Людмила Анисарова - Знакомство по объявлению
Рита погладила его раскрытую ладонь и сказала:
— Ну что вы.
— У вас, наверное, руки замерзли, — ответил он, поднял варежки, которые Рита уронила, когда обнимала его голову, и положил ей на колени.
Рита понимала, что нужно идти. Но не знала, что скажет, уходя («до свидания», «счастливо», «всего доброго» — ничего не годилось), и поэтому продолжала сидеть. Продолжала сидеть до тех пор, пока из-за соседних памятников не появилась Лена Зорина. Она сделала издалека большие глаза и строго крикнула:
— Рита, мы тебя ждем!
— Так вас Рита зовут? — вышел наконец из хоть и очень естественного, но все же затянувшегося молчания сын библиотекарши. — А меня — Стас. Не уходите, а?
— Стас, я не могу, мне нужно идти.
— Да, да, я понимаю, — торопливо сказал он. — Конечно. Я понимаю.
Рита встала, отряхнула сзади снег с дубленки и вышла из калитки. Оглянулась — Стас смотрел на нее моляще. Она вернулась и села рядом. Лена Зорина досадливо махнула рукой и снова отправилась к Светиной могиле.
Рита поднялась, Стас взял ее за руку, не пуская. Она мягко высвободила свою руку. Он встал вслед за ней и, развернув Риту лицом к себе, сказал:
— Я вас подвезу.
— Я не одна. Мы с девочками, — по-детски залепетала Рита и сразу же осеклась, поймав себя на мысли: «Все девочки да девочки, вспомни, сколько лет-то вам, балда».
— С девочками и подвезу. Вас же не десять человек, кажется, — сказал Стас, улыбнувшись. Улыбка у него была мягкая, трогательно-доверчивая. Он был похож на Есенина.
— Нет, он напоминает мне Расторгуева, — сказала Лена Зорина, когда они, после того как Стас привез их с кладбища, сидели у нее втроем и обсуждали происшедшее.
Происшедшим считалось то, что Рита на кладбище (обалдеть можно!) подцепила такого мужика. Лена с Галкой все выпытывали:
— Как все получилось-то? Почему ты задержалась у той ограды?
Рита молчала как партизанка. Она знала, что никому не скажет про библиотекаршу. Никому. Даже Саше. Нет, не «даже Саше», а Саше — в первую очередь и не скажет. А Лене Зориной — во вторую.
— С чего ты взяла, что на Расторгуева? — удивлялась Галка Лене. — Ничего общего. Правильно Ритка говорит, на Есенина.
— Господи, вы ужасно ненаблюдательны, — сказала Лена. — Дело ведь не в цвете волос и глаз. Понимаете вы или нет? Дело в повадках, в манере держаться, нести себя.
— Ну какие уж такие особенные повадки ты у него успела заметить? Сидит мужик за рулем — да и все, — не уступала Галка.
— Вот именно — мужик. Понимаешь, настоящий мужик. Как Расторгуев.
Рита в споре не участвовала, сидела тихо, думала о своем. Хотя едва ли она могла бы сказать, о чем именно. Ей хотелось побыть одной. Или нет — только не одной!
— Ритка, ты чего? — чуть ли не хором вскрикнули Лена с Галкой, когда их подруга положила голову на стол и закрыла руками уши. Закрыла — а вот услышала вопль подруг.
— Да ничего, так, — сказала она, закрыв еще и глаза.
— Втюхалась. Поздравляю. Между прочим, негигиенично башку на стол класть, — сказала Галка, отставляя подальше от Ритиной шевелюры чашки и вазочку с конфетами.
— Пусть кладет, — сказала добрая Лена. — Лишь бы ей хорошо было.
— Рита, тебе хорошо? Или плохо? — поинтересовалась Галка, отрывая Ритину руку от одного уха.
— Мне нормально.
— Говорю, влюбилась, — продолжала тему Галка. — Еще бы, вон какой мужик. Большой, красивый. И на джипе. Я, между прочим, никогда на джипе раньше не ездила.
Оказалось, что и никто из них не ездил не только на джипе, но и ни на какой другой иномарке. У мужа Лены Зориной была двадцатилетняя «копейка», у Саши с Ритой — «Москвич», чуть-чуть помоложе, а у Галки не было ничего, в том числе и мужа.
Помолчали. Рита подняла голову со стола и откинулась на спинку дивана. Галка, внимательно посмотрев на нее, сказала:
— Ритка, у тебя сегодня брови какие-то не такие.
— А я их начала по-другому рисовать, чуть-чуть шире у основания. Видишь? — Рита повернулась лицом к свету, чтобы Галка смогла получше рассмотреть ее искусство.
