Дмитрий Мищенко - Северяне
«Как думаешь, Амбал, – тихо заговорил Кирий, – откуда все эти несчастья? И почему только на нашей земле? У арабов земля родит, поляне, северяне не ведают, что такое засуха. Почему Хозария страдает? За что, из-за кого?» Амбал не понял тогда, куда он клонит. Но удивился самому вопросу.
«Как это – из-за кого? – ответил он. – Все, наверно, виноваты. Разгневали мы бога, вот и карает за грехи».
Кирий долго молчал. Потом вытащил мешочек с золотом и бросил его Амбалу.
«Ты мой друг, Амбал. Тебе одному доверяю тайну… Несчастья – от бога, это так. Но виновны перед ним далеко не все. На земле есть люди, которые завидуют нашему счастью и богатству, накликают на нас беду. А мы не защищаем себя молитвами. Нам из-за походов некогда молиться. Так вот, отдай это золото имаму казеранской мечети и попроси его, пусть помолится за меня… Скажи, что я желаю добра своему народу».
Амбал не задумался тогда, почему Кирий платит так много золота имаму. А через несколько дней ужаснулся, поняв, в чем суть того разговора: по Итилю пошли слухи, что причина всех несчастий – каган. И засуха эта – его злой умысел. Он умолил бога покарать народ Хозарии, накликал голод на свой народ. Горе! Горе! Каган мстит своему народу!
Сначала люди не верили, остерегались говорить об этом вслух, только с близкими родственниками тайно шептались о страшной новости, потом набрались смелости, стали говорить, что Овадий стар, он смотрит в могилу и завидует людскому счастью жить на земле. Потому и мстит всем молодым, Хочет свести их в могилу раньше, чем сам в нее ляжет.
Слухи множились, перелетели на восточный берег реки, во дворец самого кагана, как огонь по ветру, быстро распространялись среди недовольного в те голодные лета войска. «Каган – враг своему народу!» – неслось по степям. На многолюдном торжище Итиля появились вещие прорицатели, обычно живущие в зарослях и дуплах деревьев, а один из них, прозревший волхв, будто увидел в небе Овадия, нашептывавшего богу злые мысли.
Толпа наливалась гневом, горели глаза, сжимались кулаки. Вдруг все ринулись лавиной ко дворцу кагана.
Взбунтовалось и верное прежде кагану войско. Все требовали смерти Овадия. Ни обещания, ни угрозы – ничто не могло сдержать разбушевавшуюся толпу.
– Каган Овадий приносит нам несчастье! – кричали передние. – Смерть ему! Смерть.
Ко дворцу пришел весь Итиль, смерти требовал весь народ хозарский и войско.
Как ни уговаривал, как ни хитрил хакан-бек, а вынужден был отдать Овадия разъяренной толпе.
Амбал был тогда во дворце своего отца, стоял у открытого на площадь окна, смотрел на невиданное, страшное зрелище и глазам своим не верил: человека, перед которым все недавно дрожали, падали ниц, когда он появлялся в поле или на улицах Итиля, и лежали до тех пор, пока каган не исчезал вдали, человека, который был лицом священным, имевшим неограниченную власть, швыряли теперь из рук в руки, топтали ногами до тех пор, пока всемогущий каган не превратился в кровавое месиво.
Амбал не в силах был дальше смотреть на то, что творилось на площади, и отвернулся. Ведь это он передал имаму золото, и тот знал Амбала как соучастника заговора. О небо! Как необдуманно, как легкомысленно поступил он тогда! А если бы имам не взял золота? Мог не взять и выдать его кагану. Кирий, конечно, остался бы в стороне. Овадий пожалел бы Кирия, а с ним, Амбалом, сделали бы то же, что сейчас с Овадием.
Событие это положило начало большим переменам в каганате. Кирий стал каганом, Амбал – его ближайшим сановником, кендер-хаканом. Казалось, все складывается хорошо: вскоре пошли дожди, люди ожили, повеселели. Выходило, что и кровь пролита не напрасно, жертва умилостивила небо и молодой каган угоден богу. Один только отец Амбала, старый хакан-бек, тяжело переживал внезапную и страшную смерть своего господина и друга. Осунулся, поблек, даже кендер-хаканство, новая должность сына Амбала, не радовало его. Он молча уединился в своих покоях.
Потом слег и больше уж не поднимался. Умер от горя старый хакан-бек.
Время шло. Враги Итиля, прослышав о смерти Овадия и его любимого хакан-бека – начальника войска, возобновили свои нападения. Хозарские отряды с трудом удерживали их на Урале. Затем стали отступать. В такие решающие минуты нужна была крепкая рука, чтобы возглавить войско, поднять его боевой дух. А Кирий молчал. И сам не отъезжал к войску, и Амбала не назначал на обещанную когда-то должность хакан-бека.
