Трина Паулус - Надежда каждого цветка
Обзор книги Трина Паулус - Надежда каждого цветка
Трина Паулус
Надежда каждого цветка
От автора
Спасибо всем тем в этом мире, кто помог мне поверить в бабочек. Это история гусеницы, которой непросто стать тем, кем она на самом деле является.
Как мне, как всем нам.
С любовью Трина.
Глава 1
Однажды крошечная полосатая гусеница вылупилась из личинки, которая так долго служила ей домом.
— Здравствуй, мир! — сказал он (поскольку это был гусеница-мальчик), — Тут, на солнышке, и правда ярко.
«Я голоден», — подумал гусеница и тут же начал обкусывать листик, на котором родился. Потом он съел еще один листик, и еще один, а потом еще один и рос все больше и больше… До тех пор, пока однажды он перестал жевать и подумал: «В жизни должно быть что-то большее, чем просто кушать и увеличиваться в размерах. Это становится однообразным».
И полосатый слез с родимого дерева, которое его укрывало и кормило. Он искал большего. Кругом были всевозможные новые для него штуки. Трава, земля, ямки, крошечные жуки — все его изумляло. Но ничто не приносило удовлетворения. Когда он натыкался на других ползающих, подобных ему самому, он особенно оживлялся. Но они были так заняты поглощением пищи, что у них не было времени даже поговорить — в точности, каким Полосатый был сначала.
«Да они не знают о жизни больше, чем я», — вздыхал он. И вот однажды полосатый увидел, что некоторые ползущие ползут в определенном направлении. Он посмотрел вокруг, чтобы разобраться, какова была их цель, и увидел огромную колонну, поднимающуюся высоко в небо. И когда он присоединился к ползущим, он выяснил, что эта колонна был целым столбом копошащихся, толкающихся гусениц – Столбополз! По-видимому, гусеницы старались добраться до вершины — но вершина совершенно терялась в облаках, и Полосатый не мог даже представить, что же было там, наверху. Он почувствовал новое вдохновение — словно сок, который поднимается вверх по дереву весной.
«Быть может, я найду то, что ищу!»
Полный волнения, Полосатый спросил у ползущего рядом:
— Вы не знаете, что там происходит?
— Я сам только что приполз, — сказал другой, — Ни у кого нет времени объяснить, они все так заняты тем, чтобы добраться ТУДА, наверх.
— Но что же там наверху? – не унимался Полосатый.
— Никто этого не знает, но должно быть что-то ужасно замечательное, раз все туда стремятся. Ну прощайте, у меня нет времени!
И с этими словами он ввинтился в самую гущу.
В голове у Полосатого загорался огонек нового стремления. Он никак не мог собраться с мыслями. Каждую секунду все новые и новые ползущие мелькали мимо и исчезали в Столбоползе.
— Мне остается только одно, — подумал он и сам запрыгнул внутрь.
Глава 2
Первые моменты в чреве Столбополза были настоящим потрясением. Полосатого толкали, на него наступали, пинали во всех направлениях. Либо взбираться самому, либо взберутся по тебе. И Полосатый начал подъем. И не стало больше гусениц-попутчиков рядом с Полосатым — все они обернулись преградами и помехами, которых он стал использовать как ступеньки под своими ногами на пути наверх. Такой простой и однозначный подход очень помогал Полосатому, и он чувствовал, что поднимается все выше и выше. Но в некоторые дни ему казалось, что он только ухитряется оставаться на месте. Это особенно чувствовалось, когда тень беспокойства шевелилась внутри.
«Что же там, наверху? — шептал он, — Куда мы карабкаемся? В один особенно выматывающий день Полосатый не мог больше терпеть и прокричал вниз:
— Я ничего не понимаю, и здесь нет времени даже думать!
Маленькая Желтая гусеница, через которую он переползал, выдохнула:
— Что ты сказал?
— Я просто разговаривал сам с собой, — промямлил Полосатый, — Это совершенно не важно — я просто поинтересовался, куда же мы идем?
— Знаешь, — сказала Желтая, я сама раздумываю над тем же, но поскольку нет никакой возможности узнать это, я решила, что это неважно.
Она вспыхнула, услышав, как глупо это звучит — и поспешно добавила:
— Никто, похоже, не беспокоится о том, куда мы все ползем, значит, это должно быть что-то хорошее.
Но с этими словами она опять покраснела:
— Как далеко мы от вершины?
Полосатый ответил мрачно:
— Поскольку мы не в самом низу и не на самом верху, мы, надо полагать, где-то посередине.
— Ну да…, — сказала Желтая, и они опять начали взбираться. Но теперь у Полосатого появилось новое чувство. И чувство это было не хорошее. Он потерял былую непоколебимость. «Как я могу наступать на кого-то, с кем я только что разговаривал?» Полосатый всячески старался избегать Желтую, но однажды она оказалась прямо у него на пути.
