Эмма Выгодская - Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)
— Сколько? — кричали из толпы покупателей.
— Пятьдесят червонцев, и это даром, клянусь аллахом.
— Двадцать! — предлагал покупатель, недоверчиво щупая мускулы итальянца.
Они долго кричали, били себя в грудь, поминали аллаха и сговорились на тридцати червонцах.
Шестерых итальянцев продали так на полевые работы.
Четверо испанцев пошли грести на галерах.
Ещё двоих купил богатый турок для ухода за своими лошадьми.
Оставалось несколько пленников в одеждах духовных лиц.
В толпе покупателей зашевелились.
Живой капитал — рабы — приносил самые лучшие проценты. Надо было только угадать знатного или богатого человека в захудалом пленнике. Тогда за него можно было получить тройной выкуп и оправдать расходы.
Надсмотрщик гнал плетью по кругу толстого монаха.
— А вот знатный епископ из Сарагоссы! — торжественно провозгласил посредник. — Он заведует двенадцатью соборами, и сам король останавливается у него, когда проезжает в Рим.
— Я — бедный ключарь из монастыря Сан-Доминго! — придушенным голосом кричал монах. — Я слаб и болен, и у меня нет на родине никого, кто прислал бы за меня больше пяти реалов…
Монах повернулся, и Мигель узнал в нём того самого толстяка, который был в одной партии с доктором Созой.
Мигель подошёл к надсмотрщику и спросил, кому принадлежит эта партия рабов.
— Али-Кауру, храброму пирату из Тлемсена, — ответил надсмотрщик.
Это было всё, что нужно было знать Мигелю. Али-Каур был известен в Алжире.
В тот же день Мигель пошёл к нему.
На большом дворе Али-Каура было шумно. Пленников силой сгоняли в центр двора и усаживали кружком на земле. Их было много — должно быть, для какого-то торжественного случая пригнали сюда пленников и с других дворов. И толстый Сисмонио, которого, очевидно, не удалось продать, был здесь. Длинного Бланке не было видно. Не было видно и доктора Созы.
На измученных лицах пленников Сервантес видел тупую покорность. На дворе ждали муллу, мусульманского священника. Тех, кого не удалось выгодно продать, хозяева пытались обратить в мусульманство.
— Где пленник Антонио Соза? — спросил Сервантес у сторожа.
Сторож молчал.
Мигель вынул пять аспр и положил их на каменную плиту у ног сторожа. Турок большим пальцем ноги пододвинул деньги к себе. Серебряная монета моментально исчезла в складках широких сборчатых шаровар. Турок встал, подтянул шаровары и повёл Мигеля на задний двор.
На заднем дворе сторож подвёл Мигеля к низкому зданию, похожему на каменный погреб с плоской крышей.
— Вот, — равнодушно указал турок на узкое оконце.
— Дон Антонио! — позвал Сервантес, припав к оконцу. — Дон Антонио!
— Кто зовёт меня? — послышался слабый голос.
— Здешний раб, испанец Сервантес Сааведра. За что вас засадили в мазморру,[23] дон Антонио?
— Меня приняли за епископа и назначили тысячу червонцев выкупа, — сказал Соза. — Потом повысили в чине и объявили кардиналом и главным советником испанской королевы. Теперь за меня надо внести две тысячи.
Звякнув цепью, Соза хотел подползти поближе к окну, но застонал и остался сидеть на месте.
— Это значит, что я до конца своих дней просижу в этой дыре.
Приглядевшись к темноте внутри подземелья, Сервантес различил бледное лицо Созы, ноги, закованные в кандалы, железный ошейник на шее.
— Доктор Соза, — сказал он полушёпотом, — у меня с товарищами есть план бегства. Бегите вместе с нами.
Доктор Соза молча указал на свои цепи, на распухшие ноги, седую бороду, трясущиеся руки.
— Я помогу вам, — сказал Сервантес. — Мы все поможем вам.
Соза молчал, потом, точно очнувшись, поднял голову.
— Мне незачем бежать, — сказал Соза. — Если я вступлю на испанскую землю, меня схватят и бросят в такое же подземелье. Ты видел среди пленников желтолицего монаха? Это Бланко де ла Пас, комиссар святой инквизиции. Он уже заготовил донос на меня. Может быть, это моё счастье, что пираты захватили наше судно… Эта дыра здесь и кусок хлеба из рук арабского мальчишки всё же лучше, чем костёр и гаррота на родине!
— Неужели в Испании ничего не изменилось? — спросил Сервантес.
— Испания — одна большая тюрьма, — покачал головой Соза. — Нет, уж оставь меня в моей темнице, Сервантес. А если нужен будет тебе и твоим товарищам осторожный совет много видевшего человека, приходите ко мне, я всегда помогу вам.
