Валентина Осеева - Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. (выборочно)
— Пошел!
— Ну и хорошо!
— Важно первый раз решиться!
— А все-таки сила воли у него есть, ребята!
— А ну потише! Не зовет? — спрашивал изредка Вадим, настороженно прислушиваясь к каждому звуку.
— Не зовет! Чего ему звать!
Время тянулось медленно. Ребята помолчали. Потом поговорили еще, но за словами уже чувствовалось нетерпеливое ожидание.
— Долго чего-то он, — сказал Костя, вглядываясь в темноту.
— Может, полное ведро зачерпнул — в гору тяжело нести? — предположил кто-то.
— Не торопится, — поднимаясь, сказал Гриша. — Пойду посмотрю, что там.
— А ну тише! — вдруг крикнул Вадим и замер, подняв вверх руку.
Сквозь ночную тишину прорвался откуда-то дрожащий, жалобный крик…
Ребята вскочили и, толкая друг друга, ринулись в темноту.
Гриша, цепляясь за ветки сбегающих по косогору кустов, первый достиг ручья. За ним почти скатился с горки Вадим, потом остальные ребята. Димки не было. В кустах булькал ручей. На берегу валялось пустое ведро.
— Димка! Эй, Димка-а-а! — тревожно понеслось по лесу.
«А-а-а», — передразнивая ребят, откликнулось лесное эхо, и вслед за ним — снова дрожащий тонкий звук, заглушенный голосом Димы:
— Сюда! Сюда!
Ребята, ломая сучья и обжигаясь крапивой, бросились на зов.
Голос шел из глубокого оврага. На дне его, в топком болоте, копошился Димка и рядом с ним что-то большое, темное, похожее на зверя.
— Ребята! Сюда! Тут жеребенок в болоте застрял! Никак не вытащу! — кричал Димка.
«И-и-и!» — жалобно ржал жеребенок, пробуя вытащить заплывшие топкой глиной ноги.
Димка, подвернув выше колен штаны и обхватив обеими руками шею жеребенка, изо всех сил тащил его на берег.
Ребята сбросили тапочки и полезли в овраг.
* * *У ручья вымыли ноги. Почистили копытца жеребенку. Димка, поглаживая густую щеточку его гривки, возбужденно рассказывал:
— Я пришел к ручью… и только хотел воды зачерпнуть, слышу — кричит кто-то! Я подумал: ребенок кричит — заблудился, в овраг попал! Ну, бросил ведро — и туда! А там не ребенок, а жеребенок стоит. Залез в топкое место и никак не вылезет! — Он провел рукой по торчащим вверх ушам жеребенка и добавил: — Тут колхоз близко… Наверное, в ночное лошадей пригнали, а он отбился от матки и попал в болото.
Ребята смотрели на Димку и улыбались.
— А как же ты пошел в овраг, Дима? Ты ведь и к ручью идти боялся! — спросил Костя.
— Это — другое дело, — быстро ответил за товарища Вадим. — В овраг он на помощь побежал, тогда, верно, и страху не было…
— Нет, был. — Димка улыбнулся и покачал головой: — Еще какой страх был! Только я стиснул зубы и решил: будь что будет! Не бросать же кого-то в беде? Я этот страх свой… как бы вам сказать… — Дима развел руками, подыскивая слово.
— Преодолел! — спокойно досказал за него Гриша.
АНДРЕЙКА
Андрейке двенадцать лет. Он такой важный в своем рабочем костюме ремесленника. В его черных глазах горячая готовность на любые дела, на любой подвиг. Но таким Андрейка сделался не сразу. Над Андрейкой прошла война, и это большое событие в его маленькой жизни сделало его взрослее. Когда мальчику было семь лет, все рассказы о войне казались ему далекими и страшными сказками, а жизнь была веселая. С утра убегал Андрейка с соседскими ребятишками на речку, купался и валялся в горячем песке на берегу и только тогда возвращался домой, когда раздавался звучный голос старшего брата Антона:
— Ау! Андрейка!
Встряхивая мокрой головой, он мчался на зов. Он радовался, что мать и брат уже дома, что на столе стоит миска горячего картофеля с мясом, что скоро наступят теплые летние сумерки. Мать сядет на крылечко, Андрейка примостится сбоку, а Антон приляжет на траву и будет рассказывать о своих товарищах, о работе, о новых заводских машинах и о своем станке, который он называл «сердечным другом». Андрейка видел этот станок. Как-то раз Антон взял с собой братишку на завод и показал ему свой цех. На заводе Андрейке все понравилось: и блестящий станок Антона, и широкие светлые окна цеха, и взрослые рабочие, которые спрашивали у Антона совета и слушались его. А с Андрейкой шутили, приглашая его вместе работать. Андрейка смущался, а Антон серьезно отвечал:
— Шутки шутками, а лет через пяток будет он мне помощником!
