Алексей Пантелеев - Карлушкин фокус
Обзор книги Алексей Пантелеев - Карлушкин фокус
Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)
Карлушкин фокус
Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Карлушкин фокус
В жизни я много переменил занятий. Я был пастухом и сапожником, носильщиком и поваренком. Я делал цветы из папиросной бумаги, писал вывески, торговал газетами... Одно время я был жуликом.
Жулик я был неопытный и быстро попался. Меня поместили в дефективный детдом, в Шкиду*, и там за три года я совершенно разучился воровскому делу. Теперь-то, конечно, я не сожалею об этом; теперь я знаю, что только честным трудом добывается в жизни счастье, но в то время, когда случилось событие, о котором я хочу рассказать, в то время я мечтал о профессии налетчика, как другие ребята мечтают о профессии моряка, пожарного или трубочиста.
______________
* Так сокращенно называлась школа имени Достоевского, та самая школа ляп беспризорников, где учился и воспитывался Ленька Пантелеев. Подробно про эту школу рассказано в повести Г.Белых и Л.Пантелеева "Республика Шкид".
"Вырасту большой - непременно бандитом сделаюсь", - думал я.
Я целыми днями толкался по барахолкам, дышал зловонием отбросов, без устали пожирал горячие рыночные пирожки и зорко выслеживал, нельзя ли кого-нибудь объегорить.
Меня забавляло наблюдать, как заправские бородатые жулики обманывают наивных простачков, как всучивают они вместо золотых часов медные, а вместо цибика чаю - пакет первосортных березовых опилок.
Я звонко хохотал, когда покупатель, обнаружив подделку, начинал рвать на себе волосы и горевать и плакать о потерянных рублях. Еще интереснее было, когда рыночники устраивали над кем-нибудь шутку: раздевали пьяного, или подрезали ему бороду, или продавали кому-нибудь брюки с одной штаниной. Вместе со всеми я помирал со смеху.
Но однажды я сам сделался жертвой подобной шутки. Я тоже оказался простачком, - на собственной шкуре я вынес все то, над чем так часто и искренне потешался.
Я с грустью вспоминаю подробности этого происшествия.
В самый разгар душного летнего дня я сидел на ступеньках пешеходного мостика против Горсткиной улицы и грыз семечки. Ступенькой выше краснолицый, пухлый старик играл на флейте. Ступенькой ниже толстоногая девчонка торговала жидким чаем, который она, неизвестно почему, называла лимонным квасом. Мутная четвертная бутыль лежала у девчонки на коленях, она раскачивала ее, как грудного ребенка, и тихо подпевала стариковской флейте. Я тоже слушал музыку старика, но мне было скучно. Не знаю почему, но тяжелая тоска давила меня, - вероятно, я объелся пирожками.
Лениво поплевывая подсолнечную шелуху и стараясь ни о чем не думать, я рассеянно следил за шумным и бурливым потоком рыночного люда... И вдруг я увидел Карлушку. Он махал мне рукой и кричал что-то, но слов его я не мог расслышать, они тонули в ровном, словно машинном, гуле толпы. Но сердце мое задрожало.
Я вскочил, выбросил семечки на голову девчонке. Бросился вниз. Еще бы!.. Карлушка, известный вор и хулиган, гроза питерских рынков, предмет уважения и не таких мелкопробных жуликов, как я, - этот Карлушка обращается ко мне!.. Какая честь! Какая честь для сопливого шкета!
Взметая пыль широченным клешем, Карлушка подлетел ко мне и ударил меня по плечу. Признаться, я здорово испугался. Я подумал, что он пьян и будет бить меня. Но он спрятал руку в карман, огляделся и, слегка задыхаясь, сказал:
- Выручай, браток.
Невыразимая гордость сменила испуг. Я захлебнулся гордостью и не мог вымолвить слова. Я молча смотрел на Карлушку, который - подумать только! явился ко мне за выручкой. Ко мне, который при одном виде милиционера дрожал, как заяц, и пускался наутек...
В эту минуту я готов был защищать Карлушку от всех милиционеров на свете. Я готов был пойти за него на расстрел. Я готов был голыми руками задушить собаку-ищейку, если бы эта собака вздумала преследовать Карлушку.
Я чувствовал себя героем и, преисполненный важности, молча кивнул головой. Карлушка еще раз оглянулся, сунул руку в бездонную глубину своего кармана, пошарил там и вытащил на ладони - пару куриных яиц.
- Вот, - сказал он. - Понимаешь?
Я ничего не понял и изумленно захлопал глазами. Таинственно озираясь, Карлушка нагнул чубатую свою голову и торопливо зашептал мне в самое ухо...
А я закивал головою и вдруг громко расхохотался.
...Как мог я, скажите, поверить, что Карлушка украл эти яйца? Карлушка, который подвизался на миллионных налетах, который органически презирал мелкую кражу, - он тиснул эти два яйца у торговки Песи, у крикливой жены колченогого брючника Менделя! Мендель будто бы гонится по пятам за Карлушкой с намерением отобрать эти яйца. Кто мог поверить такой нелепости? А я поверил. Я, как дурак, закивал головой и готов был исполнить любое приказание Карлушки.
