Валентина Осеева - Динка. Динка прощается с детством (сборник)
«Пан! Пан едет!»
На дороге показывалась линейка, запряженная серой тонконогой лошадью. Динка не бежала, а с любопытством смотрела на лошадь, на черную, блестящую линейку и на самого пана в синем жупане и вышитой сорочке. Мельком взглянув на девочку, пан Песковский вежливо приподнимал шляпу, босоногая Динка тут же, на краю дороги, делала быстрый реверанс. Потом они с мамой приходили к пану покупать одноглазую Приму. Пан был очень любезен, за Приму взял совсем маленькую плату и улыбался, когда Динка, буйно радуясь купленной лошади, сказала:
«Теперь она наша на всю жизнь!»
Встречала Динка пана и позднее, бешеным галопом пролетая по лесу. В этих случаях он поспешно сворачивал в сторону, не успевая даже поздороваться. Изредка, встречаясь с Мариной, он по-соседски предлагал ей кирпич со своего завода и материал для постройки. Марина благодарила, но отказывалась – она не хотела быть чем-то обязанной пану, и более близкое знакомство пана с обитателями маленького хуторка так и не состоялось.
«Нам это ни к чему», – коротко говорила Марина.
Алина и Мышка держались такого же мнения. Поэтому и Динка, чувствуя себя в свои пятнадцать лет уже взрослой, никогда не ездила через экономию, избегая встречи с паном. Но в этот раз деться ей некуда. Пан Песковский уже издали смотрит на нее и, полуобернувшись к Павло, спрашивает его о чем-то. Павло важно кивает головой. Динка принимает независимую позу и вежливо здоровается.
– Здравствуйте, здравствуйте!.. А я даже не узнал вас! Вы стали совсем взрослой панной!
Пан Песковский, дружелюбно улыбаясь, подходит к Динке.
– Ну, Павло, видно, мы здорово состарились, если даже не заметили, как в нашем лесу выросла такая синеглазая панночка! Да еще с такими косами!..
Щеки Динки заливает румянец, она не знает, что сказать, и от смущения готова провалиться сквозь землю. На ее счастье, пан уже оглядывает лошадь.
– А это все та же моя одноглазая Прима? Сколько же ей лет сейчас? – Он с видом знатока смотрит зубы лошади, поднимает копыта, гладит ее блестящую шерсть. – Лошадь в прекрасном состоянии! Кто же это за ней так ухаживает?
– Зимой Ефим, а летом я сама и купаю ее, и чищу, – с гордостью говорит Динка.
– Какой это Ефим? – хмурясь, спрашивает пан, обернувшись к приказчику.
– Это ихний сосед, Ефим Бессмертный, он рядом с ними живет, – заискивающе поясняет Павло.
Пан Песковский полуполяк-полуукраинец, он называет Динку панночкой, по-польски, но говорит чисто по-русски; на нем вышитая украинская рубашка, высокие сапоги и накинутый на плечи синий жупан.
«Как только что из украинского театра, – придя в себя, думает Динка. – Настоящий театральный пан, и лицо такое холеное, панское, только усов нет и волосы редкие». И держится пан как на сцене, высокий, плечистый; рядом с ним приказчик Павло кажется таким низкорослым и плюгавеньким, что Динке даже не верится, что он, как говорят люди, гнет подковы руками.
– А панна все такой же лихой наездник? – улыбаясь, спрашивает пан Песковский и, не давая Динке ответить, быстро добавляет: – Но теперь уже нужно ездить в седле. У меня есть английское дамское седло. Я сегодня же, на правах соседа, пришлю его вам.
– Нет, спасибо! Я не умею ездить в седле! Я уже привыкла! – мотает головой Динка.
– Да это же очень удобно. Я могу дать вам несколько уроков, и потом… это же гораздо приличнее для молоденькой панны!
Динка снова вспыхивает краской стыда и злости.
– А я не хочу! Я буду ездить так, как езжу! – сердито и упрямо говорит она, дергая поводья.
Но пан поспешно останавливает лошадь.
– Одну минутку! Я же не хотел вас обидеть, – удивленно глядя на нее, говорит пан. – И я не предлагаю вам покупать у меня седло, я с удовольствием отдам его вам, потому что в моем доме нет женщин и мне оно совершенно лишнее. Так за что же вы рассердились?
– Да нет, я не рассердилась! Просто я не могу ездить боком! Ну чего это ради…
Но пан Песковский прерывает ее слова громким хохотом и, придерживая ее руки с поводьями, весело говорит сквозь смех:
– Ну в следующий раз я буду осторожнее!
– А следующего раза не будет, – сухо говорит Динка. – Я не люблю, когда надо мной смеются! – Она резко дергает поводья, и Прима, вскинув задние ноги, с места берет в галоп.
Пан Песковский еще что-то кричит ей вслед, но Динка, не оглядываясь, вылетает со двора экономии.
«Черт бы его подрал с его седлом! И чего он пристал ко мне, старый дурак!»