В это воскресенье Антон с утра взялся за починку забора. Он принес из сарая целую охапку досок и начал их обстругивать. Андрейка стоял и смотрел, как из-под рубанка желтыми завитушками падают на траву стружки и доска делается гладкой, новой, светлой.
«Эк ему все удается!» — думает Андрейка, с завистью поглядывая на брата. А брат, посвистывая, ловко перебрасывал с руки на руку дощечку, крепко упирал ее одним концом в станок и легко проводил по ней рубанком, отбрасывал стружки. Один раз он дал братишке рубанок. Андрейка покраснел от удовольствия и, чтобы не осрамиться перед братом, изо всех Своих силенок врезал рубанок в доску.
— Заехал сгоряча, — спокойно сказал Антон. — Полегонечку надо — это не дрова рубить!
Андрейка попробовал еще. Стружка у него завилась тоненькая, как мышиный хвостик.
— Не могу, — сказал он со вздохом.
— Пробуй, пробуй! — закричал Антон. — «Не могу» — такого слова нет, такого слова даже грудной ребенок не скажет!
— А какое слово грудной ребенок скажет? — спросила мать.
Андрейка хмыкнул от удовольствия и лукаво посмотрел на брата.
— Какое слово? — переспросил Антон, поглаживая рукой доску. — Очень простое: «Агу. Вырасту — смогу».
Мать засмеялась. Вдруг калитка громко хлопнула.
По дорожке бежали товарищи Антона — Сергей и Борис. За ними, прихрамывая, торопился сын соседа Алексей. Все трое, размахивая руками, кричали:
— Включи радио, Антон!
Антон бросил на станок рубанок и побежал на террасу. Мать поспешно вытерла мокрые руки, поправила платок и присела на кончик стула. Андрейка первый вскарабкался на табуретку и включил радио.
«Граждане и гражданки Советского Союза…»
Андрейка затаил дыхание и переводил глаза с брата на мать, с матери на товарищей Антона. Все слушали молча, не шевелясь. Но на всех лицах Андрейка вдруг увидел какое-то одинаково суровое, незнакомое ему выражение. Антон стоял выпрямившись, как будто принимал боевой приказ.
* * *Через два дня Антон уехал. Вечером перед отъездом он долго сидел с матерью на крылечке. Андрейка боком жался к нему. Брат тихонько гладил кудрявый чубик Андрейкиных волос и говорил:
— Было у матери два сына. Один с врагами дрался, а другой дома работал…
— Андрейка? — спрашивал братишка.
— Он, — серьезно отвечал Антон. — Бывало, ляжет спать пораньше, наберется за ночь сил, подрастет маленько, а утром вскочит, щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит…
Не шутил Антон. И у матери лицо было спокойное, строгое. Андрейка тихонько заложил четыре пальца и пересчитал:
— Щепок наколет, воды принесет, в лавку сбегает, чай сварит…
— …и всякие дела за Антона справит, — досказал старший брат.
Андрейка заложил пятый палец.
— Справлю, — деловито сказал он.
* * *И правда, на другой день Андрейка поднялся рано. В кухне стояли пустые ведра. Пока мать придет с работы, нужно все дела переделать. Как, бывало, Антон. У того все быстро. Он большие ведра с водой сразу по два приносил. Андрейке так не осилить: он берет в кухне большой чайник. Можно несколько раз сходить. И Андрейка ходит. Он несет чайник в оттопыренной руке, чтобы вода не проливалась на голые коленки, потом перекладывает его в другую руку, потом тащит обеими руками, крепко прижимая к животу. Живот у него весь мокрый, трусики прилипли к телу. Но ведра наполняются. Андрейка идет в сарай. Посвистывая, как Антон, он размахивает маленьким топориком. Сухие щепки колются легко. Андрейка собирает их в кучу и задумывается. Потом, отложив два пальца на руке, вспоминает: в лавку за хлебом надо сходить! На заборе, свесившись вниз головами, ребята давно кричат Андрейке:
— Пошли на речку купаться!
— Не… — мотает головой Андрейка, — я после…
— Да пойдем: вода сейчас теплая, горячая…
— «Пойдем, пойдем»! — передразнивает их Андрейка. — Вам бы только бегать без толку! Антон на фронте… Кто матери помогать будет?
— А у меня отец пошел, одна бабка дома, — озабоченно говорит Генька. Он потихоньку отходит от забора и кричит Андрейке: — Слышь! Не уходи без меня! Я сейчас!
* * *Ребята давно ушли. Андрейка сидит на крылечке и ждет товарища. «Видно, дело нашлось… — думает он. — Бабка у них старая, еще старее нашей матери».
Но стриженая голова Геньки уже торчит из кустов.
— Пошли!