Взволнованный Сервантес шёл обратно через большой двор. Седобородый мулла в зелёной чалме сидел, поджав ноги, на коврике перед пленниками. Другой мулла, помоложе, юркий, с реденькой бородкой и бегающими глазами, стоял рядом с ним.
— Наша вера лучше вашей поганой веры! — скороговоркой кричал молодой. — Наш аллах — верный бог, великий бог, праведный бог. Кто верит в аллаха, тот побеждает. Сыны ислама покорили Азию, Аравию, Египет и Александрию, Алжир и Тунис, и Триполи… Кто верует в аллаха, творит молитву, вечернюю и утреннюю, слушает муллу и кади и не пьёт вина, тот будет достоин имени праведника и после смерти попадёт в рай. А кто исповедует вашу собачью веру, тот умрёт, как пёс, и сгниёт в могиле.
— Врут! Это ихняя вера собачья, — мрачно сказал соседу пленник с красным носом пьяницы. — Что за вера, если вина нельзя пить?..
— Слушайте все! — крикнул мулла. — Слушайте все слова аллаха и пророка его Мохаммеда!
Он поднял на вытянутой руке толстую книгу в сафьяновом переплёте.
— Слушайте все слова алкорана, книги откровения!
Другой рукой мулла, как фокусник, выхватил из рук служки деревянную подставку для корана и поставил её на землю перед старым муллой.
Двойная доска, щёлкнув, раскрылась. Он укрепил на ней книгу.
— Бисмиллах — рахами — рахим! — грозно начал седой.
Стража сдвинулась теснее. Пленники зашевелились. Они знали, что мирное чтение корана часто кончается ударами плетью.
Мигель торопился. Он нёс пленникам, засевшим в пещере, два свежих хлеба, кувшинчик с оливковым маслом и связку луковиц. Мигель не стал ждать, что будет дальше, и ушёл со двора Али-Каура.
Уже наступила ночь; темнело в Алжире быстро, как везде на юге. В одном из кривых переулков горного квартала Казбы Сервантес увидел длинную фигуру доминиканца Бланке. Неизвестно, когда и как Бланко выкупился, но, очевидно, был свободен и с сумкой сборщика пробирался к капелле Сан-Педро, единственной христианской молельне Алжира.
— Как тебе удалось так быстро добыть свой выкуп, мой отец? — не сдержавшись, спросил монаха Сервантес.
Бланко поднял на него бесцветные глаза. Досада и смутное опасение мелькнули в них.
— Я не знаю тебя, пленник, — сухо сказал Бланко.
— А я уже знаю тебя, отец, — с усмешкой сказал Сервантес. — Тебя зовут Бланко де ла Пас, ты приехал с доктором Созой на испанском судне «Сан-Пабло». Могу сообщить тебе и моё имя: Мигель Сервантес.
Бланко сделал равнодушное лицо и отвернулся. Но, когда Сервантес прошёл дальше, он долго смотрел ему вслед, вытянув свою змеиную голову.
Глава восемнадцатая
Расправа пиратов
Пленники в пещере начинали тревожиться. Второй месяц сидели они в сырости и темноте; подышать воздухом решались выходить только по ночам. А день отплытия Родриго всё откладывался и откладывался. Ко всему этому уходы Сервантеса за город стали затруднительны.
В городе было неспокойно. Толпы янычар бегали по улицам, из двора во двор, потрясали кривыми ножами и проклинали христиан.
До Алжира докатился слух, что на аутодафе в Валенсии испанцы сожгли корсара Ахмета, правоверного мусульманина и заклятого врага христиан.
Проклятые кафиры[24] могли жечь сколько угодно своих же неверных, если того требовала их вера. Но казнить правоверного мусульманина, да ещё пирата! Всё вольное пиратское племя возмутилось.
Это было в рамадан, девятый месяц мусульманского года, месяц поста и молитв. Всю ночь по домам горели огни, и всю ночь бродили толпы пиратов, заглядывая во дворы, в тюрьмы, обыскивая все углы. Они искали жертву — христианина, но не простого, а такого, которого стоило бы сжечь взамен Ахмета.
Из городских ворот не выпускали ни одного христианина ни днём, ни ночью, и пленникам в пещере грозила голодная смерть.
Родриго выручил Мигеля. Он раздобыл одного грека, перебежчика из Европы, который принял ислам, но тайно мечтал о возвращении на родину.
По профессии этот человек был позолотчик и в Алжире занимался тем же. Его так и звали: Дорадор.[25] Дорадор с радостью ухватился за возможность помочь бегству других пленников. Он надеялся благодаря этому выпросить на родине прощение за перемену религии. Такой человек был находкой для Сервантеса. Как мусульманина его пропускали везде; он без всякого риска мог ходить за город и держать связь с пещерой.
