ребенком, относится к той же категории слов, так как вся фактура этого слова создана по законам русского народного языкового мышления. К той же категории, что "шип", "ворк", принадлежит и слово "пад" (вместо падение):
- Проехались по ледяной дорожке и никакого паду.
Выше мне уже случалось писать, что многие создаваемые малышами слова ничем не отличаются по своему построению от тех, какие создавались в разное время писателями, величайшими мастерами русской речи. Например, детские глаголы "намакаронился", "отскорлупать", "замолоточить" и проч. сконструированы по тому же принципу, по какому русские классики создавали такие слова, как "стушеваться", "озакатить", "магдалиниться", "выгрустить".
Этого не могло бы случиться, если бы дети и писатели не пользовались однородными приемами построения слов - теми, какие внушены им народом.
И в других областях детского словотворчества наблюдаются такие же закономерности. Найдя в письмах Чехова "стишины" и "спасибище", а в стихах Маяковского "огромные незабудищи" и "глаза тарелины", проф. А.Н.Гвоздев сопоставляет с ними восклицание своего четырехлетнего сына, где использованы такие же экспрессивные суффиксы увеличительности.
- Смотри, какую красоту я делаю. Какую красотищу! Какую красотину! Смотри: какая красота!*
______________
* А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 300.
Из чего автором делается вполне правильный вывод, что по своим формам создаваемые ребенком слова целиком совпадают с неологизмами русских писателей, "так как и те и другие пользуются одними и теми же морфологическими ресурсами русского языка"* - иначе говоря одним и тем же "стройматериалом".
______________
* А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 466.
Когда ребенок произносит какое-нибудь слово неправильно или сделает случайную ошибку в синтаксическом построении фразы, мы, взрослые, то и дело заявляем ему: "так не говорят", "так нельзя говорить", "нужно сказать вот эдак". Не значит ли это, что в каждом подобном случае мы выступаем от лица народа в качестве его уполномоченных, его представителей? Выражение "так не говорят", которым мы всегда корректируем малышей, лишь по внешним признакам может считаться безличным, на самом же деле оно означает: "так не говорит наш народ".
Этим "нужно" и "нельзя" мы заявляем ребенку сложившуюся тысячелетиями волю народа, которую ребенок, в свою очередь, будет передавать своим детям и внукам, а те - своим, обеспечивая этим путем дальнейшую устойчивость основного народного словарного фонда и тех мудрых (опять-таки народных) грамматических правил, которым этот фонд подчинен.
Мы только что упомянули два слова: "кусарик" и "кустыня". Они принадлежат к той же категории слов, что "копатка", "мазелин", "колоток", "пескаватор", "лизык" и т.д. Происхождение всех этих слов одинаково: они порождены постоянным стремлением детей внести в звучание каждого слова, услышанного ими от взрослых, ясный и отчетливый смысл.
Путь, который приводит ребенка к подобным словам, тот же самый, каким некоторыми слоями народа создавались слова типа "вошпиталь", "гульвар", "мараль" и другие. Знаменательно, что этот прием реконструкции слов относится к той области лингвистики, которая так и зовется "народная этимология".
Здесь нам до очевидности ясно, как детское словотворчество смыкается с народным.
Настоящая глава для того и написана, чтобы обосновать эту истину долголетним опытом живого общения с детьми. Между тем еще лет десять назад нельзя было и заикнуться о ней. Воображая, будто язык есть явление классовое, тогдашние горе-лингвисты настаивали, чтобы автор этой книжки не смел говорить про общенародную основу детской речи, а непременно доказывал бы, будто речевое развитие пролетарских детей диаметрально противоположно речевому развитию буржуазных. Но сколько я ни вслушивался в детские речи, сколько ни раздумывал над ними, я при всем желании не мог уловить ни малейшего различия между теми путями, какими приходят к обладанию родным языком сын лавочника, сын священника и сын пролетария. Пути были те же, и этапы развития те же.
