Лев Кассиль - Чаша гладиатора
Сеня был поражен поступком Артема Ивановича. Такой большой и знаменитый человек, силач и всемирный чемпион, и вдруг позволяет себе целовать ручку, будто какой-то придворный в кино из старой жизни. Тьфу! Этого уж Сеня никак не ждал от своего нового и столь необыкновенного знакомого. Вот до чего могут довести человека при капитализме! А "подшефная барыня", увидев за спиной Артема Сеню, быстро сказала:
- Премило! Утром через балкон, а теперь, слава богу, в дверь. Рановато, мой дружок, наведался. Ксаночки еще нет.
Она быстро сказала что-то по-французски Артему, и тот добродушно и негромко проговорил в ответ тоже по-фраицузски, показав на Сеню.
- Нот! - воскликнула Наталья Жозефовна.- Только послушайте, какое произношение! Каков прононс! Париж, настоящий парижский диалект! Да вы сядьте, ради бога. Вы такой огромный, что от вас в комнате темно. Садитесь, мой дорогой. Нет, вы послушайте, господа, каково произношение!
Наталья Жозефовна всегда, когда очень волновалась, говорила нечаянно "господа". - Но, слушайте, как там насчет Алжира? Что думает все-таки французское правительство? Кончится когда-нибудь эта возмутительная, безобразная узурпация? Что смотрит общественное мнение? И что же, действительно у вас там повсюду решительно американские базы? Вы знаете, я на днях ходила на доклад - приезжал лектор по международным вопросам,- просто нет слов! И все эти шашни НАТО и СЕАТО...
Незабудный был несколько озадачен, так как не ожидал, что старушка так сильна по международной части. А Сеня слушал и поражался. То, что "подшефная барыня" говорила по-французски, это было вполне естественно и не ново, но что такой усатый громаднющий дядька ловко чешет по-французски, это было уже дико для Сени. Насчет НАТО и СЕАТО он также был не очень силен и вполне посочувствовал Артему Ивановичу, который, разводя руками, только и мог сказать:
- Да что уж тут, Наталья Жозефовпа, толковать... политика!
Он помял шляпу в руках, зажатых между коленями, наклонился, чуточку покосился на Сеню, стоявшего за его плечом, и голосом, в котором вдруг проступила хрипота, спросил:
- А как Галя... Галина?.. Ничего?
- О, Галина Петровна! Вы знаете, как ее тут зовут? Мать-хозяйка. Вам уже известно?.. Она у нас председатель исполкома в Совете. Пользуется огромным авторитетом, могу вам сообщить. Ах, Артем, Артем, что Старое поминать... Не хочу вас винить и не мне судить, а прошлого не вернешь. Но...- Она быстро проговорила что-то по-французски Незабудному, и тот, вздохнув в покорном согласии, опустил голову.- Такая, знаете ли, у нее, бедной, нагрузка! Дня не видит! Да и мы ее редко когда видим... Ох, извините, пардон, это, кажется, она.
На улице что-то зашумело, хлопнула дверца машины. Артем глянул в окно и увидел внизу, у подъезда, зеленую "Победу" на высоком ходу - так называемый "козлик". Тень мелькнула между машиной и крыльцом под балконом. В подъезде что-то кратко-распорядительно произнес низкий певучий голос, который лет сорок пять назад впервые услышал на рудничном дворе иод землей Незабудный и уже потом не мог забыть всю жизнь. Оробев, он ждал встречи с ней. Сомнений не оставалось - он слышал ее голос с лестницы. Да, это была Галя, Галина Петровна, Теперь уже, как видно, не Неза-будная и не Хмельно, а Тулубей, председательница исполкома Сухоярского Совета депутатов трудящихся, мать Героя, на могилу которого в далекой Генуе благодарные матери приносили цветы.
"Бог ты мой! - думал Незабудный.- Значит, это ее сына принес он тогда окровавленного, отбитого у гитлеровцев! Ведь это легко мог бы быть и его сын, если бы только он не бежал, не бросил ту, которая так верила ему. Как же мог поверить ему ее сын!.. Да. Гора с горой не сходится, а судьбы человеческие, видно, все соприкасаются одна с другой либо так, либо иначе. Жизнь просторна, а мир тесен, и пути народов плотно переплетены, и люди из разных концов мира сходятся на этих путях. Закон ли тут или случай, а вот бывает, выходит, так, что здесь аукнется, а за тридевять земель откликнется. Недаром таким неуловимо знакомым показался тогда, в памятный страшный итальянский вечер 1944 года, этот чернявый, смертельно истощенный и гордый человек с чуть косо, в наклон, как у Галины, поставленными глазами".
А она уже сама стояла перед ним. Маленькая, почти совсем седая, неузнаваемая, но удивительно моложавая, закинув голову, глядя на него широко, просто и даже как бы с сожалением.
- Здравствуй, Артем, с приездом!
Голос у нее сохранился таким же, как был прежде, и так же прогудел низко и враспев.
