Олесь Донченко - Ветер с Днепра
А теперь, дорогие мои читатели, идите тихонько вслед за мной, на цыпочках идите, ибо уже поздняя ночь и весь колхоз спит, и надо, чтобы никто нас не услышал, особенно Евгешка.
Открывайте окно и лезьте в дом. Подходите к кровати и положите себе палец на губы. Тише! Евгешка Зуб не спит. Слышите, как он ворочается с боку на бок и что–то шепчет в темноте? Может, его тревожит пионерская совесть, и он придет завтра к товарищам и честно расскажет, что приключилось с ним в лесу?
Нет, не это. Совсем не это. Евгешка составляет план мести. Вот почему он не спит. Вот почему вертится на кровати. Бывший товарищ и друг, Павлик Голубь, окончательно его предал. Променял Евгешку, безвозвратно променял на Олесю. Новый друг теперь у Павлика.
А из–за дальних ив выплывает луна, ночные сверчки стрекочут неумолчно на огороде, легкая дымка тумана стоит над Днепром. Слышно, как прошел пароход, ночь дышит, теплая ночь, настороженная. Предал Павлик, променял Евгешку. Ну, погоди же ты, держись, Павел, тебя ждет месть!
А на другом краю села не спит Олеся. Окно открыто, и пахнет ночная маттиола, пахнет росистый сад. Уже дважды ходила к Макоти пионерская делегация, просил пионервожатый, просила Олеся. И — понимаете — Иосиф Максимович ежедневно обещает помочь пионерам и каждый день забывает об этом. Понимаете — он так занят, он не может помнить о какой–то вышке!.. Разве здесь спорт на уме, когда жатва скоро? Когда у свиньи Матильды небывалый приплод? Когда инкубаторы вылупили пять тысяч цыплят?..
Не спит Олеся, а мысли, как синие звезды, несутся и несутся неизведанными пространствами. Вышка должна быть! Олеся уже знает, что надо делать. О, она чудесную вещь придумала! Хоть бы скорее утро! Надо немедленно увидеть Павлика, ему первому рассказать про свой план!
Бледнейте, звезды зеленые, прячься, луна ясная, беги, ночной туман! Просыпайся, петух галаган, кукарекай на весь свет, сообщи, что наступает рассвет!
РАЗДЕЛ СЕДЬМОЙ,
в котором самое главное событие — это письмо Павлу Петровичу Постышеву и то, что случилось, когда пионеры писали это письмо
И действительно, вскоре откликнулся галаган бабы Лизаветы (он же не поет, а кричит); услышав его, взошло солнце, ну и, конечно, выпило росу, прогнало туман, защебетали всякие там воробьи, аисты защелкали на крыше.
(Только не слышно кукушки, она еще в петровку, когда пекли мандрики из сыра, подавилась наибольшей мандрикой).
На двух противоположных концах села вскочили с кроватей Олеся и Евгешка. Олеся побежала к Павлику, а Евгешка к ребятам, ему надо было найти сообщников, чтобы выполнить план мести.
Павлик и Олеся пришли к Днепру, на ту самую кручу, возле которой недавно сом собирался позавтракать Капитаном Капитановичем. Баба Лизавета не знает сюда дороги, следовательно, не может прибежать с миской вареников для дорогой внучки. Можно спокойно посидеть и поговорить.
— Павлик, — взволнованно сказала Олеся, — я не спала всю ночь и все думала о вышке. Слушай, Павлик, нам надо написать письмо.
Павлик бросил с кручи камешек. Он булькнул в воду, и сверху хорошо было видно, как весело разбежались широкие круги.
— Кому, Олеся?
Олеся быстро метнула на Павлика взгляд глазками веселыми и лукавыми. Она быстро наклонилась и вывела на песке три буквы: П. П. П.
Павлик хотел бросить второй камень, когда взглянул на буквы. Он неожиданно вскочил на ноги.
— Ой, Олеся! Павлу Петровичу Постышеву!? — Вокруг прекрасный мир. Какая могучая, широкая река! Какая прозрачная пьянящая лазурь! — Ой, Олеся! Теперь у нас будет вышка!
— И водоход, Павлик, и спортивный праздник!
— Олесь, давай кричать — кто громче? Какую мне песню спеть, Олеся? Давай вдвоем петь! Хочешь?
— А вот мы тебе сейчас споем!
И перед Павликом появился Евгешка, а с ним Быцык и Гиронька.
— Начинай, ребята! — махнул рукой Евгешка.
И первым вывел замечательным голосом, который называется «козлетон» и которому, бесспорно, позавидовал бы даже галаган бабы, Лизаветы:
Молодой с молодой
Сел на лед ледяной.
Подымайтесь со льда,
Там студена вода!
— От имени пионерского отряда мы дарим жениху Павлику Голубю и его молодой эти цветы — репейник, бузину, лопуховые листья и крапиву.
