Людмила Анисарова - Знакомство по объявлению
Не понимая Бакшинскаса, Татьяна не забывала напряженно вслушиваться, постоянно высовывая то правое, то левое ухо из-под теплых струек душа. Одновременно вспоминая, размышляя и блаженствуя, она уже совершенно забыла о том, что телефончик-то стоит себе рядом в ванной на полу, обдаваемый веселыми брызгами. О него же голая, чистая и вполне собою довольная Татьяна и споткнулась. Чертыхнувшись, бережно взяла драгоценный аппарат и отправилась в комнату.
Неожиданно резкий звонок под рукой заставил заметаться по квартире вместе с телефоном на вытянутых руках. Прежде чем взять трубку, хотелось хоть что-нибудь на себя накинуть. Разговаривать с Илгонисом (а это, конечно, должен быть он) Татьяна прямо так, как есть, почему-то не могла.
Уже второй звонок — а халат еще не обнаружен. Назад, в ванную! Кое-как попав в рукава, Татьяна торопилась к разрывающемуся телефону. Успела!
Но голос в трубке (донельзя противный голос, надо сказать) требовал Инну Петровну. Сил не хватило ни на то, чтобы спокойно сообщить: «Вы ошиблись», ни тем более на то, чтобы яростно крикнуть: «Нет здесь такой!» Просто рука с трубкой бессильно опустилась, а истеричная тетка на том конце провода все продолжала верещать:
— Инна Петровна, вы меня слышите? Слышите?!
— Нет, не слышу, — сказала самой себе шепотом Татьяна и положила трубку.
Заниматься своей внешностью расхотелось. Думать о том, что надеть, — тоже. Она улеглась на диван. Чего ради напрягаться? Все равно никакой встречи не будет. Хотя… Кто знает? Нет, нет, надо быть готовой — или самой бежать, или у себя встретить. Быстрее! Что надеть? Вечная проблема с бельем! Что у нас там на выход есть? То, что красиво, — не слишком удобно. И наоборот. Да и красивого-то — раз-два и обчелся. Но все же… Раз в прошлый раз (давно это было, но ведь было!) — белое, значит, сегодня — черное. Сначала — трусики, слегка маловатые для ее бедер, но ничего. И сразу, разумеется, к зеркалу. Нормально, хотя животик все-таки надо сгонять. Ничего, пока в себя будет втягивать — вот так. Главное, боком не поворачиваться. Черный бюстгальтер надевался с большим чувством и желанием, так как то, что он облегал, было без изъянов. Грудью своей Татьяна гордилась и втайне всегда на нее рассчитывала. Ну еще — колготки, а все остальное — не так уж и важно. Правда, Лариска говорит, что на мужиков просто сногсшибательно действуют чулки, а не колготки. Ежу понятно, что чулки выглядят сексуальнее, но Татьяна все как-то не соберется их купить. Насчет всего остального она решила сейчас голову не ломать:
— Буду пока в халате. Успею, если что.
А поскольку на «если что» надежда хоть и была, но было ее очень мало, — она решила пока отвлечься на какие-нибудь домашние дела. Но какие? Дел-то полно. Хочешь — стирай, хочешь — гладь (сваленное в кресло пересохшее белье топорщилось во все стороны). Но об этом и речи быть не может! Где же взять сил и на ожидание, и на такие грандиозные дела? Негде! Получается — только ждать. Можно попытаться почитать. Только получится ли? Стоп! Татьяна резко затормозила на пути к книжным полкам. Ну будет наконец звонок, будет разговор. А фон? Музыкальный фон где?! Она совсем об этом не подумала, балда. Что бы такое поставить? Что он любит? О музыке, кстати, они говорили частенько. Про Стиви Уандера вспоминали как-то. Он не был оригинален, назвав любимую вещь — «Я позвонил тебе, чтобы сказать: люблю». На последних словах голос Бакшинскаса дрогнул, она это точно тогда услышала. И растерялась. И кажется, сморозила в ответ какую-то глупость.
Быстрее найти кассету! Вечная неразбериха: ничего не подписано. Не успеть… Спокойно, спокойно. Сейчас найдется. Кажется, вот эта, с зелененькой полосочкой. Где-то в конце — но на какой стороне? Татьяна судорожно нажимала кнопки: не то, не то, не то. Все. Нашла. Ура! Надо поставить не на самое начало, а вот здесь, попозже. Все отлично. Теперь, как только зазвонит телефон, — не забыть нажать клавишу.
Ну а пока посуду, в раковине сложенную, все-таки придется помыть. Татьяна лениво отправилась на кухню, открыла кран. Застыла с чашкой в руке, не понимая: зачем чашка, зачем вода? Все — зачем? Она завернула кран и поставила грязную чашку в раковину к немытым собратьям. Даже на это сил нет. А ведь надо бы отвлечься, надо, а то так и свихнуться недолго.
— Глупая весенняя кошка, — теперь уже не подумала, а сказала Татьяна вслух и подошла к окну.
Открывающийся с четвертого этажа вид на помойку был, как всегда, задумчив и хмур. Правда, немного радовала дорога, которая вела прямо к Татьяниному подъезду. И тех, кто направлялся к ней, всегда можно было увидеть заранее и успеть сообразить, дома она для них или нет.