Артем поднялся рывком со стула. И Сеня испугался, что сейчас он поцелует руку председательнице исполкома. Но Незабудный низко опустил голову, стриженную коротко, по-борцовски, уперев тяжелый подбородок в грудь, напружинив дугой выпирающую сзади, из-под затылка, могучую шею. Они стояли один против другого. Их разделяло меньше полуметра. Но годы, годы и тысячи километров, неоглядное время и бесконечное пространство легли между двумя этими когда-то такими близкими людьми. И оба они молчали.
Потом Незабудный подрагивающей рукой вынул из внутреннего кармана своего пиджака белоснежно чистый платок, закрученный в узелок, развязал, извлек маленький замшевый мешочек, похожий на кисет, потянул шнурок и высыпал на подставленный платок горсточку земли.
- Вот, Галя... Привез. Итальянская земля. Из Генуи. Это с могилы твоего Григория.
Она смотрела на него исподлобья снизу, ничего еще не понимая. Тогда он развернул бумажник и осторожно непослушными пальцами вынул оттуда полуистершуюся записку и фотографию.
- Я его, Галя, в сорок четвертом... от патруля фашистского отбил. Не знал тогда, конечно, кто такой. Не знал. Да и в голову не входило. А он не поверил. Ушел. Я, Галя, так выходить его хотел, а он ушел. И не открылся мне. Гордый был. Отрывисто, сбивчиво и путано рассказал он обо всем. И о том, как услышала вся Италия о подвиге Богри-тули, за голову которого фашисты обещали тысячные деньги. Рассказал, как нашел в Генуе могилу Богри-тули.
- Гордиться можешь, Галя, такой это был герой!.. Вот и место, где он лежит. Я тогда снимок заказал фотографу в Генуе.
Она не сразу протянула руку. Словно страшилась взять. А потом вдруг сердито и решительно схватила, почти вырвала у него из рук фотографию. Вгляделась, затем приблизила к глазам записку, которую передал ей Незабудный.
- М-м...- тихонько застонала она, как послышалось Незабудному.- М-м...прозвучало еще раз сквозь тесно, добела сведенные губы Галины Петровны. Потом они через силу разомкнулись.- Его рука, Грини. Всегда он, говорю, "эм" так выводил, с петельками... В письмах во всех мне вот так, бывало, с петельками: ма...а.
Она глотнула воздух, беспомощно обвела всех взглядом, полным отчаяния и растерянности. Словно искала поддержки и ожидала, что люди сейчас опровергнут страшное сообщение, которое теперь уже навсегда и полностью покончило с последними остатками и без того угасшей надежды. И вдруг тяжко, навзрыд заплакала. Наталья Жозефовна кинулась к хозяйке, но та твердой рукой отвела ее. Она стояла перед огромным Артемом, маленькая, прямая, запрокинув назад голову, и плакала в открытую, не пряча лица, словно перед всем миром готовая обнажить свое годами копившееся и теперь уже до конца испитое материнское горе.
Потом она, отвернувшись и вся сникнув, протянула Артему свою руку, маленькую, твердую, совершенно канувшую в бережно сошедшихся громадных ладонях Не-забудного.
- Спасибо тебе, Артем. Теперь хоть знаю. Без вести был, а теперь ты и весть принес. Что ж, рано или поздно, а знать надо. Ну, пойдем сядем, поговорим...
Наталья Жозефовна тихо вышла в соседнюю комнату и втянула туда за руку Сеню, прикрыв дверь.
Галина Петровна села на диван в самый угол, взяла с комода платок, вытерла глаза. Потом рукой показала Артему на место возле себя. А Незабудный все смотрел на нее и глазам своим не верил. Неужели это его прежняя Галя, тихая, застенчивая и ласковая девушка? Откуда появилась эта властная твердость? Совсем старая стала, а какое достоинство в каждом жесте, и в повороте маленькой головы, и в движении строгих бровей. Даже сейчас, когда сердце ее соприкоснулось со всей жестокостью правды, которую он сообщил, Галина Петровна не казалась жалкой. Что-то величавое было в ее материнской- скорби, в бесконечно горестном взоре, в упор устремленном на Незабудного.
Он подсел к ней и вполголоса принялся рассказывать все подробности, все, что узнал о Григории Тулубее - Богритули.
Она слушала, лишь изредка отворачиваясь и проводя тыльной стороной ладони по щекам, чтобы согнать скатывавшиеся слезы.
Он кончил и замолчал.
Теперь пришла очередь ее.
- А мама Настя твоя... Настасья Захаровна... Перед войной померла. Я в отъезде была. Говорили потом люди. Зной палил, и некому было ей воды подать. Ведь у нас тут мука всем без воды. И сейчас еще тяжко. Помнишь, как говорили: слезу языком слизни, вот и напьешься. А были такие годы, Артем, что и слезы пересохли. Ну ничего, теперь все кончится. Идет к нам вода.
