Галина Корсакене - Живые дела
— Мы с Ваней Кудриным по физике вместе готовим уроки. Мне трудно одному. Все другие предметы — ничего, а физика почему-то не дается. Вот он пришел ко мне, разобрали мы законы отражения света, высчитали угол между падающими и отраженными лучами и сели играть в шахматы. Сначала разыграли ферзевый гамбит, потом сицилианскую. Вдруг Ваня спрашивает: «А зачем ты повесил на дверь подкову?» — «Какую, говорю, подкову? Я никакой подковы не вешал». — «А что ж, — говорит Ваня, — сама она на дверь повесилась?» — «Да на какую дверь?» — «А в передней». И тут я вспомнил, что у нас на дверях действительно висит подкова, давным-давно… Так примелькалась, что мы ее уже перестали замечать. «А, говорю, верно: висит. Это ее еще старые квартиранты повесили». — «А зачем?» — спрашивает Ваня. «Кто их знает! Бабушка объясняла, что в старину такое поверье было: если старую подкову повесить на дверь или к порогу прибить, то в дом счастье войдет…»
Ребята дружно засмеялись. Не поднимая от тетради головы, улыбнулась и Наталья Ивановна, но тут же сдвинула брови и резким движением карандаша выправила в слове «вырастить» «о» на «а».
Толя выждал, когда смех утих, и продолжал:
— Тогда Ваня говорит: «Так то ж в старину, а теперь не старина, а новейшее время. Почему ж он висит?» — «Кто — он?» — спрашиваю. «Да пережиток этот». — «Не знаю, говорю, почему он висит. Я его повесил, что ли!» — «А ну, пойди, говорит, спроси у бабушки». Я пошел в столовую и спрашиваю: «Бабушка, почему у нас висит эта подкова?» А бабушка отвечает: «Потому, что никто не догадался снять ее». Я вернулся и говорю: «Потому, что никто не догадался снять ее». А он опять наступает: «Ну хорошо, отцу твоему и матери некогда: отец стоквартирный дом строит, мать в карете скорой помощи ездит, а куда ты смотришь? Перед тобой такое добро висит, а ты — ноль внимания, да?» — «Вот это, говорю, добро? Старая подкова?!» А он мне: «Да ты знаешь, сколько страна должна дать стали за пятилетку?» — «Знаю, говорю, не хуже тебя». — «Хорошо, а как же ты помогаешь стране выполнить этот план?» — «Так же, говорю, как и ты. Что я, сталевар, что ли? Я ученик: мое дело учиться». А он напирает: «Значит, если б ты эту подкову отдал государству, так стал бы хуже учиться, что ли?» — «Подкову? — говорю. — Ты что, смеешься? Да зачем она государству?» — «Как, спрашивает, зачем? Да ведь это металлический лом! Из этой подковы можно комбайн сделать или даже шагающий экскаватор». Я говорю: «Сколько ж их собрать надо! В подкове и двухсот граммов нет». — «Это, — отвечает он, — ничего не значит. На одном складе был случай, когда муравьи перетащили из подвала к себе на чердак целую тонну сахарного песку. Милиция с ног сбилась, пока нашли виновных. Это — вообще. А в частности, подкова твоя весит не меньше трехсот граммов». Тут мы начали спорить: я — двести, он — триста. Спорили, спорили, потом сняли подкову и пошли взвешивать ее.
— Куда? — заинтересовались ребята.
— В «Гастроном».
— А вас оттуда не выпроводили?
— Нет. Продавщица только сказала: «Мы на этих весах пряники взвешиваем, а вы с лошадиным инвентарем лезете». Потом завернула в бумагу и взвесила.
— Ну и сколько? — спросили ребята.
— Триста шестьдесят три грамма. Мы вернулись с Ваней домой и повели принципиальный разговор.
— Какой разговор? — не поняла Оля Кучеренко.
— Принципиальный.
— Да о чем?
— Ну, о счастье. Ваня сказал: «Счастье в дверь само не лезет, хоть сто подков повесь. Счастье надо добывать».
— Это известно, — авторитетно сказал Николай Хорошаев.
— И неправильно, — в тон ему добавил коротенький, плотный Гриша Груздь.
— Почему это? — вызывающе спросил Толя.
— Потому, что неясно. Можно подумать, что каждый должен добывать счастье только для себя.
— Зачем — каждый для себя? — повернулся к нему Толя. — Все вместе. Одним словом, мы говорили, что наш отряд еще очень мало сделал для страны, что наше звено тоже отстает.
— Ага, отстает! — торжествующе сказала остроглазая Галя Чернышенко. — А как же ты про наше звено стихи такие написал?
— Какие «такие»?
— Уже не помнишь?
Ох, звено ты боевое!
Крепче ногу, шире шаг!
Хоть по счету и второе,
Зато первое в делах!
— Ну, это когда было! Да я от них потом сам отказался: Гриша Груздь говорит, будто такие стихи еще до меня кто-то написал, только не про звено, а про роту суворовцев… Не в этом, ребята, дело. Дело в том, что после принципиального разговора мы зашли за Николаем Хорошаевым и все втроем пошли на склад «Утильсырье».