Евгешка протянул Павлику пучок сорняка, а Быцык и Пронька снова закричали:
Молодой с молодой…
Вдохновенно кричали, с воодушевлением, как будто пели дуэт из известной оперы. Из этого легко сделать вывод, что Быцык не ограничивал своих способностей охотой на сома, а Проньку увлекало не только удобрение, огурцы и тыквы. Его разнообразный талант с силой проявился на наших глазах в области искусства.
Глаза у Павлика заблестели. Но это не был восторг от дуэта. Аплодировать Павлик не собирался. Наоборот, он сжал кулаки и явно намеревался подменить высокое искусство пения низкокачественными упражнениями по боксу. И Олеся не зевала. Она мгновенно оказалась возле мальчишек.
— Что ты сказал? Повтори, я не слышала, — тихо, но достаточно внятно обратилась она к Евгешке.
— О том сказал, что он — твой жених, и вам советую поцеловаться!
— И поцелую. Смотрите!
Она вдруг обняла Павлика и крепко поцеловала в щеку.
Это случилось так неожиданно для Евгения и его помощников в деле мести, что он просто растерялся, оторопел. И вся фигура, и лицо его приобрели такое выражение, что у меня не хватает слов описать это. Может, кто–то из вас, дорогие читатели, придет мне на помощь и пришлет рисунок, где изобразит в эту минуту Евгешку Зуба. Лучшие рисунки будут обязательно помещены при следующем издании этой книги.
А Олеся, нахмурив бровки, гневно говорила:
— О женихах поете, а дерева на вышку до сих пор нет. Эх вы, солисты! Не жених Павлик, а изобретатель! А вы?
И когда происходила эта сцена на круче над Днепром, на колхозную пасеку прибежал Кузька. Дед Галактион готовился собирать рой. А собирал он его всегда в тулупе и в валенках. Такой уж нрав у деда. Он считал, что пчелы боятся кожуха и не кусают, а валенки — это для того, чтобы не слышали пчелы человеческих шагов, когда имеешь дело с землей возле ульев.
Кузька прибежал и ласково попросил:
— Дед Галактион, вот снимите–ка валенок!
Дед посмотрел на парня так, будто видел перед собой не Кузьку, а крокодила.
— Дед, один валенок! Я же не прошу снимать оба.
И представьте себе, представьте, дорогие читатели, решимость нашего следопыта. В одно мгновение он наклонился и стянул валенок с дедушкиной ноги! Представьте, как дед Галактион затанцевал на одной ноге то ли трепак, то ли польку, выкрикивая какие–то слова. Давайте сделаем вид, что не слышим их, этих слов. А рваный ботинок уже мелькнул в воздухе и пытался любой ценой оседлать дедову ногу. Но это не удалось.
— Нет, дед, вы не хулиган! — с глубоким сожалением проворчал Кузька.
А через полчаса он уже жаловался пионервожатому:
— Не везет мне, Василий. Не везет, хоть плачь. Сто ног перемерял, ни на одну не пришелся ботинок. Но не буду я Кузькой, не буду следопытом, если…
— Да погоди, не переживай. Сто ног, ты говоришь? А на свою, на свою ты примерял?
— Нет. И зачем? Я же и сам знаю, что я не хулиган.
— А ты все–таки примерь. Для уверенности.
Кузька начал обуваться в рваный ботинок. И вдруг он, красный и потный с лица, растерянно прошептал:
— Что же это? А? Как раз на меня!..
Это был провал. Колоссальная неудача. Позор. Насмешка. Насмешка судьбы. Той самой судьбы, на которую сетуют все неудачники, хоть судьба никогда не брала на себя обязанность помогать дуракам в их делах.
Но Кузька не был дураком. Это видно хотя бы из того, что неудача с рваным ботинком не сломила его энергии. Он дал слово перед всеми пионерами, что найдет хулигана. Первая нитка порвалась. Но он, Кузька Пичкур, должен найти другую нить, которая наверняка приведет к клубочку.
В тот же день Кузька честно рассказал Олесе, чем закончилась история с ботинком.
— А все же мы должны разоблачить хулигана, — торжественно заявил он. — Ты же подумай, Олесь, что этот хулиган, может, всегда среди нас, в пионерском отряде. В лесу он как бандит, бросает камень на пионерку, а здесь, у нас, делает вид примерного члена пионерской организации, и все мы ему верим, кракогузу.
Не знал Кузька, не знала Олеся, и никто из детей не знал, что в течение каких–то полчаса хулиган сам себя разоблачит, благодаря одному неосторожному поступку.
* * *Все пионеры собрались в ленинской комнате. Олеся сидит за столом и пишет. У детей блестят от волнения глаза. Как же не волноваться? Какой маленький этот лист бумаги! И даже чернильница не полная! Хватит бумаги, чтобы изложить на ней все свои мысли? Как выразить все свои чувства на этом небольшом белом листе?
