Сигфрид Сивертс - Пираты с озера Меларен
Вам же, милейший бандит, я осмелюсь предсказать несколько иную, но не менее блистательную карьеру. Моему внутреннему зрению нетрудно представить себе силуэт элегантной виллы, которую вы, милый друг, после нескольких лет удачных взломов и элегантно организованных грабежей в шикарных столицах континента, я говорю, лет успешной борьбы с Мюнтгатан[42] и Скотланд Ярдом — решитесь построить в Ницце, на берегу Средиземного моря. Да пошлет всевышний вам легкую смерть!
Вас же, господин тенор, я без большого труда могу представить в ваш бенефис, когда вы, пятидесятилетний, но еще в расцвете сил, грузный Лоэнгрин в кольчуге из мельхиора и усыпанных блестками шелковых трико, с гордостью обращаетесь с выспренной тирадой к своему милому лебедю. И под конец… восторженные аплодисменты поклонниц, вам преподносят огромную лиру из бутонов алых роз…
Итак, я закончил свою речь, мои друзья, — продолжал граф, — остается выпить за будущее, ваше будущее, которое я не увижу. Передайте привет от графа Йёсты Леерхоусена Уппсале, Ницце и Королевской опере, когда сей граф будет лежать в земле, задрав кверху свой длинный нос. Ваше здоровье!
Граф выпил до дна, откинулся на Спинку стула и закрыл глаза. Саркастическая улыбка исчезла, будто граф снял маску со своего лица, и мальчики увидели просто усталого добродушного старика, вынужденного скрывать за светским этикетом свою истинную суть.
У Георга защемило сердце. Почувствовав необходимость что-то сказать, он поднялся из-за стола.
— Дорогой граф, — начал он со слезами на глазах. — Спасибо за обед и вообще за все, за все. Это было здорово придумано… Вся эта шутка с подземельем и завязанными глазами ну просто как в «Тысяче и одной ночи». Я брал эту книгу в школьной библиотеке и прочитал ее от корки до корки. Если бы все взрослые были такими, как вы, мальчикам бы хорошо жилось на свете. А сейчас, бывает, с нами обходятся так скверно. Спасибо за все, дорогой граф.
А граф уже снова надел свою маску. Легким изящным движением он открыл коробку «Генри Клея»[43] и принял обычный надменный вид. Сентиментальности как не бывало, на губах играла саркастическая улыбка.
Поздно вечером граф, Георг и Фабиан пили кофе в индийской комнате и толковали о политике, а Эрик спал, утопая в подушках роскошного экзотического дивана. Георг, который привык читать тайком либеральный «Курьер», ловко скрестил шпагу с графом, разоблачая клеветнические выдумки правых, а Фабиан упрямо не примыкал ни к одной партии и заставлял их объединиться против его дерзкого и бесшабашного индивидуализма. А когда Георг уже предоставил женщинам право голоса и с блестящим успехом добился нейтралитета между Германией и Францией, граф вдруг вытянул свои длинные ноги и широко, во весь рот, зевнул. Это был знак того, что длинный день закончился.
Георг поднялся со стула и, откланиваясь, зацепился за красную портьеру индийской комнаты. Она, торжественно всколыхнувшись, закрыла Георгу лицо, так что он чуть было не свалился графу на колени. Граф подхватил Георга и Фабиана под руки, и они, громко напевая, стали спускаться вниз по лестнице. До конца не проснувшийся Эрик едва плелся за ними.
Ночь встретила их прохладой и свежестью. Воздух был наполнен ароматом гиацинтов и нарциссов. По небу над слегка покачивающимися ветвями фруктовых деревьев плыл сонм легких облаков, похожих на игривые языки пламени. Серебристая луна катилась так быстро, словно ее швырнул сам господь бог, играя в орлянку. Под благоухающей вишней стоял слуга, ожидая гостей, чтобы проводить их после обеда к яхте. Щедрый граф приказал принести корзину, полную изысканных яств.
Прощание, два залпа из графского ружья, крики ура… Слуга провел их через лес, колыхавшийся, как парусник на волнах, потом через поля, ходившие волнами, как бурное море, и наконец они спустились под горку. Уже у самого берега — совсем рядом с домиком Флинты — Георг споткнулся о корягу и растянулся на земле. Над головой у него что-то пролетело. И в ту же минуту он вспомнил сердце, пронзенное стрелой, и Альфреда с матросским ножом в руке. Ему стало отчаянно страшно за Флинту, и, где-то в глубине души, он смутно почувствовал, что их роль на острове Толлерё не сыграна до конца. Скорее всего, они еще вернутся сюда. И совсем не плохо иметь такого друга, как Флинта, — ведь его дом стоит рядом с самым замечательным тайным убежищем на всем озере Меларен. Георг вырвал листок из блокнота и, прислонившись к стволу дуба, старательно написал: «Флинта, опасайся Альфреда, он встречается с Вильхельминой на горе в замке!» Потом он сунул записку в щель скамьи плоскодонки, принадлежавшей Флинте, и тут же забыл об этом.
