Николай Внуков - Рассказы
— К-колька... я не могу больше, — прошептал Борька. — Пружина оч-чень тугая. Руку разжимает...
— Держи, дурак! Не отпускай!
Я обеими руками обхватил Борькин кулак, и мы замерли, прижавшись друг к другу.
И вдруг Борька прошептал:
— Шнурок! Выдергивай шнурок из ботинка. Быстрее! Я подержу. Сейчас мы его привяжем.
Я сразу догадался, что он хочет сделать, и все мурашки и вся слабость у меня мгновенно пропали. Молодчина, Боб! Сообразил!
Через несколько секунд Борька командовал:
— Пропускай вниз, под пальцы. Еще раз... Так. Сейчас мы ее, гадину, свяжем.
Шнурок был коротковатый, его едва хватило на три оборота, но мы все-таки притянули к корпусу гранаты страшный рычаг.
Борька слегка разжал кулак и сказал:
— Давай потуже!
Я хотел затянуть узел изо всех сил, но тут шнурок лопнул, граната вывернулась из Борькиной ладони, упала под парту и, грохоча, покатилась куда-то вперед, и все в классе обернулись в нашу сторону. А Владимир Николаевич замолчал и удивленно поднял бровь.
Борька вскочил и бросился к двери, крикнув страшным, звенящим голосом:
— Бегите все!
Я рванулся за ним, и в тот же миг на меня со всех сторон ринулась тяжелая, оглушительная темнота.
* * *...Сначала я увидел ноги в блестящих ботинках и хорошо отглаженную длинную и твердую как железо стрелку брюк. Долго я смотрел на эту стрелку, прежде чем догадался, что лежу на диване в учительской и что эти ботинки и брюки Владимира Николаевича, который стоит надо мной. Рыхлая зеленая материя дивана под моим лицом остро пахла нашатырным спиртом. Волосы у меня на голове были почему-то мокрые. На стене громко, словно заколачивая гвозди, тикали часы. Я пошевелился.
— Очнулся, герой? А ну-ка, вставай! — сказал Владимир Николаевич и крепко взял меня за плечо.
Я встал, но сейчас же сел обратно на диван, такими зыбкими и непослушными были ноги.
— Ты тоже вставай, голубчик, — сказал Владимир Николаевич.
И тут я увидел, что на другом конце дивана, сжавшись в комочек, лежит Борька с мокрым полотенцем на голове.
— Я больше никогда... честное слово, никогда... — пробормотал Борька и открыл глаза. Он сбросил с головы полотенце, рукой потер лоб и опустил ноги на пол. Лицо у него было желтое, как после тяжелой болезни.
— Так, — сказал Владимир Николаевич, отпустил мое плечо и, щелкнув портсигаром, закурил папиросу. Широко шагая из угла в угол учительской, он выкурил ее до картона и сразу же закурил вторую.
Мы сидели на диване молча.
Минутная стрелка на часах обошла почти полный круг, за дверью в коридоре началась, прошумела и кончилась перемена, а историк все курил и мерил шагами диагональ учительской.
Знаете, как он умеет молчать и ходить по классу, не глядя ни на кого? Хуже ничего нет на свете.
Наконец я не выдержал:
— Она взорвалась, да, Владим Николаич?
Историк резко остановился и посмотрел на нас блестящим глазом.
— Мальчишки. Мелюзга. Игрушку нашли, — сказал он отрывисто, будто выплевывая слова. — Ваше счастье, что в ней детонатора не было. Глупый, счастливый случай... Отделались только обмороком.
Он выкурил еще одну папиросу, раздавил окурок в пепельнице, подошел к двери и щелкнул ключом в замке.
— Ноги-то двигаются? — спросил он и, когда мы ответили, что двигаются, распахнул дверь в пустынный коридор.
— Я думаю, вам надолго этого хватит. Может быть, на всю жизнь... А сейчас — марш домой! — И добавил: — Завтра в школу пораньше. Стекло в окне вставлять будете, которое я разбил, выбрасывая эту гадость. Ясно?
... Вот как все это было. В классе об этом по-настоящему никто ничего не знает. Только мы с Борькой.
ФАКС
Эта история началась с обыкновенного круглого зеркальца, такого, в какие любят смотреться девчонки и которое в магазине стоит двенадцать копеек. Тошка вынул его из кармана на уроке физики, придвинулся поближе к окну и запустил в спину Таньке Крапивиной зайчика. А Танька случайно отодвинулась в сторону. Зайчик соскользнул у нее со спины и ударил прямо в доску. Тошка быстро сунул зеркальце в парту, но физик уже заметил.
— Федоров! Это что еще за игрушки? Ну-ка, дайте сюда ваше зеркало.
— Я больше не буду, Борис Николаевич. Я случайно. Честное слово, — уныло сказал Тошка.
