Сергей Колбасьев - Салажонок
Васька передернул плечами. Его сигнальная должность требовала как раз обратного. Он должен был все видеть и все знать, а когда чего-нибудь не понимал, чувствовал себя неспокойно.
На мостике «Буденного» неподвижный командующий вдруг поднял мегафон и негромко в него кашлянул. В полной тишине кашель его докатился даже до шедшего крайним в охранении «Смелого».
— Товарищ Дудаков!
— Есть! — отозвался «Зоркий».
— Всем дивизионом обследуйте море к норду и норд-осту миль в пятнадцать. Колбаса доносит о неприятельских судах в двадцать втором квадрате.
Колбаса была привязным аэростатом службы связи на Белосарайской косе. Двадцать второй квадрат лежал в тылу у красной флотилии — в таком месте, откуда можно было нанести удар транспортному отряду.
— Почему он сам не ворочает? — тихо спросил Безенцов, но ему никто не ответил.
Неприятель мог оказаться за кормой флотилии со стороны Мариуполя или по ее курсу со стороны Ахтарской, но командующий должен был знать, что делает. Сомневаться в нем было бы слишком страшно.
Два часа напряженного хода и напряженных поисков по пустому горизонту. Облака казались похожими на дымы и дальние береговые предметы — на мачты. Море прятало врага. Оно было совершенно гладким, и это ощущалось как угроза. Наконец петля замкнулась. Впереди появилась своя флотилия и с ней уверенность: командующий не ошибся. Море до самой Долгой было чистым.
— Так, — ответил командующий на доклад Дудакова. — Сейчас они сообщают, что белые суда перешли в двадцать третий квадрат. Это они нас видят, колбасники вонючие… Примите буксиры. — И снова пошла спокойная буксирная жизнь, мирный отдых под хорошим солнцем на гладком, теперь дружелюбном море.
Флотилия дошла до Ахтарской станицы, опять обстреляла ее и вернулась к норду.
Берег на обстрел не отвечал, аэропланы не вылетали, неприятельские суда не появлялись. Все было благополучно. На якорях на Камышеватском рейде легли спать.
Проснулся Васька внезапно. На груди его сидел и ругался грузный Сенник. Весь кубрик покосился, и висевшая на шнуре лампочка отошла на неправдоподобный угол. Моторы трясли на все свои четыреста пятьдесят сил.
— Что такое? — отбиваясь, вскрикнул Васька.
— Ничего такого, — ответил Сенник. — Положило на повороте. — И, шатаясь, встал. Кубрик постепенно выровнялся.
Васька сел, охватил колени. Так бросить могло только с хорошего хода.
— Куда гоним?
— Лучше скажи, где чайник? — Сенник наклонился и от нового поворота стал на четвереньки. — Собачье мясо! Управляться не могут и посуду на место не кладут!
Шли, очевидно, куда нужно. Полным ходом, затем что спешили. Особо важного ничего не происходило, иначе вызвали бы наверх. Васька лег и укрылся с головой. Во второй раз он проснулся уже утром. По наклону солнечного луча из иллюминатора понял, что было около семи, по мягкому дрожанию борта — что истребитель был на малом ходу.
«Смелый» и «Прочный» шли с транспортным отрядом. Они встретили его на рассвете у перебоины Долгой косы и теперь вели по назначению. Длинной, неровной колонной вытянулись колесные пароходы и баржи. Голова колонны была впереди истребителей, а хвост терялся в дыму.
Быстроходному судну нет ничего хуже похода в конвое. Подлаживайся под черепаший шаг своих транспортов, то и дело стопорь, чтобы не выскочить вперед, а потом мотайся полным ходом вдоль всего отряда, подгоняй отстающих и уговаривай прытких не налезать друг на друга. Настроение на «Смелом» было определенно мрачным.
— Бандуры иродовы, — недоброжелательно заметил Совчук. — Какую кадриль развели.
— Лихо управляются, — съязвил Савша.
— Без этого не бывает, — вздохнул Ситников.
Всякой неприятности, однако, когда-нибудь приходит конец. В данном случае он пришел низким берегом Камышеватого мыса. Начальник морской дивизии, длинный, с нависшими бровями, товарищ Веселый сам на «Смелом» обследовал местность, ничего подозрительного не обнаружил и приказал начать высадку.
Первая шлюпка отвалила от парохода «Аполлон». На ее носу, держа винтовки наизготовку, стояло несколько моряков, на корме громко и свирепо хрипел граммофон с большой серебряной трубой. За ней пошли другие, битком набитые разномастными людьми, сплошь ощетиненные винтовочными дулами и сидящие в воде почти по планшир. Люди из них выскакивали в воду, бежали к берегу и на песке рассыпались в цепь.
