Николай Хайтов - Приключения в лесу. Избранное
Смотрю — деревья ещё голые, ветер их сгибает, что-то скрипит в темноте, что-то воет и стонет, а земля сырая, ещё кое-где лежит снег. Ноги скользят, ветки колют, стволы мешают идти, ты спотыкаешься о корни и не можешь понять — ни где ты бредёшь, ни куда доберёшься.
В голове мелькает мысль: а не вернуться ли в город, но если представить себе, что будет со мной, когда я вдруг попаду в полицию, то лучше уж умереть здесь, а не в лапах жандармов. Только одна мысль в то время поддерживала меня: скоро придут сюда и другие партизаны и мы создадим отряд. Это действительно произошло, но лишь в конце года, а до той поры — спроси эту голову, сколько она одна-одинёшенька пережила и перестрадала в лесу!
Прежде всего меня начал мучить голод, но и с ногами было не очень-то хорошо: пока я добрался до гор, подмётки отвалились, и я оказался, так сказать, босиком. А снег ещё не совсем растаял, и кое-где в укромных местах лежали сугробы. А мне нельзя было сидеть на месте, потому что не было у меня убежища и еды. Тогда я пожертвовал кепкой. Разорвал её надвое, обернул ступни, натянул носки и перевязал плющом. Плющ был прошлогодний, твёрдый, но у меня не оставалось выбора. Обувшись таким образом, я всё-таки мог идти, пусть медленно, очень медленно — ведь на ногах у, меня словно копыта были. Кроме того, «повязка» время от времени разваливалась, и я должен был постоянно подвязывать всё снова. Таким образом я преодолевал в среднем пятьсот метров в час, но именно благодаря этому мои ноги не окоченели от холода, и я смело мог ступать на сырую землю.
С ногами более или менее я справился, но с голодом бороться оказалось труднее, если не сказать — безнадёжно. Мне так хотелось есть, что перед глазами плыли тёмные круги, и я боялся, что в любую минуту могу упасть.
С помощью отвёртки я настругал горстку кожи со своего пояса, проглотил её, но потом захотелось есть ещё больше. Я принялся искать под прошлогодней листвой жёлуди, но противные мыши всё съели! Буковую кору есть было нельзя, листья ещё не распустились, только показались почки. Я попробовал их и понял, что они тоже несъедобны. Подумал было, а не убить ли серну, но с моей «бронированной» обувью и скоростью — пятьсот метров в час — можно было догнать только улитку. Так и произошло. В одной расщелине, куда я забрался, чтобы укрыться от ветра, я действительно нашёл несколько улиток, разбил раковины и принялся есть, не подозревая, какая беда подстерегает меня в дальнейшем.
Покрытые слизью улитки вызвали в моём желудке такой бунт, такую боль, словно бешеная кошка царапала ногтями и не позволяла перевести дыхание. Я нашёл в себе силы добраться до укромного местечка, устланного прошлогодней листвой, и там, совершенно измученный, скрючившись в страшных муках, провёл первый партизанский день, сожалея о том, что умираю в этой глуши не от пули, а от какой-то идиотской улитки.
Мне захотелось в последнюю минуту взглянуть ещё раз на синее небо, я лёг на спину и стал смотреть вверх. Тем временем какая-то чёрная птица прилетела, села на дерево, под которым я лежал, и вниз упала какая-то косточка. Косточка попала на моё лицо и скатилась на землю. Я поднял её и увидел, что это вовсе не косточка, а высохшая черешенка. Если бы птица мне не подсказала, я бы и не заметил, что лежал под дикой черешней, на ветвях которой было много высохших ягод.
Перья у птицы были чёрные, клюв красноватый и у глаз жёлтые круги. Это был дрозд. Дрозд уронил ещё одну ягодку и внимательно посмотрел через свои жёлтые очки — попытаюсь ли я её взять. Я не только её взял, но и тут же проглотил. Она была горько-сладкая, ни твёрдая, ни мягкая, с чудесным запахом. Но важнее было другое: только я её съел, желудок сразу успокоился, и я почувствовал себя так хорошо, что поднялся на ноги, взобрался на черешню, нарвал целебных ягод и, наевшись, сделал себе запас и на следующий день.
Мои первые знакомые в лесу. Важное открытие даёт мне ключ к лесным тайнамКрасноклювый мой спаситель, как только заметил, что я поднимаюсь с земли, улетел, но урок, что он мне дал, в последующие дни мне очень помог. Я начал внимательно присматриваться ко всему вокруг и делать важные открытия. Наблюдая, например, за белкой, обнаружил дупло, в котором она жила, и потом взял половину орехов из её запасов. Позднее нашёл несколько мышиных нор с лесными орехами и ими питался целых пятнадцать дней, пока не увидел, что в реке водится форель, которую можно было есть и сырой.