— Дайте мне зеркало! — повторил физик.
Тошка нехотя поднялся с места и положил зеркальце на стол.
— Сядьте на место, Федоров, — сказал физик.
Он никогда не отчитывал нас за всякие мелкие проступки и никогда не повышал голоса, даже если очень злился. Но если он что-нибудь отбирал во время урока, то уже не отдавал никогда.
Вот и сейчас он покрутил зеркальце в пальцах и посмотрел на часы, которые лежали на раскрытом журнале.
— То, что я хочу вам рассказать, произошло две тысячи сто лет назад. Ровно две тысячи сто лет назад римский адмирал Марцелл привел свой флот к греческому городу Сиракузы и блокировал его с моря...
Класс притих, потому что Борис Николаевич здорово умел рассказывать. Однажды он начал урок с обыкновенного ржавого гвоздя, который подобрал где-то по дороге в школу. Он намотал на этот гвоздь тонкую лакированную проволочку и пропустил по ней ток от карманной батарейки. И гвоздь превратился в магнит, который притягивал перья, бритвочки, булавки и всякую железную мелочь, которую ребята бросали на стол. А один раз он принес две толстые палки, одну из них концами привязал к ниткам, нитки эти держали за концы Николайчик и Юрка Блин, а Борис Николаевич ударил изо всей силы по середине привязанной палки другой палкой. И эта палка, которая висела на нитках, сломалась, а нитки даже не оборвались! Борис Николаевич сказал, что это закон инерции и что все дело в том, как ударить по палке.
И еще неизвестно, кто лучше рассказывает — Борис Николаевич или Владимир Николаевич, наш историк. Историку приходится верить на слово: кто знает, как там жили наши прапрапрапрадеды, когда они и писать-то еще не умели. А вот физику... Достаточно взять в руки мел, там перемножить, тут сложить, и сразу все ясно, и никаких тебе споров. Против математики не пойдешь.
Интересно, к чему это физик начал про древних римлян и про Сиракузы?
— Большим и сильным был флот Марцелла. Шестнадцать тяжелых боевых трирем закрыли выход из сиракузской гавани и не выпускали в море ни одного корабля, ни одной лодки. Не могли выйти на промысел рыбаки. Прекратился подвоз продуктов. И скоро в Сиракузах начался голод. Городские власти пытались начать переговоры с Марцеллом, но адмирал надменно ответил, что ни о каких переговорах не может быть речи, пока он не захватит город и не разграбит его дотла. А Сиракузы были очень богаты. Сюда привозили золото из Африки, ценное дерево из Ливана, дорогие масла с Крита и красивые ткани с востока. Жители Сиракуз приуныли. Они не видели выхода и готовились к последнему бою.
И тут им на помощь пришел знаменитый ученый Архимед. Он осмотрел флот Марцелла с вершины холма над городом, а потом приказал собрать у богатых горожан самые большие зеркала. А надо сказать, что зеркала в то время стоили очень дорого, потому что их делали не из стекла, а из полированных пластин бронзы. Это была тяжелая и долгая работа.
Вечером все найденные зеркала принесли в дом Архимеда. Ученый отобрал из них двадцать четыре самых больших и самых блестящих.
На следующий день, в самый жаркий час, когда земля ссыхалась и трескалась от солнца, Архимед роздал зеркала женщинам-рыбачкам и приказал пустить в борт самой большой триремы двадцать четыре солнечных зайчика.
— Все зайчики должны попасть в одном место, — сказал он.
И вот на борту триремы загорелось ослепительное солнечное пятно...
Борис Николаевич повернул Тошкино зеркальце к солнцу и пустил зайчика на заднюю стену класса. Все обернулись, зашумели, захлопали крышками парт, а Орька Кириков и Николайчик захихикали.
— Вы поступаете точно так же, как поступили матросы Марцелла, — сказал физик. — Они тоже собрались на палубе и хохотали до упаду, показывая пальцами на женщин, которые занимались таким глупым делом. Но смеяться пришлось недолго. Вскоре сухие доски борта триремы задымились и вспыхнули, а через минуту огонь бросился на просмоленные канаты и на все, что могло гореть.
Так были сожжены все шестнадцать страшных трирем Марцелла. И ни одна из них не успела выйти из сиракузской гавани и привезти домой весть об ужасном разгроме римлян на море... Урок окончен! — сказал Борис Николаевич и захлопнул журнал.
Несколько мгновений все сидели молча, ожидая, что Борис Николаевич добавит еще что-нибудь, но он сунул журнал под мышку, положил Тошкино зеркальце в карман и пошел к двери.
Тогда все повыскакивали из-за парт, обступили его и стали расспрашивать. Больше всего вопросов задавал Тошка. Он ловил каждое слово физика и смотрел на Бориса Николаевича так, будто увидел первый раз в жизни.