Державные мужи Хозарии сновали по дворцу как тени. Что делать? К кагану без зова идти нельзя. Второй раз придется говорить ему об угрозе вражеского нашествия. Что, если ему покажется это вмешательством в дела повелителя? А если разгневается, не сносить головы…
Шептались меж собой сановники кагана, но идти так никто и не решался. Тогда чаушиар, вот этот самый сват, трижды проклятый, уцепился за него и стал убеждать, что он, Амбал, единственный спаситель Хозарии, что только ему, самому близкому другу Кирия, всего сподручней напомнить о печенегах, об угрозе их вторжения в хозарские земли и даже в сам Итиль.
Может, и не послушался бы Амбал чаушиара, если бы не давние обещания Кирия. Ведь он заверял когда-то своего друга, что в недалеком будущем сделает его своим наместником. Кто, как не он, Амбал, имеет право на отцовский сан в каганате, на отцовскую власть?
Искушение стать во главе войска побороло сомнения, и Амбал решился. Он надел тот наряд, в котором отец появлялся когда-то у кагана, и не пал ниц, как делали это другие сановники, а зажег лучину и стоя ждал, пока она сгорит.
Воцарилась могильная тишина. Каган не понимал: почему слуга его не падает ниц? Амбал не смел поднять глаз. Стоял босиком и тупо смотрел в пол, ждал, пока догорит лучина и настанет решающая минута – сесть, как надлежит хакан-беку, рядом с каганом.
Но он не дождался этой минуты. Во дворце раздался такой яростный крик, что Амбал выронил с перепугу лучину и камнем упал к ногам кагана.
Не помнит, что кричал над ним Кирий. Понял только, что его навсегда изгнали из дворца.
Словно обезумев, бежал он по бесчисленным гранитным ступеням лестниц. Дома хотел наложить на себя руки, но не смог: какая-то искра надежды еще теплилась в сердце.
Однако после обеда каган вызвал его к себе и спокойно, «как другу», посоветовал покончить счеты с жизнью. Где и как – это уже его, Амбала, дело, но за самовольное возведение себя в сан хакан-бека он должен уйти из жизни.
Амбал не возражал, не умолял, не напомнил даже, что Кирий обещал ему этот сан. Приказ кагана священ в Хозарии, подчиниться ему должен каждый молча, не ропща. Амбал выехал далеко в степь. Там решил он умереть. Спешился с коня, вынул из ножен острую саблю. Но когда увидел величавое зарево заходящего солнца, рука помимо воли отвела приставленную к горлу саблю. Отвела и вяло опустилась вниз.
Неужели он видит все это в последний раз? И степь, и перебегающий на ветру ковыль, и багряный закатный свет, и бездонное синее небо над головой? Но почему он должен умереть? Таков приказ кагана? А кто такой каган? Кирий, рябой Кирий, убийца брата и отца родного! Не станет он повиноваться убийце и клятвопреступнику. Ведь клялся же тот в вечной дружбе!
Амбал решительно сунул в ножны остро отточенную саблю и пошел к коню. Быстро вскочил в седло и помчался вперед, вдогонку за заходящим солнцем, которое уже садилось за горизонтом. В далекой Северянщине укрылся он от злого кагана…
И вот теперь хозары напали на его след. Что же будет дальше? Простит ли ему каган нарушение священного закона? Может быть, лучше всего попытаться бежать отсюда? Но ведь в Чернигове, наверное, есть люди, которые следят не только за княжной, но и за ним, Амбалом. Не успеешь выехать, а тебе петлю на шею – и конец…
А тут еще и князь грозится голову снести… Чем все это кончится? Как быть?
Амбал сунул руку в карман. Пальцы его наткнулись на мешочек с золотом. Он вздрогнул и оцепенел от ужаса.
Вот и тогда в Итиле: мешочек золота… смерть старого кагана… И теперь снова бросил Амбалу золото. И не один, а два мешочка. Что это, знамение новой крови?
XIII. ЛЕГЕНДА О ЛЮБВИ
Светлица на пастбище убогая, хуже самого бедного жилья в Заречном. Маленькая, с потемневшими от старости хмурыми стенами, с низким, закопченным потолком, она казалась княжне просторной и светлой, потому что хорошо и спокойно было здесь. А два маленьких окошка открывались в широкий, вечно зеленый мир. Непроходимой чащей отгородил ее вековой лес от грозной опасности.
Прошло несколько дней, и стены маленькой светлицы будто расступились, комната стала неузнаваемой. Вместе с Всеволодом княжна вымыла и выскоблила ее стены, потолок, оконца. Осмомысл только дивился, как ловко делает Черная эту непривычную для нее работу. Он дал ей вытканное еще Роксаной покрывало. Девушка накрыла им постель, убрала зелеными ветками и цветами стены и захлопала в ладоши, весело смеясь: как светло, как хорошо стало здесь!