Неподалёку от дикой черешни, в чаще старого можжевельника, на южном склоне Равногория я устроил себе тайник. Иглы можжевельника никогда не опадают, и поэтому звери могут укрыться в нём даже от глаз орла. Я сам видел, как преследуемый дикий голубь юркнул в кустарник и царь птиц остался, как говорится, с носом.
Подобно дикому голубю, и я решил сделать себе тайник в можжевельнике. Я пробрался в самую чащобу, обломал изнутри ветки, соорудил что-то вроде печи, из сухого папоротника сделал подушку, и тайник стал таким уютным, что после холодной жизни на скалах казался мне дворцом.
Я думал, что первый открыл, каким великолепным укрытием может быть можжевельник, но вскоре убедился, что в можжевельнике прячется чуть ли не весь птичий мир, ведь, когда лес оголяется, пернатая мелкота может укрыться от кровожадных соколов и орлов лишь в можжевельнике. Пока я сооружал свой тайник, ко мне не прилетала ни одна из лесных птиц, но, как только я его закончил, мои невидимые соседи стали появляться и внимательно рассматривать нового квартиранта.
Первой прилетела любопытная сойка — главный разведчик среди лесных птиц. Она с беспокойством огляделась, не грозит ли с моей стороны какая-то опасность, а тем временем и я успел её рассмотреть. Она была ещё меньше дикого голубя, очень беспокойная, но перышки её были значительно пестрее и красивее, чем у голубя. Разглядев меня как следует, она с криком полетела, возвещая всем обитателям леса, что новое существо в можжевельнике не представляет опасности.
После сойки прилетела стайка воробьев. Они уселись на боярышнике и, как видно, начали спор о том, кто я и какой я, щебетали, чирикали, спорили, а два воробья даже подрались и начали клевать друг друга, но в это время в кустах раздался шум, и воробьи улетели…
Я подумал: «Что за зверь идёт?» А это оказался… Кто бы вы думали? Мой первый знакомый и спаситель в лесу — дрозд со своей дроздихой. Для большей безопасности, по-видимому, они не прилетели по воздуху, а пришли по земле. Без страха приблизившись ко мне, они взлетели на ветку, чтобы с высоты лучше меня разглядеть, и долго смотрели своими выпуклыми глазами. У дрозда был не красный, как мне показалось в первый раз, а янтарно-жёлтый клюв, а жёлтые круги у глаз придавали ему какую-то особенную мягкость и доброту. Сам он был чёрный, ножки жёлтые, дроздиха — тёмно-коричневая, с перышками чуть пёстрыми на груди и белыми на шее. Они были воспитанными птицами и, как только рассмотрели меня, отвернулись, слетели на землю и начали в ней рыться.
После дроздов прилетел зяблик. Но он, бедняга, оказался застенчивым: лишь поглядывал из-за дерева, не подавая голоса, и отлетел, как только раздался стук дятла.
Дятел сидел на соседней сосне. Постучит и посмотрит на меня, постучит и опять посмотрит, словно ждёт какого-то знака. Но я ему не отвечал, потому что всё ещё не знал лесных птиц и никак не подозревал, что они будут моими самыми лучшими товарищами и защитниками в диком лесу. А это произошло очень скоро, потому что в борьбе с их врагами я сразу же принял их сторону.
Случилось это так.
Было третье или четвёртое июня. По утрам я просыпался очень рано и бродил поблизости, а как только поднималось солнце, возвращался в тайник, потому что в это время в лесу появлялись пастухи, а я не хотел с ними встречаться. И вот однажды, только я вернулся и лёг в своём укрытии, слышу шум крыльев и писк. Я решил узнать, в чём дело, потому что в любом лесном шуме может таиться опасность и для меня. Пошёл по направлению шума. Прежде всего я заметил, что одно дерево качается, потом — что на нём беспокойно прыгает горлица, машет крыльями и испуганно пищит. И, наконец, увидел — под деревом лисица. Она встала на задние лапы, а передними раскачивала, словно руками, дерево и смотрела наверх. Там, на ветке, в гнезде, опираясь на свои крылышки, стояли с разинутыми клювиками три маленьких голубка и ждали, когда мать положит им в рот пищу. Птенцы не понимали тревоги горлицы, и, чем ниже она кружила над ними, тем больше они тянулись из гнезда.
Тем временем прилетела сойка и криком оповестила лес, что горлица в беде. С громким чириканьем прилетели воробьи, зяблик начал пищать: «Цви-ик, цви-ик!» Из кустарника долетело гневное «тюк-тюк» дрозда, а дроздиха, ударяя хвостом, громко подсвистывала: «Цри-и-и, цри-и-и!»
Лисица упорно продолжала раскачивать тонкий ствол. Ещё немного, и глупые птенцы упали бы ей в рот… Но я схватил камень и швырнул им в подлую лису.