Сейчас по дороге шла тетя Нина, соседка. Шла из магазина, неся в одной руке, высоко подняв, как спортивный кубок, курицу. Курица гордо реяла над тетинининой головой, растопырив крылья. Правда, голова у нее как-то жалковато склонилась в сторону. Победно и властно сжимая куриные ноги, тетя Нина шла решительно. Было ясно, что процесс приготовления добычи не будет отложен ни на минуту.
Татьяне стало жалко неживую курицу, жалко тетю Нину, которая отстояла в очереди за дешевой курицей никак не меньше двух часов. Было странно, что от Татьяниной жалости, которая вся обычно предназначалась ей самой, кому-то достался кусочек. Так почему-то получилось.
Но соседская курица была быстро забыта. Надо бы подумать о том, чтобы к Татьяне сегодня никого не принесло. А то вон Лариска вчера приперлась как раз в тот момент, когда его голос в трубке вдруг стал таким близким, таким… А тут звонок в дверь — Лариска на пороге собственной персоной. Ну и скомкано было все: «Пока, позвонишь завтра?» — «Позвоню»… А могло бы быть и по-другому. Лариска хлоп-хлоп глазами: «Я помешала?» Конечно, помешала. Еще как. Все испортила. Все! Но разве это скажешь? Скажешь другое: «Ну что ты, Ларис, конечно, нет. Проходи».
Но как же это все увязать: и окно с Лариской, и звонок, и Уандера?
— Полежу лучше, — решила измученная Татьяна.
Но сначала — еще раз к зеркалу. Вроде все на месте. А может, ему не нравятся ее слишком пышные формы? И он не зря про Рубенса сказал? У них там, в Прибалтике, женщины худые все. И страшные, надо сказать. Татьяна давно, когда Прибалтика еще не отделилась, была по путевке в Риге, Вильнюсе и еще каких-то городах. Города понравились, мужчины — тоже, а вот женщины… У них еще в группе мужики специально подсчитывали, сколько более-менее симпатичных женщин на улице встретят. И все время получалось, что если — ничего из себя, то обязательно — в шапке меховой. А это значит — наша! Ихние-то шапок не носят, мерзнут, синие все — а одеты все равно легко, в куртенках да в джинсах. Ну а русские — с воротниками песцовыми и в шапках, тоже из песца. В общем, не встретили мужики наши такой, чтобы одета была как прибалтка, а красивая — как русская. И все говорили: «Вот наша Татьяна!» Ну на Татьяну-то шеи все сворачивали: и русские, и нерусские.
В бар тогда с девчонками пошли при гостинице. Да не в простой, а со стриптизом — у нас-то этого тогда и близко не было. Ну и все мужики смотрели не на маленькую сцену, где извивались худющие стриптизерши (кости одни!), а на нее — Татьяну. Ну и девчонкам из группы тоже внимания перепало: они все как на подбор смазливые были. Похуже Татьяны, конечно, но все-таки…
А Татьяну в конце концов увел к себе в номер немец один. По-русски — ни бельмеса. Только все головой качал, на Татьяну глядя. Не видел, мол, таких. И сразу на стол выложил двести марок. Татьяна возмутилась, головой замотала: я не проститутка! Но деньги взяла — на следующий день обменяла у валютного магазина и купила себе фирменный джинсовый сарафан, кожаную куртку из кусочков и еще много чего по мелочи. Немец ей, кстати, не понравился. Она тогда хоть и глупая еще была, неопытная, но хорошего мужика от плохого отличить могла.
Конечно, к настоящему моменту опыта у Татьяны накопилось — дай Бог всякой! А вот не клюнул Бакшинскас. Ну что же ему все-таки надо? Что?!
Татьяна отошла от зеркала, села в кресло. Закурить, что ли? Нет, курящих он не любит. Да она и некурящая. Так, иногда, для завязывания знакомства.
Да, не забыть, когда зазвонит телефон, магнитофон сначала включить — и погромче, чтобы слышно было, что не просто музыка, а «Я позвонил, чтобы сказать: люблю».
Нет, все-таки надо помыть посуду. Татьяна отправилась на кухню. Она мыла чашки-ложки не слишком старательно, вся обратившись в слух и ожидание, готовая бежать к телефону, как только он подаст голос.
— Да не к телефону, а к магнитофону! — спохватилась Татьяна.
И тут же сокрушенно покачала головой: забудет, как пить дать забудет. Господи, ну как же сосредоточиться?
— Все, спокойно, — сказала она себе вслух. — Маг-ни-то-фон. Поняла? Иначе все испортишь. Поняла меня?
Но телефон зазвонил совсем не в тот из моментов, когда Татьяна была готова рвануться к нему, или нет, сначала — к магнитофону. Звонок раздался совсем-совсем неожиданно, когда она все-таки не на шутку увлеклась мытьем: чашечку вдруг захотелось содой почистить. Чашка вылетела из рук, но не разбилась. Через две секунды мокрая Татьянина рука уже лежала на телефонной трубке. Балда! Магнитофон! Бегом в комнату — пока только второй звонок, это нормально, но до третьего надо успеть.