Дальше все шло как по маслу.
Когда прыгали в шлюпку, никто — это может подтвердить слуга — не оступился и не упал в воду. «Роза ветров» верно-и преданно ждала их в заливе. Паруса мягко надулись под ночным бризом, якорь мгновенно поднялся, и «Роза ветров» как по мановению волшебной палочки вышла из бухты и величаво поплыла мимо жерлиц и мелей.
Фабиан дремал, прислонив голову к рулю, Эрик, лежа на спине, смотрел на танцующую в небе луну, Георг стоял, обняв рукой мачту, и ветер странствий свистел у его висков. Переполненный чувствами, он запел. Он пел так вдохновенно, словно Пан[44], воздающий хвалу лесу и воде, — с той лишь разницей, что получалось у него очень фальшиво.
Слуха у бедного Георга совсем не было.
Глава 3
Георг встает у руля
«Роза ветров» легла в галс[45] на правый борт и взяла курс на большой фьорд в западной части озера Меларен. Фабиан сидел верхом на румпеле, на черном от солнца и грязи лице блуждала самодовольная улыбка. Рядом с ним лежало охотничье ружье — распугивать поганок было его любимым занятием.
— Эй, салаги, — раскуривая большую сигару, говорил он с подчеркнутым высокомерием, — что, по-вашему, сказал бы торговец лососями, если б увидел меня сейчас? — Ребята нашли бумажку с адресом на корзине с бутылками и теперь знали, кому принадлежит «Роза ветров» со всей шикарной экипировкой.
Георг с озабоченным видом высунул голову из трюма:
— Зря ты, Фабиан, воображаешь, будто всех перехитрил. Вот мы шлюпку-то взяли, а она ведь на берегу была, никак не могла утонуть. Так что, того и гляди, попадемся.
Шлюпка лежала вверх килем, пятнистая, как яйцо чайки — перекрасить ее хорошенько не хватило краски, — и, покачиваясь с боку на бок, постукивала о палубу при сильном всплеске волны. Она следовала за ними повсюду, как угрызения совести следуют за преступлением. Но Фабиан не придал значения словам Георга.
— Подумаешь! — выпуская колечками дым, ответил Фабиан, — Волна налетела и смыла ее — вот и все дела.
Он велел Эрику принести матрацы и подушки, потом разлегся, как на постели, и стал управлять рулем большим пальцем правой ноги.
— Такого быть не может. Или ты считаешь, что шлюпка могла утонуть на берегу?
— А она лежала довольно далеко и с подветренной стороны, — упорствовал Георг.
— Заткнись, — огрызнулся Фабиан, — и дай покурить спокойно, трус несчастный. Кажется, скоро надо приниматься обед готовить?
Фабиан не хотел продолжать неприятный для себя разговор. Ему было хорошо, о плохом он и думать не желал.
Раздосадованный Георг снова спустился в рубку, сел на бархатные подушки и, подперев подбородок руками, погрузился в размышления. Здравый рассудок подсказывал ему, что все вышло скверно. Да, он знал, чувствовал, но бессилен был это доказать. И страдал оттого, что его не понимают.
Нет, не жажда власти мучила его. Фабиан с самого начала объявил себя капитаном, и никто не вздумал оспаривать у него это право. Несколько остроумных и хитрых выдумок создали впечатление, будто он все здорово умеет предвидеть и предусмотреть. Но теперь Георг видел все в истинном свете. Дерзкий и хитрый, Фабиан умел морочить голову людям. Но в море такие штучки не проходят. В море все по-другому. Оно не терпит ленивых и бездарных. А последнее время Фабиан даже на хитрые выдумки был не способен. Сладкая жизнь разбаловала его, притупила в нем чувство опасности. Он только и делал, что ел, пил и отдавал приказания. «Качай насос!» — они качали. «Накрывай на стол!» — они накрывали. «Мой посуду!» — они мыли. Он же ничего не делал, только покуривал. Да и сумел ли бы он поставить грот-мачту или поднять якорь, если бы потребовалось? Компасом он никогда не пользовался, в карту никогда не глядел. К счастью, погода стояла хорошая, не то они давно врезались бы в берег.
Страдания Георга начались вскоре после обеда у графа Леерхаузена. Правда, ничего ужасного тогда не случилось — им повстречался большой красивый катер. Пассажиры — мужчины в белых свитерах — поднимали бокалы и смеялись, а самый толстый и самый краснолицый из них погрозил мальчикам кулаком и закричал:
