Дмитрий Мищенко - Северяне
– Черная?! Княжна?
Вороной встал на дыбы, затем полетел навстречу всаднику.
Она… Ну конечно, она! Кони сближаются, вот-вот сойдутся…
– Всеволод!
Девушка осадила всегда покорного ей Сокола, протянула к юноше руки. Тот мигом соскочил с коня, подбежал, помог спешиться княжне.
– Черная! Приехала все-таки…
Она кажется ему легкой как перышко, и он готов нести ее далеко-далеко, через все пастбище, до самого жилища. Но девушка быстро встала на ноги.
– Не ждал меня? – Она оправила на себе одежду, выбившиеся из-под шапки волосы.
– Да нет, ждал. Не думал только, что так быстро наведаешься к нам.
– Несчастье привело меня, – печально молвила княжна. – Ищу защиты и убежища…
– Убежища?.. Да кто ж тебе грозит там, в стольном граде, под защитой могущественного князя?
– Хозары, Всеволод. Сватают меня. А отец… не отважился отказать кагану. Потому я и удрала сюда. Одна-одинешенька пробиралась через дебри лесные. Страх как боялась заблудиться, не найти дорогу к вам.
– Бежала? Ко мне? – дивился и радовался юноша.
– Нет у меня друзей в отчем доме, – продолжала княжна, – кроме тебя, нет верного друга на этом свете.
«Кроме меня, нет верного друга», – мысленно повторил Всеволод.
– Потому и приехала, – закончила Черная, – вся моя надежда на тебя…
– О княжна! – горячо откликнулся он. – Как хорошо, что ты вспомнила о нашем пастбище. Сюда никто не заглянет. Да и не позволю я тебя обидеть. Слышишь? Никому не позволю!
Она помолчала, потупясь, потом подняла на него благодарный взгляд.
– Я знаю, ты не позволишь обидеть меня. Но отец твой… Простит ли он меня?
– Отец?
Юноша вспомнил его обиду на князя. Что, если отец откажет? Ведь он не забыл, еще и теперь мечтает о мести…
– Ты… не уверен? – почувствовала она.
– Да нет, что ты… Отец тоже…
– Ты не уверен, – грустно повторила Черная. – Но деваться некуда: я должна говорить с твоим отцом. Нет моей вины перед ним…
Княжна по-своему поняла тогда слова конюшего: за лебедицу гневался старик. Ужели не простит теперь, когда девица ищет убежища, защиты от хозар?
– Да, да, – обрадовался Всеволод, – пойдем к отцу, расскажем ему все! Он добрый, он все поймет…
* * *Могуч, высок и статен конь Гривань. Сядет на него Осмомысл и словно с башни озирает косяки. Далеко, далеко видно ему, а в ясную погоду – от зеленой кромки леса до самого небосклона.
Вот вырвался вперед табун молодняка, летят буйногривые, будто распластались по воздуху. Погонщик хочет свернуть их к водопою, да не может с ними справиться.
Конюший издали узнал Всеволода. Хотел крикнуть ему, что надо сделать, но только досадливо махнул рукой; не услышит, далеко скачет сын. Тут, вглядевшись, он увидел, что сбоку табуна несется еще один всадник. Кто бы это? Кто направляет несущегося в диком беге жеребца?
Косяк упрямо следует по протоптанной дороге. Вот снова поравнялся Всеволод с вожаком табуна, пытается сбить его арапником, но ничего не может поделать: вожак идет своим путем.
А всадник сближается, вот-вот поравняется со Всеволодом, выйдет в голову табуна. Вдвоем им, гляди, и посчастливится сбить молодняк, направить его к водопою.
Но что это? Всадник подает Всеволоду знак и становится во главе косяка? Не сбивает его, а ведет вперед?
Гривань, как всегда, покорен воле хозяина. Стоит не шевельнется, смотрит вдаль, на косяк. Хвост у него до самых копыт, крепкая шея гордо выгнута, колышется на ветру густая длинная грива. А застынет с высоко поднятой головой – глаз не отведешь: и сила и краса!
Оба они, и Осмомысл и конь, следят за косяком. А тем временем незнакомый всадник разворачивается и почему-то ведет молодняк на пастбище. Зачем? Что он затеял?.. Вот так чудо! Кто бы мог подумать: незнакомец ведет косяк петлей! Ловко закручивает и закручивает жеребят, чтобы сбить их в круг, из которого нет выхода. Ну и молодчина! Кто таков? Откуда взялся?
Первыми прискакали с пастбища подконюшие. Они проследили за водопоем, им можно отдохнуть перед обедом.
– Эй, братья! – окликнул их Осмомысл. – Кто там так здорово прибрал к рукам двухлеток?
– Да кто ж еще – Всеволод прибрал! – громко и уверенно ответили они.
– Э, нет, там впереди косяка кто-то другой!
– А-а… – вспомнили под конюшие. – Помощницу нашел твой сын, княжна опять к нам заглянула в гости.
«Княжна? Княжна Черная?» Конюший подобрал повод и долго смотрел в ту сторону, где всадники скакали вокруг косяка.
Девушка весело перекликалась со Всеволодом, а Осмомысл стоял как вкопанный, не двигаясь с места.
«Когда и как они сдружились? – думал старик. – Дружба… Нет, не дружба это. Сын, вишь, за лесами, за долами нашел девицу в княжьем терему. Не дружба, любовь его привела туда. А княжна… Недавно расстались, и она уже снова здесь. Через леса, болота, дебри непролазные путь-дорогу сюда нашла! Поверить немыслимо: неужто влюбилась в холопа? Боже Свароже! Княжна и холоп – безумство это! Любовь их оборвут, как сон, сердца безжалостно растопчут. Гордыня княжеская всего превыше. Им княжеская честь дороже жизни человека. Узнает князь, сведет со света сына, не простит ему дерзости такой. Пока не поздно, пока зерно больших не дало всходов, самому нужно ростки те с корнем вырвать. Первым делом – спровадить княжну, сказать ей, чтоб тайком убралась прочь, чтоб даже думать бросила о сыне. А там надежда вся на время. Оно и камень рушит, сотрет оно и их любовь…» Когда Всеволод вошел вместе с Черной в избу, Осмомысл сидел на колоде, покрытой медвежьей шкурой. Поросшее густыми волосами, лицо его словно окаменело. Сурово, неприветливо взглянул на княжну, глаза недобро поблескивали под кустистыми бровями. Девушку поразила его каменная неподвижность, и она растерянно посмотрела на Всеволода. Но тот не впервые видел отца таким.
– Батько, – начал он твердо и весело, – Черная пришла!
– Вижу, – послышался недовольный голос, а лицо у Осмомысла как было, так и осталось каменным, даже тень не скользнула по нему.
Всеволод нахмурился: «Неужто отец не приветит княжну?..»
– Сын мой, – оборвал его размышления старик – иди займись своим делом. Я сам поговорю с княжной.
– Куда идти? Я все сделал, – тревожно спросил юноша.
– Иди, говорю! – сурово прикрикнул Осмомысл. – Там ждут тебя подконюшие!
Черная испугалась. Почему так мрачен старик? Зачем прогнал Всеволода? Она ловила на себе тяжёлый, пристальный его взгляд, чувствовала, как дрожат ноги. Хотела было отступить к двери, но не смогла, словно оцепенела, глядя на старика.
– Княжна сама нашла сюда дорогу? – спросил наконец конюший.
– Да, – тихо промолвила Черная и обрадовалась тому, что заговорила, услышала свой голос, потому что ей уже казалось, что под тяжелым взглядом старика она лишилась речи. – Я здесь не впервые…
– Знаю, – прервал ее Осмомысл. – За то хвала тебе. В нашей глуши не каждый разберется и в десятый раз. А ты всего второй раз здесь – и нашла нас. Да и с косяком управилась разумно. Но княжеская дочь должна помнить…
– О! Прошу вас! Прошу…
Черная протянула руки и так умоляюще посмотрела ему в глаза, что старик внезапно замолк, глядя из-под насупленных бровей. Потом опустил голову.
Боже всесильный!.. Эта девица… Она напомнила ему Роксану, ее печальное лицо, когда он уходил с купцами в дальний путь, ее нежные, матово-черные глаза. И волосы сбились на ясный лоб… Что это? Наваждение? Ведь не родня они, совсем далекие, чужие люди…
Княжна опустилась на колени. Глаза ее наполнились слезами.
– Молю вас, добрый человек, не вызывайте духа девы-лебедицы. Я и так наказана, так мучаюсь из-за несчастной той охоты…
– Какой девы? Какого духа? – удивился Осмомысл.
– Помните, – плакала девушка, – тогда на охоте я убила лебедицу. Всеволод говорит, что то была не просто лебедица, а дева-лебедь.
– Ну и что же?
– Она теперь мстит мне, – всхлипывала Черная. – Все сталось так, как вы тогда вещали: налетел на меня злой коршун!
– О чем ты, княжна? Какой коршун? – недоуменно проговорил старик.
– Хозарин. Каган хозарский прислал сватов. У него право на меня. Отец сказал, что защитит меня, но я не верю: ему выгодно такое замужество, он не удержится, отдаст меня на чужбину.
– Отец? Князь? – еще больше удивился конюший. – Единственную дочь против воли ее хочет отдать на чужбину?
– Потому и сбежала сюда. Одна я, одинешенька. Была бы мать, была бы и защита. Но матери у меня нет. Ни близких, ни друзей, кроме Всеволода…
«Кроме Всеволода…» – повторил про себя конюший. – Так вот почему она здесь! Отец, значит, заодно с хозарами. И ради чего? Ради выгоды. Ну нет, мой враже! Этому не бывать! Здесь, в лесу, тебе до княжны не добраться!
Девушка видит; еще жестче, холоднее стал его взгляд. Еще горше она заплакала навзрыд:
– Вы не прогоните меня, добрый человек! Вы не откажете несчастной в пристанище…