Пан Песковский совсем еще не старый, но у него на висках заезды – это значит лысый; а лысый – это все равно что старый. Но Динка ругается не оттого, что пан лысый, и не оттого, что он предлагал ей седло. Динка недовольна собой. Во-первых, она вела себя невежливо и глупо, а во-вторых, юбка у нее не натягивается на коленки, а она уже взрослая. И хотя ей на все наплевать, но для верховой езды надо сшить штаны, об этом уже говорили ей и мама и Мышка. А еще мама давно мечтала купить дамское седло, и можно было не брать его у пана даром, а просто дешево купить, а теперь уже поздно… Недовольная собой, Динка ругает пана, и, хотя сначала пан даже польстил ей, назвав «синеглазой панночкой», она вдруг обернулась ведьмой.
– Ну ничего, все-таки я ему показала, что я взрослый человек и смеяться над собой не позволю! – утешает себя Динка, подъезжая к хутору.
А Мышка давно уже стоит на крыльце и смотрит на дорогу. Завидев ее, Динка моментально забывает свою встречу с паном и весело машет письмом.
– От Васи! От Васи! – кричит она.
– А от мамы? – подбегая, спрашивает Мышка.
– От мамы ничего нет!
* * *Мышка читала Васино письмо долго и внимательно. Динка, стоя около стола, пила молоко и, закусывая его горбушкой хлеба, нетерпеливо поглядывала на сестру. Наконец Мышка опустила на колени письмо и озабоченно сказала:
– Не сносить ему головы. С одной стороны, война, передовые позиции, а с другой… – Она протянула Динке письмо: – На, читай.
Письмо было написано так, как было заранее условлено, и сестры читали его между строк. После первых приветов маме, Динке, Лене и Ефиму с Марьяной и после нежного обращения к Мышке, которую Вася называл «утешительницей скорбящих», шло невинное с виду описание природы.
«Земля здесь богатая, – писал Вася, – колосья растут и поднимаются с каждым днем. Правда, кое-где они так прибиты и затоптаны, что их трудно вытащить из грязи, но в основном обещается хороший урожай. Так едешь по полю, ширится земля, впереди блестит солнце, и никому не хочется умирать. Но на войне как на войне, можно нарваться и на врага, так уже случалось не раз. Не со мной, но на моих глазах… Что поделаешь, солдат есть солдат».
Динка задумалась.
– «Колосья растут и поднимаются с каждым днем», – повторила она. – Так надо радоваться! Ведь это значит, что солдаты становятся с каждым днем сознательнее. А что Вася рискует, так это мы всегда знали!
– Вася проводит с солдатами беседы, он может неосторожно увлечься. А ты думаешь, на фронте мало шпиков и провокаторов? – волнуясь, сказала Мышка.
– Ну, Вася стреляный волк, он не попадется, – с уверенностью сказала Динка.
В комнату заглянул Ефим. Он с укором посмотрел на Динку:
– На что это Приму прогонялы на станцию? Зараз Мышку везти, а лошадь вся потная!
– Я сейчас оботру ее, Ефим! – вскочила Динка. Ефим присел на краешке стула.
– Ну, что маты пишуть?
– Это от Васи, от мамы ничего нет.
– Ну, значит, не время. Тут волноваться нечего. А Вася как?
– У Васи пока все хорошо. Конечно, попадаются всякие люди, но в большинстве своем народ сознательный, – тихо пояснила Мышка.
– Солдат – это не темный мужик, а Вася хлопец самостоятельный, разумный, он все разъяснит в лучшем виде. Ну а война, она и есть война, что ж теперь загодя убиваться, – ласково сказал Ефим, поднимаясь. – Ну, поехали, бо вже не рано, надо на поезд поспешать, а вечером опять лошадь гнать на станцию, ей и попастись некогда.
– Так, может, я не приеду сегодня, заночую в госпитале, а то мне утром снова на дежурство, – глядя на сестру, заколебалась Мышка.
– Ну, в госпитале какое спанье, уж лучше я выеду за вами, хоть и поздно.
– Да что вы, Ефим! Пусть ночует в госпитале, там есть дежурка для сестер, а здесь и спать некогда. Приедет часов в одиннадцать, а в шесть опять ехать, – вмешалась Динка.
– Конечно, я останусь сегодня. А ты не будешь бояться одна? – спросила Мышка.
– А кто ее тут тронет? Да я могу и Марьяну прислать, або сам тут на терраске пересплю. Ночи теперь теплые, мы с Марьяной все время на дворе спим! – успокоил Мышку Ефим.
Но Динке не хотелось, чтоб кто-нибудь ночевал, она рассчитывала рано-рано уехать в город на поиски Иоськи и потому поспешно сказала:
– Ко мне Федорка придет, мы с ней давно не виделись, она переночует здесь.
– Ну вот, – усмехнулся Ефим. – У них с Федоркой на всю ночь хватит секретов, а вы, Анджила, уезжайте спокойненько, у вас дело трудное, надо и себя пожалеть.