— Ну, похоже, или ты, или я, — сказал он и наступил ей прямо на голову. Что-то в том, как Желтая на него посмотрела, заставило его почувствовать себя просто ужасно. Неважно, что же там, наверху — такого оно просто не стоит. Полосатый сполз с головы Желтой и прошептал:
— Прости меня.
Желтая вдруг заплакала:
— Я могла бы вытерпеть эту жизнь, надеясь на что-то, что там, наверху, пока не встретила тебя, говорящего с самим собой. С тех пор не лежало мое сердце больше к этому карабканью, и теперь я не знаю, что делать. Мне не приходило в голову, как ужасно я жила до сих пор, и теперь, когда ты так по-доброму смотришь на меня, я знаю наверняка, что мне не нравится взбираться, и я бы предпочла просто ползать с тобой в траве.
Сердце Полосатого подпрыгнуло. Все вокруг стало совсем другим. И Столбополз уже не имел никакого смысла.
— Я бы тоже хотел…, — прошептал он. Но это означало бросить восхождение — а это очень трудное решение.
— Желтая, дорогая, может быть, мы уже близки к вершине. А что, если мы поможем друг другу и попадем туда быстрее?
— Быть может, — сказала она.
Но они оба знали, что это было совсем не то, чего они хотели больше всего.
— Давай спустимся, — наконец предложила Желтая.
— Давай. И они прекратили восхождение. Они уцепились друг за дружку, тогда как толпы других гусениц ползли по ним на верх. Было почти невозможно дышать, но они были счастливы вместе и свернулись клубочком, чтобы никто не мог наступать им на животы или давить им на глаза. Они ничего не делали довольно долгое время. И вот — внезапно они почувствовали, что по ним больше никто не взбирается. Они расплелись и открыли глаза. Они оказались уже в стороне от Столбополза.
— Ну здравствуй, Полосатый, — сказала Желтая.
— Привет, Желтая, — сказал Полосатый.
И они отползли в свежую зеленую траву, чтобы поесть и отдохнуть. Прежде, чем заснуть, Полосатый обнял Желтую.
— Быть вот так, вместе, это уж точно совсем по-другому, чем быть раздавленным в такой толпе!
— Точно!
Она улыбнулась и закрыла глаза.
Глава 3
Итак, Желтая и Полосатый валялись на травке, ели, толстели и любили друг друга. Они были так счастливы больше не воевать со всеми каждую минуту. Какое-то время им было почти как в раю. Но время шло, и даже обниматься становилось скучновато. Они знали каждый волосок на теле друг друга. И Полосатый опять не мог не предаться размышлениям: «Должно быть что-то еще в этой жизни.»
Желтая видела растущее беспокойство Полосатого и старалась осчастливить его как могла:
— Подумай, насколько лучше то, что мы имеем, чем тот ужасный кавардак, из которого мы выбрались, — говорила она.
— Но мы так и не узнали, что же было там, наверху, — отвечал он, — быть может, то, что мы слезли, было ошибкой. Может, теперь, когда мы достаточно отдохнули, мы вдвоем могли бы добраться до вершины.
— Полосатый, дорогой мой, пожалуйста, — просила она, — у нас чудный дом и мы любим друг друга, и этого достаточно. Это гораздо больше того, что имеет любой из этих одиноких Ползущих.
Она была так уверена в своих словах, что Полосатый позволял себя уговорить. Но ненадолго…
Полосатый продолжал ныть по поводу восхождения. Жизнь усложнилась. Столб манил Полосатого. Он частенько подползал, глядел вверх и думал. Но вершина всегда оставалась за облаками. В один из дней Полосатый был потрясен, увидев, как три крупных гусеницы вывалились из Столбополза, упали и разбились. Двое, похоже, были мертвы, а одна все еще шевелилась. Полосатый прошептал:
— Что случилось? Вам помочь?
Он смог раслышать всего пару слов:
— На вершине… Они увидят… и гусеница умерла. Полосатый приполз домой и рассказал все Желтой. Они оба посерьезнели и притихли. Что значили эти слова? Свалились ли те гусеницы с самого верха? В конце концов Полосатый заявил:
— Мне нужно разобраться. Я должен выяснить секрет вершины, — и, уже мягче:
— Ты пойдешь мне помочь?
Желтая боролась с собой. Она любила Полосатого и хотела быть с ним. И она хотела помочь ему добиться своего. Но она все равно не верила, что карабканье наверх стоит того, чем нужно ради него пожертвовать. Она, правда, и сама тоже хотела куда-то «наверх». Ей в жизни тоже чего-то не хватало. И ей тоже пришлось признать, что Столб был, единственным путем туда. Полосатый был так уверен, что Желтая ощутила укол совести за собственное упрямство. Она чувствовала себя особенно глупо, поскольку не могла толком подкрепить свои слова доводами, которые бы разубедили его. Но, тем не менее, даже ожидание и неопределенность были лучше, чем действие, в которое она не верила. Она не в силах была ничего ни объяснить, ни доказать, но даже во имя всей своей любви к Полосатому она не могла идти с ним. Она просто знала, что взбираться — это какой-то неправильный способ попасть Наверх.