Дело в том, что своих, то есть ненарисованных, бровей у Риты не было. Вообще. Нет, они бы могли быть, но их малейшая попытка пробиться пресекалась Ритой на корню. В результате каждое утро начиналось у нее с процесса рисования. Иногда этот процесс проходил удачно и довольно быстро. А иногда затягивался часа на полтора. При Ритиной занятости это было многовато. Она ровно на это время сократила свой сон, но от рисования не отказалась.
Кроме бровей, Риту не устраивало в ней самой многое: и отнюдь не длинные, как хотелось бы, ноги, и широковатые бедра, и узковатые плечи. Но ноги с плечами не поменяешь, а вот брови — пожалуйста.
Конечно, неудобств было много. Во-первых, они, брови то есть, не всегда получались одинаковыми; во-вторых, иногда в течение дня стирались (а в бассейне — смывались); в-третьих, привлекали ненужное внимание и вызывали вопрос и удивление окружающих женщин (мужчинам было, по Ритиным наблюдениям, как-то все равно). Но все это не могло заставить Риту вернуться к тому, что дала ей природа, так как то, что она рисовала, было, на ее взгляд, гораздо совершеннее.
В кругу Ритиных подруг ее брови были предметом постоянного незлого стеба. Слово «стеб» было привнесено в их общение Галкой. Рита как признанная филологиня долго его не принимала и всячески с ним боролась, но Галка, давно ушедшая в сферу СМИ с «желтым» уклоном, оказалась сильнее. И слово прижилось. А еще Галка любила говорить: «Ношусь, как белочка больная». Про белочку Рите нравилось, и она про себя тоже так иногда говорила — «как белочка больная».
Так вот — про брови.
— Девчонки, — говорила обычно Рита, — если я умру первой (правда, после смерти Светы Ждановой такие разговоры уже не велись), вы мне брови получше нарисуйте. Так же, как я это делаю. Видите? Чтоб не ярко. И повыше.
Галка обычно отвечала:
— Нет, Ритка, я нарисую тебе знаешь какие, как моя соседка Зойка рисует: черные-черные, каждая бровь — от переносицы до уха. Красиво! Будешь как Зухра. Или Гюльчатай. Или как Зойка, когда она трезвая.
— Не слушай ее. Все сделаем в лучшем виде, — успокаивала Лена Зорина.
Однажды Рита попала в больницу: «по-женски», как говорят в народе. Дела обстояли неважно. Грозила операция. Молодой рьяный хирург убеждал, что нужно резать — и побыстрее. При этом он уверял, что жить с отрезанным женским нутром ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше: предохраняться не надо, на прокладки тратиться — тоже, а половая жизнь будет идти своим чередом — ни муж, ни любовник ни о чем даже и не догадаются.
Любовника у Риты не было, и заводить она его не собиралась, особых проблем с предохранением тоже не было: Саша ее очень берег. И поэтому с внутренностями было расставаться жалко. Но главное было не это. Рита панически боялась вмешательства в свой организм и больше всего заботилась о том, проснется ли после общего наркоза. И по всему выходило, что не проснется: или не то введут, или с дозировкой напутают, или у Риты окажется непереносимость того, чем человека отключают для резания.
Всем этим она, грустя, поделилась с Леной Зориной и Галкой, пришедшими ее навестить и переполошившими всю палату. А переполох они устроили вовсе не специально — просто по-другому и быть не могло. Дело в том, что Галка была страшной хохотушкой, а Лена всегда сразу начинала со всеми, с кем ее сводит судьба хоть на минуту, знакомиться и выяснять, под каким знаком кто родился. И Лена с Галкой, забыв поначалу о Рите, начали веселить палату. Затем, все-таки вспомнив, зачем пришли, обратили жалостливые взоры на подругу:
— Ну ты как?
Она им и рассказала все, что передумала. И о том, как жалко Сашу. И о том, что Аркашке, наверное, не надо будет говорить правду, а надо будет что-то придумать. И о том, что у мамы больное сердце и она, конечно, не выдержит.
Но подруги, умеющие любую трагедию превратить в фарс, сказали:
— Ну вот что, Риточка. Ты это дело брось. А то мы тебя в гроб с такими бровями положим…
И Галка, вытащив из сумки листок бумаги и ручку, сразу же нарисовала — с какими именно.
Рита хохотала до слез — и умирать раздумала. А на следующий день ее посмотрел профессор и сказал, что с операцией можно повременить, а может, она и вообще не потребуется.
— Так, ну мы отвлеклись, — сказала Галка. — Давайте про Стаса. Мужик очень интересный, не гоблин какой-нибудь.
— Гоблин — это кто? — устало спросила Рита.
— Это тот, у кого одна извилина. Или полторы, — пояснила Лена, которая общалась с Галкой чаще и современным сленгом соответственно владела лучше.
Стали гадать, чем занимается этот самый Стас.
— Чем, чем? Бизнесмен он. — Это Лена сказала.
— Или бандит, — продолжила Галка.
— Не-е-т, на бандита не похож, — засомневалась Лена.
