Борис Житков - Виктор Вавич (Книга 3)
- А хоть бы и сдал, так тебе-то трудно написать? Правду ведь! Трудно? Ты ж сам кричал, чтобы Сороченке не наган, а браунинг. Опасный-то пост. Помнишь? Ну?
- Кому ты револьвер сдал? Грачеку? Что, другой уж номер?
- Ты напишешь? - досадливо крикнул Виктор.
- Да что они с ума, что ли, посходили, - вскочил Воронин, пошел в двери, - да угомонитесь вы, Христа-Господа ради, оглашенные какие-то. Брось ты этот колокольчик дурацкий, - и слышно было, как Воронин погнался за ребятами.
- Тоже сволочь! - шептал Виктор, переминал ногами, стукал подошвами о пол.
- Что, у тебя с Грачеком что вышло? - говорил Воронин и запирал за собой дверь. - А? Слушай, брат, я, тебя жалея, не советую, ой, не советую тебе с ним... и ни тебе и никому... Это брось, брат, - Воронин ходил по комнате, взял со стула крышку от швейной машинки, накрывал, налаживал, потащил машинку на подоконник, - нет... брат, брат ты мой! нет, дорогой, это, прямо говорю, брось, и брось, и брось. - И Воронин хлопнул машинку на подоконник. - Прямо-таки не советую, - он стоял боком против Вавича, - не рекомендую, сукиного сына, и, как друг, того.... как это? Предуведомляю.
- Значит, не напишешь? - и Виктор встал.
- Не, не, брат, - тряс головой Воронин, - и тебе говорю: брось.
Виктор зашагал в переднюю, натягивал шинель, не глядел на Воронина.
- И чего лез ты в этот, в Соборный-то, - шепотом приговаривал Воронин.
Виктор шагнул на лестницу и вдруг повернулся. Воронин держался за ручку двери, глядел ему вслед опасливыми глазами.
- Ну, смотри ж, твою в желчь - веру мать! - и Виктор оскалил сжатые зубы и тряс кулаком. - Попомнишь! Воронин захлопнул дверь.
- Вот стерва, вот сука паршивая, - говорил Виктор на улице, - ты у меня, погоди, завертишься, сволочь! - и Виктор поворачивал с силой зажатый в воздухе кулак. - В ногах будешь валяться, рвань! - И Вавич шаркнул на ходу по панели, откидывал ногой Воронина. - Все уж, небось, погань вынюхала, и хвост под лавку!
У своей двери Вавич тыкал узким ключом, не попадал в щелку французского замка.
Не позвонил, а стал дубасить кулаком в дверь.
- Отворяй! - крикнул через двери Фроське. Фроська придерживала одной рукой у живота тряпки какие-то. В коридоре валялись скомканные газеты.
- Что за кабак! - и Виктор пошел по коридору в кухню - да просто руки вымыть! - он видел свет из Груниной двери. Заглянул боком глаза. Горели обе лампы, гардероб стоял настежь.
И ветерок продул под грудью. Виктор все еще хмурился, стал мыть под краном лицо, шею. - Барыня ужинали? - спросил Виктор с зубной щеткой во рту.
- Чего-с? - подскочила Фроська.
- Барыня, - крикнул Вавич, - ужинали, я спрашиваю?
- Барыня уехали, - и Фроська вывернулась на месте. Виктор ткнулся к крану и пустил воду вовсю.
- Часа как не с два, как уехали, - слышал Виктор сквозь шум струи, и Фроська тарелками бренчит для виду, проклятая. - На вокзал извозчика рядили.
Виктор вышел из кухни. Фроська закрыла кран - так и бросил.
И сразу показалось, что пусто стукают шаги по квартире, фу, даже жутковато будто стукают.
На Грунином зеркале не было флакончиков. Синими полосами глянул с кровати пустой матрац.
Не отрицаю
- НУ ЧТО такого, что револьвер, - кричала Таня, - ведь он же не стрелял ни в кого, это ж доказать еще надо! Да! - И Ржевский видел, что пламя, черное пламя ходит в глазах.
- Да, милая моя, ведь отлично ж ты знаешь, что запрещено при исключительных положениях и хранение и ношение.
- А у тебя? - крикнула Таня.
- Так у меня ж с разрешением, - и Ржевский вытягивал из кармана замшевую маленькую, как портмоне, кобуру, - и всегда оно тут со мной, вот изволь, - и он вытащил из кобуры из карманчика бумажку, - и вот револьвер, - он вертел в руке маленький дамский браунинг, - у меня клиентские документы, я с ними езжу - понятно. Это ж для самообороны, но им, конечно, можно убить человека наповал - и понятно, что без разрешения...
- Да, а ведь там они пытают! Они там такое делают, мерзавцы, связанному человеку...
- Ну-ну-ну! - и Ржевский приподнял руку. - Отлично они знают, с кем... - и Ржевский повернулся и старался спокойными шагами идти к этажерке, зацепил пальцем книгу.
- Да, а они там глаза давят, выдавливают глаза, свяжут и... да что ты мне говоришь, - Таня вскочила с места, - Саньке сам товарищ рассказывал, студент, ему самому давили! Полицейский! И что угодно делают.