Начальник дивизии за все время, что был на «Смелом», сказал не больше трех-четырех фраз, Он молча осматривал в бинокль прибрежные кусты и так же молча показывал рукой, куда вести истребитель. Хмурил и без того нахмуренные брови и курил. Наконец бросил папиросу в море, предварительно на нее сплюнув, и повернулся к Безенцову:
— Подвези сколько можно. Мне тоже сигать пора.
Он спрыгнул с носа на шестифутовую глубину как был, во всем кожаном, и, высоко подняв над головой наган в кобуре, побрел к берегу.
— Серьезный мужчина, — сказал Безенцов.
— За что только такая фамилия ему дадена! — удивился Суслов.
— Для обмана, — решил Совчук.
Начальник дивизии был старым рабочим и старым коммунистом. Веселостью он действительно не отличался, зато качеств, необходимых для командования отчаянным предприятием, у него хватало.
Высадка продолжалась весь день. Шли шлюпки с бойцами и пулеметами, с ящиками патронов и пулеметных лент, потом с самоварами и вещевыми чемоданами, потом даже с женами и детьми, кое-каким скотом и курами. Дивизия высаживалась в полном своем составе, со всем своим имуществом.
— Так злее драться будут, — пояснил Совчук, и не ошибся; дивизия дралась яростно.
Весь день разгружались транспорты. На связанных парами баркасах шли полевые трехдюймовки, зарядные ящики и походные кухни, Все новые и новые части выстраивались на берегу. Высадка могла закончиться не раньше глубокой ночи, а противник уже начал подавать признаки жизни: с правого фланга был редкий винтовочный огонь. Оставив «Прочного» для связи, Безенцов на «Смелом» ушел с докладом к командующему; к стоящей в отдалении флотилии. Полчаса спустя Ситников выключил моторы. Истребитель затрясся от холостого хода и, медленно переползая по длинной волне, подошел к борту «Буденного».
Командующий пил чай на крыле мостика. Комиссар флотилии расхаживал взад и вперед, заложив руки за спину. Весь день по радио переговаривались чужие голоса. Белые ходили где-то рядом, и на флагманском корабле красных было неспокойно.
— Так, — сказал командующий, выслушав Безенцова, — так, — и поставил свою кружку на ящик для карт.
Задержка высадки могла стать гибелью, но рассуждать об этом не стоило. Рассуждения не помогают.
Комиссар резко остановился:
— Чего вола крутить? Вели бы баржи прямо к берегу.
— Все равно, — покачал головой, командующий. — Слишком глубоко сидят… Кстати, баржи тоже следует беречь.
С этим спорить не приходилось. Транспортный отряд был собран из последних плавучих средств красного Азовского моря. Их, конечно, следовало беречь. Комиссар повернулся и зашагал дальше.
— Свету осталось часа на два, — негромко сказал Ситников, и командующий с мостика кивнул ему головой. Только два часа были опасными. Ночью белые могли ходить сколько им нравилось. Ночью все равно много не высмотришь.
— Два часа, — повторил командующий. Ему хотелось думать, что неприятель опоздает и высадка успеет закончиться, но в голову лезли мысли самого неладного свойства. Белые не могли не знать о положении красных и должны были прийти. Флотилия была не готова к серьезному бою.
С рулевой рубки по трапу сбежал красный флаг-секретарь.
— Сигнал на «Знамени»! — и бросился к сигнальной книге, но сигнальщик наверху увидел то же, что чуть раньше увидели со «Знамени социализма».
— Дым на норд-весте.
— Так, — заметил командующий и запил свое замечание остывшим чаем.
Дым становился все чернее и выше. Потом за дымом встала тонкая мачта, а за мачтой постепенно поднялся весь корабль — высокий, с длинной трубой, определенно канлодка. Командующий сидел неподвижно, не выпуская кружки из рук. Над ним стоял такой же неподвижный комиссар.
— Прохлаждается комфлот, — прошептал Суслов, но стоявший рядом с ним Ситников не обернулся. Он не отрываясь смотрел на появившиеся за кормой неприятельской канлодки новые дымы. Их было пять штук.
— Товарищ флаг, — сказал командующий. — Поднимите «Сниматься с якоря» и прикажите зарядить чайник кипятком.
— Есть, — ответил флаг-секретарь, пятясь к трапу.
— Так все прочайничаем, — продолжал шептать Суслов, но Ситников положил ему руку на плечо.
— Ступай к носовым! — И сразу же скомандовал: — Отдать концы!
Флотилия снялась и построилась в боевой порядок: кильватерная колонна канлодок, с ее нестреляющего борта — дивизион сторожевиков и истребители. Теперь белые суда были отчетливы: одна канлодка, за ней еще четыре, а за ними длинный и низкий корпус с четырьмя трубами.