— Вот так прогулка! — пожала Галя острым плечом. — Там же — тряпки!
— Вот так сознательность! — в тон ей отозвался Николай Хорошаев. — А тебе бы только на каток?
Наталья Ивановна впервые за все время оторвалась от тетрадей и недоуменно посмотрела на Галю. Та растерянно моргнула.
Вожатый сделал знак Толе, чтобы он сел.
— Что мы втроем видели на складе, расскажет Николай Хорошаев.
— Могу, — поднялся Николай. — Конечно, были там и тряпки. Что ж такого! Они идут на выработку самых лучших сортов бумаги. Но нас интересовал больше металлический лом. Мы, Наталья Ивановна, столько там видели! — обратился он к учительнице. Та подняла голову и карандашом показала, чтобы он повернулся к своим товарищам. — Мы там, ребята, столько видели! — повторил Николай. — Вот, например, крыло самолета: дюралюминий с него содрали, оно и лежит, как скелет какого-то ископаемого. Шасси, разбитый тягач… да всего не перечислишь! Уж мы смотрели, смотрели — еле оторвались. Потом пошли в тот угол, где всякий домашний лом складывают. Даже смешно стало, честное слово! Такие там допотопные вещи! Самовар медный с помятыми боками, древняя гиря… Так на ней и написано: «десять фунтов». Но были и современные вещи: кастрюли, тарелки… Там всё принимают и даже деньги платят. Ну, деньги нам не нужны. Разве мы из-за денег? Мы вот что думаем, ребята: если каждый из нас покопается в кладовой, да в сарае, да в погребе, да на чердаке, то чего он только не найдет! Но, конечно, надо согласовывать с родителями. Один наш отряд, я считаю, может на целый трактор металла собрать. А что, нет? Соберет!
Николай решительно оглядел звено и сел.
— Кто еще хочет сказать? — спросил вожатый.
— Можно? — подняла руку беленькая Оля Кучеренко. — А у нас тоже есть медный самовар и тоже с помятыми боками. Папа сколько раз говорил маме: «И зачем ты держишь эту археологию?» А мама ему: «Как можно! А из чего Архип Христофорович чай будет пить?» А Архип Христофорович — это мамин двоюродный дедушка. Ему уже девяносто лет. Он приходит к нам раз в году, в день какого-то Андрея Перво… Вот забыла: не то Первостепенного, не то Перворожденного. Ах, вспомнила! Первозванного… Приходит и говорит: «Ну, внучка, ставь самовар: я люблю, чтоб на столе мурлыкало и дымком пахло». Вот какие пережитки! Так я хочу спросить звено, как же согласовать с мамой вопрос об этом самоваре: сдавать его или нет?
Все растерянно переглядываются. Наталья Ивановна откладывает тетрадь и выжидательно смотрит на ребят.
— Я думаю, не надо, — говорит наконец вожатый. — Пусть дедушка пьет. А вы что скажете, ребята?
— Не надо! — хором отвечает звено.
— Вот и я так думаю! — живо подхватывает Оля. — А вместо самовара я лучше попрошу у мамы старый примус.
Наталья Ивановна опять склоняется над тетрадью и мягко вычеркивает второе «н» в слове «серебряный».
— Товарищи, — сказал вожатый, — мы еще ничего не решили, а Оля уже — примус. Давайте еще поговорим.
— Все ж ясно! — отчеканивает Гриша Груздь. — Куда нести?
— А я уже покопался и согласовал с родителями, — сказал Николай. Он прочитал список старых вещей и раздумчиво спросил: — А вот что делать с гривной? В погребе я нашел огромную бронзовую монету. С килограмм весом.
— Тащи и монету! — решает звено.
— Что вы! — вскинула голову Наталья Ивановна. — В музей сдай.
— Правильно, в музей, — согласились ребята. — Это, наверно, еще при Илье Муромце такие монеты выпускали, чтоб было чем драться, в случае чего.
Дверь тихонько открылась, и в класс, осторожно ступая, вошел Сидор Петрович, школьный сторож.
— Я вот зачем, — шопотом, чтоб не помешать, сказал старик: — Давеча, Наталья Ивановна, вы просили местечко в сарае освободить, так я все дрова в меньший сарай сложил, а большой вам оставил. Пусть несут, ничего… Сарай просторный, ничего…
И попятился к двери.
— Спасибо, Сидор Петрович, — кивнула учительница. Потом повернулась к ребятам и объяснила: — Ваня Кудрин советовался со мной, и я заранее была уверена, что вы подхватите его мысль.
— Значит, в школу нести, Наталья Ивановна? — спросили ребята.
— В школу. Соберем и сдадим от всей школы. Ведь, я думаю, и другие отряды дремать не будут. А от денег нам отказываться незачем. Если ваши родители не захотят принять деньги за свои вещи, мы на эти деньги инструментов накупим для рабочей комнаты, новых книг для библиотеки… Да мало ли у нас потребностей!