- Не отрицаю, - раскачивался на ноге Ржевский, глядел на корешки переплетов, - попасть, конечно, в этот застенок - тут уж власть защищает самое себя, - и он повернулся к Тане, развел руками. - Но ведь он в тюрьме, а не в участке. Вот только что мне удалось узнать. - Ржевский говорил тихим матовым голосом.
Таня насторожилась, она глядела отцу в лицо, но глаз его не видно, смотрит с серьезной печалью в угол.
- Да узнать пришлось, если это правда, конечно, - громко сказал Ржевский и твердо глянул на Таню, - что револьвер-то этот какой-то очень нехороший...
- Что? С убитого городового? - быстро сказала Таня. Ржевский печально закивал головой, глядел из-под низу на Таню, и Таня видела, что высматривает, как она.
- Кто это говорит? - крикнула Таня, совсем подступила к отцу, и Ржевский не мог не поднять глаз - и он заволок глаза стеклом и глядел, как с фотографии.
- Да видишь ли, тут трудно знать точно что-либо. Но вот будто бы номер, оказывается, револьвера не сходится с номером, что у этого убитого, и будто бы как его? - Ржевский сморщился, чтоб опустить глаза. - Да ну? он щелкнул пальцами. - Ну, тот, что арестовал его, околоток этот - Вавич!..
- Что? Что? - Таня уперлась коленями в коленки отца и пристально глядела ему в глаза. - Что Вавич?
Совсем как жена глядела, когда пришлось - постоянно почему-то приходится вот такие комиссии принимать! - пришлось рассказывать, как погиб ее отец в крушении в вагоне, - от старика каша одна осталась, по запонкам только и опознали, - ах, Господи!
- Ну, - вздохнул Ржевский, - ну так тот утверждает, что номер тот самый, чем-то там доказывать собирается.
- Ну и что? Что тогда?
"Ну как - спокойное лицо было у него, спокойное? - вот жена так спрашивала, а там мозги со щепками".
- Да, очевидно, суд будет, вероятней всего.
- Ну, а докажут? Докажут? - дернула Таня за пиджак. Ржевский глядел в сторону.
- Если этот квартальный докажет?
- Да ведь почем тут, милая, гадать можно? - и в голосе у Ржевского нетерпение.
Таня отошла, с руками за спиной заходила по комнате, глядела на ноги.
"Совершенно как мать!" - и Ржевский встал, обнял Танечку за плечи.
- Танюшка, Танюшка, - повторял Ржевский и целовал Таню в висок. Таня глянула - слезы у отца в глазах.
- Нет? - вскрикнула Танечка. - Неужели нет никакого, никакого спасенья? Мы же можем, мы же двигаемся, - Таня широко замахала руками в воздухе,- а он связан там, у! - Таня подняла плечи, вздрогнула головой, как от холода. - И хоть бей, бей эти стены, - и Таня била воздух кулаком, - и потом придут. Папа! Папа же! - вдруг крикнула Таня, она трясла за рукав отца, будто с отчаяния будила мертвого от сна.
Андрей Степанович слышал возню, хождение. На кухне, что ли, или вернулась? Вышел из кабинета, глянул в коридор. В прихожей по-прежнему горел свет - нет, не она. Андрей Степанович снова сел на кожаный диван и снова - который раз! - он старался собрать эту почву под ногами - не почва, а отдельные положения, ровные и несомненные, как натертые квадраты паркета, - они расползались под ногами, и Андрей Степанович снова старался их сдвинуть вместе, а они скользили врозь, будто паркетины лежали на гладком льду, и Андрей Степанович мучился и снова вдруг выскакивала мысль: "Да-да! Андрушевич даже родственник Рейендорфам - черт! Поздно, ехать сейчас нельзя. Не забыть! Не забыть! Андрушевич" - и для памяти вслух говорил:
- Андрушевич!
"К профессорам? Господи, нелепость какая!"
И опять Андрей Степанович в двадцатый раз отвечал Миллеру то, что нужно было. Ах, дурак какой! Вот что нужно было, и виделось в уме, как Миллер озадачен. "Позвольте, ваше превосходительство, я не вижу логики! Да ведь не отказываетесь же вы признавать логику? Мы же рассуждаем в сфере..." - И Андрей Степанович бросился к письменному столу - сейчас же написать Миллеру, точно, строго, и вот именно в этих местах. Дурак я, дал ему повернуть!
"Ваше высокопревосходительство! - написал на большом листе Андрей Степанович. - Вчера, рассуждая по поводу случая с моим сыном, мы, мне кажется, допустили ряд..."
Кто это, в спальне, что ли?
Андрей Степанович положил перо, выглянул в двери.
- Я, я! я сейчас, - крикнула жена из темноты, из столовой.
Андрей Степанович сел на диван - откуда она? Значит, черным ходом, без звонка. Андрей Степанович ждал на диване, густо дышал. Анна Григорьевна не шла.
Андрей Степанович пошел по квартире. Подошел к комнате Анны Григорьевны. Попробовал двери - так! заперлась. Молится, должно быть. Андрей Степанович вздохнул и пошел в кабинет.
Он понял, что далеко в душе все надеялся, что Анна Григорьевна... да что Анна Григорьевна? - конечно, ничего абсолютно - молится, конечно...