Он попросил меня спрятать яйца.
- Куда? - спросил я.
- Все равно, - сказал Карлушка. - Живей только. Вали в шапку.
Я быстро сорвал с себя засаленную мичманку и осторожно положил на дно ее эти злосчастные яйца. Они улеглись там удобно, как в гнезде наседки.
Не успел я напялить мичманку на глупую свою голову, как увидел брючника Менделя. Поддерживая на плече необъятную гору брюк и забавно раскачиваясь на кривых своих ножках, он протискивался сквозь рыночную толпу, вытягивая шею и испуганно тараща глаза.
Карлушка показал мне кулак и отошел в сторону. А я снова уселся на ступеньке мостика и сделал скучающий вид, хотя мне уже не было скучно, - с жадным любопытством я наблюдал за каждым движением Менделя.
Вот он заметил Карлушку и заковылял к нему. Он машет руками и орет что-то в самое лицо Карлушки. Карлушка удивленно поднимает брови и качает головой. Мендель наседает. На помощь ему прибегает жена его, Песя; огромная корзина с яйцами висит у нее на руке. Она тоже визжит и тоже машет свободной рукой. Подходит еще несколько человек. Собирается толпа любопытных. Поднимается гвалт.
Я не выдержал и, сорвавшись с места, ринулся в самую гущу скандала.
Презрительно сощурив глаза, Карлушка подергивал свой кучерявый чуб и говорил наседавшим на него Менделю и Песе:
- Ну что вы ко мне привязались?! Уйдите, пожалуйста... Не брал я ваших яиц.
- Брал! - кричал Мендель.
- Брал! - визжала Песя. - Провалиться, брал!
Оба они вертелись, как вербные тещи, и, захлебываясь, перебивая друг друга, рассказывали толпе рыночников о том, как Карлушка украл у них два яйца.
- Боже мой! - захлебывался Мендель. - Так я же сам, собственными глазами видел, как он воровал эти яйца. И все видели. И Песя видела.
- Видела! - визжала Песя. - Провалиться, видела.
- И не думал даже, - спокойно говорил Карлушка. - Нужны мне ваши яйца, как собаке зонтик. И не думал брать...
- Так ты же врешь, - задыхался Мендель. - Я же замечательно видел, как ты схватил из корзинки яйца... Или же я слеп, да? Или, может быть, моя Песя без глаз?!
- А ну вас! - сказал Карлушка. - Надоели вы мне со своими яйцами. Катитесь колбаской.
- Что-о?! - заорал Мендель. - Колбаской?! Это мне за свой товар колбаской? Да? Ах ты гадюка, чтоб тебе сдохнуть. Отдай яйца!
- Нет у меня ваших яиц, - сердито сказал Карлушка. - Отвяжитесь.
Он сделал попытку выйти из круга толпы. Мендель завыл. Одноглазый Гужбан преградил Карлушке дорогу.
- Брось, Карлушка! - сказал он. - Не дело это своих парней обижать. Отдай яйца...
- Как? - закричал Карлушка. - И ты? И ты веришь этой подлюге?.. Да пусть он докажет сначала. Докажи на факте, что я взял эти яйца.
- Доказать? - опешил Мендель. - А что ты думаешь - не доказать? Да? Так я тебе докажу. Вот...
Толпа притихла.
Восхищенный Карлушкиным нахальством, я затаил дыхание и, украдкой шевельнув ушами, почувствовал, как что-то твердое прижалось к моей голове.
Карлушка вызывающе смотрел на Менделя. Мендель усмехнулся и подмигнул толпе.
- Вот, - повторил он, - дай мне тебя обыскать.
- Что? - захохотал Карлушка. - Обыскать? Меня? Да ты что, опупел? Вот еще! Не дам я себя обыскивать...
- Боится! - завизжала Песя. - Ей-богу, боится!
- Хвостом виляет! - закричал Мендель. - Хвостом виляет, гадюка! Хвостиком!..
Возмущенная поведением Карлушки, толпа угрожающе шумела. Потрясая костылями, хрипло орали безногие инвалиды-марафетчики. Дружно петушились маклаки. Стрекотали старьевщицы. Старые жулики смеялись над Карлушкой. Гужбан ругал его последними словами, называл копеечником, вшивым воришкой и с горечью вспоминал то время, когда Карлушка был настоящим бандитом, атаманом Горсткиной улицы.
Карлушка невозмутимо выслушивал эти нападки и презрительно улыбался. Когда шум достиг возможных пределов, когда вся барахолка собралась у пешеходного мостика и в отдалении уже заверещал тревожный свисток милиционера, Карлушка поднял правую руку и громко сказал:
- Ша!
И, подойдя вплотную к Менделю, он так же громко сказал:
- Спорим?
Длинноносое лицо Менделя вытянулось, как старая резина. Толпа насторожилась, множество глаз уставилось на Карлушку, который, нарочно помолчав минуту, снова поднял руку и заговорил торжественно, как оратор на митинге.
