Николай Хайтов - Приключения в лесу. Избранное
— Пойти, что ли, на подмогу? — произнёс наконец Козёл.
Но Зверолов напустился на него:
— Ещё чего! Чтобы Гаки-пастух потом бахвалился, что это он одолел дракона?!
— Нет! — поддержал его Колун. — Никакой подмоги! Пускай пастухи уразумеют, что без дровосеков им грош цена!
Не успел Главный Дровосек договорить, как вновь раздался рёв, ещё более громкий, чем прежде.
— Видно там что? — спросил Калота.
— Ничего не видно! — ответил стражник с крыши.
— О небеса! — воздел к небу руки боярин. — Сделай так, чтобы они одолели дракона! Не то погибнут мои водяные мельницы!
— О небеса, услышьте нас! — вторили боярину старейшины и военачальники.
— Мы жизни лишиться можем, а у него о мельницах забота! — проворчал кто-то, но в темноте было не разобрать, кто. И тот же голос немного погодя выкрикнул: — Послал бы своих стражников, боярин, пастухам на выручку!
— А кто крепость мою охранять будет? — гаркнул сверху боярин. — Отвечай, болван!
Голос умолк, рёва дракона тоже больше не было слышно. Наступила гнетущая тишина.
Что же, в сущности, означал этот рёв? Предсмертный он был или победный? Что сталось с отважными пастухами? — вот над чем ломали себе голову и крестьяне, и старейшины, и боярские военачальники, и простые ратники, и даже женщины и дети, которые лежали по домам под овечьими шкурами и только притворялись, будто спят. Все думали, гадали, но никто, ни один человек, не мог догадаться, что же произошло на самом деле.
А произошло вот что.
Сначала всё было прекрасно. Гаки-пастух смело шагал во главе своей дружины, посох в одной руке, меч — в другой, и распевал бодрую боевую песню. Когда показалась пещера, у входа в которую лежало срубленное Священное дерево, пастухи крепче сжали в руках дубины и дальше пошли на цыпочках, чтобы не шуметь. Из пещеры на них дохнуло… нет, не дохнуло — им просто ударил в лицо мерзкий запах дракона и от оглушительного чудовищного храпа заложило уши.
— С нами небо! — прошептал Гаки. — Дракон храпит, это нам на руку: когда он храпит, он ничего не слышит, а раз он не слышит — мы можем подойти поближе и окружить его со всех сторон. И как только окружим, я подам знак: «У-ха-ху!» — а вы пускайте в ход дубины. Будем дубасить его до тех пор, пока не расплющим в лепёшку. За мной! — И с мечом в правой руке, с дубиной в левой Гаки первый нырнул в пещеру.
Сначала пастухи хоть и плохо, но что-то различали, а потом уже различить ничего было нельзя; чем дальше углублялись они в пещеру, тем гуще становилась тьма. Вспугнутые летучие мыши заметались над ними, забил крыльями филин, но сытно поужинавший дракон продолжал спать крепким сном. Пастухи всё дальше и дальше углублялись в пещеру, пока не наткнулись на тушу спящего чудища. По знаку вожака отряд разделился и стал обходить дракона с двух сторон. Но тут случилась беда: один из пастухов споткнулся и нечаянно охнул. А кое-кто принял это «ох-хо-хо» за условный знак «у-ха-ху» и кинулся в атаку. Окованные железом дубины со свистом замолотили чудище по спине.
Дракон проснулся, понял, что ему грозит опасность, и взревел. Хотел было повернуться головой ко входу в пещеру, но помешало брюхо, набитое десятком овец, которых он проглотил целиком, с рогами и копытами. Чудище заворочалось, стало бить хвостом направо и налево, и пастухам пришлось худо. Одним взмахом дракон отшвыривал в сторону человек по десять, да так, что они расплющивались о скалу. Послышались предсмертные стоны. Треск расколотых в щепы дубин, грохот камней заглушал боевые клики, а дракон всё бил и давил отряд смельчаков, продолжавших молотить его. Однако тяжеленные дубины отскакивали от чешуи дракона, не в силах её пробить.
Гаки-пастух первым понял, что дубинами, даже если они окованы железом, ничего не сделать. Он попытался всадить в шею дракону меч, но и меч, уж на что крепкий, только слегка кольнул дракона и переломился. От этого укола дракон и взревел во второй раз и сразу же в третий, потому что кто-то из пастухов больно стукнул его по голове. Увы, на этом удачи пастухов и кончились. Разъярённое чудище так тряслось и металось, что крушило и давило всех и вся.
Уцелели только те трое, что забились в трещины в стенах пещеры, только им удалось живыми выбраться наружу. Но один испустил дух у самого входа в пещеру, другой — по дороге, третий же, единственный из ста трёх пастухов, двинувшихся во главе с Гаки на дракона, дотащился, раненный, до боярской крепости и принёс страшную весть. Да, более страшной вести и вообразить было невозможно! Сто два молодых пастуха, цвет и гордость селения, погибли!
— Моё счастье, что в пещере тесно и он не мог раскрыть пасть вовсю, — объяснял уцелевший пастух любопытным, — а то бы нипочём не спастись. Дубины наши все ломались, как соломинки, ведь чешуя у него покрепче кости. Я попробовал пырнуть ножом, лезвие враз погнулось — вот, глядите! — И он показывал свой нож, продолжая стонать и охать. — Убило, погубило нас чудище страшное!
— Вот что бывает, когда командует пастух! — выступил вперёд Главный Дровосек, Колун. Виданное ли дело — ввести в пещеру весь отряд целиком! Кабы этот Гаки остался в живых, его бы за такую глупость повесить мало! Я на его месте…
— А кто тебе мешает? Бери своих дровосеков и отправляйся! — насмешливо прервал его Зверолов. — Или, может, страшно?
— Это кому страшно? — вспыхнул Колун. — Пока у меня в руках топор, мне ничего не страшно!
— Имей в виду, дракон о трёх головах! — предостерегающе сказал раненый пастух.
— Ну и что с того? Голова-то на шее сидит, а шею можно отрубить! — подбадривая сам себя, отозвался Колун.
— Чешуя-то на нём непробиваемая! Держи ухо востро! — уже не говорил, а еле слышно шептал раненый.
Но Колуна занимало другое.
— Скажи-ка мне лучше, — обратился он к пастуху, — глаза у дракона есть?
— Мы только один глаз видели, — собрав последние силы, отвечал раненый. — Он на средней голове… И сверкает, как горящие уголья, потому его и видно было.
— Вот всё, что я хотел узнать! — воскликнул Колун и, обернувшись к односельчанам, властным, решительным тоном приказал: — Люди! Отправляйтесь спать, а завтра чуть свет все дровосеки, вооружившись топорами, пусть сойдутся на этой площади. А кто-нибудь один пусть захватит тростинку и мерку горького перца. Ясно?
— Ясно! — разом отозвались трое дровосеков.
— Тогда покойной ночи! — сказал Колун, поклонился сначала боярину, потом по сторонам и повторил ещё громче, чтобы все слышали: — Помните, завтра, прежде чем солнце проглянет меж гор, дракон будет убит и туша его доставлена сюда! И да разразит меня гром, если будет иначе!
Глава четвёртая
На дракона идёт Колун
На другой день, ещё до солнца, площадь перед боярской крепостью заполнилась народом. Впервые в жизни открыл так рано глаза боярин Калота. В сопровождении свиты поднялся он на сторожевую башню и стал дожидаться, что будет дальше. Хмурый вид и круги под глазами говорили о том, что, несмотря на торжественную клятву Главного Дровосека, тревога помешала боярину спать этой ночью.
Последним явился на площадь сам Колун. У него не было ни меча, ни ножа, только тяжёлый, сверкающий, как зеркало, топор. Покачивая широченными плечами, прикрытыми коротким плащом из рысьей шкуры, Главный Дровосек стал посреди площади, и над притихшей толпой загремел его голос:
— Дровосеки, ко мне!
Когда они обступили его, он спросил:
— Топоры у всех с собой?
— У всех! У всех! — раздалось в ответ.
— Поднимите их!
К великому восхищению жителей, множество топоров одновременно сверкнуло в первых лучах солнца.
— Матушки, лес целый! — послышались голоса; в них были радость и надежда.
— Тростинка? — спросил Колун.
— Вот она! — выступил вперёд дровосек по прозвищу «Заячья Губа». — И тростинка и мерка перца, как ты велел.
В толпе засмеялись.
— Пускай дураки смеются! — презрительно бросил Колун. — А вы, дровосеки, слушайте меня. Я придумал, как одолеть дракона. Где находится его пещера, вы знаете?
— Знаем, знаем!
— И орешник у входа в пещеру тоже знаете?
— Знаем, знаем! — прозвучал такой же дружный ответ.
— Тогда слушайте мой приказ! — Голос Колуна снова загремел на всю площадь. — Вы все засядете в орешнике по обе стороны пещеры. Ты, — показал он на дровосека с заячьей губой, — заберёшься на пещеру сверху, подползёшь к самому краю, насыплешь в тростинку перец и будешь ждать… Я же, — продолжал объяснять Колун, — притаюсь у входа в пещеру и зареву по-ослиному. Дракон уже успел проголодаться и, заслышав ослиный рёв, ясное дело, выползет наружу. Так вот, лишь только он высунется, ты, Заячья Губа, тут же дунешь ему перцем в глаз… Понятно?
— Чего же не понять! — заулыбались дровосеки. — Перец вмиг ослепит кого хочешь!
