Сергей Жемайтис - Ребята с Голубиной пади
Сун с волнением глядел на записку: нет ли в ней чего-нибудь и о нем? Может быть, ему опять придется идти с поклоном к Корецкому? Но Сун отогнал эту мысль: если даже придется умереть с голоду, он не пойдет больше к этим ненавистным ему людям. Пораздумав, Сун сделал такой вывод: если бы в записке решалась его судьба, то записку не оставили бы открытой на столе: ведь взрослые не знают, что он не умеет читать… «Наверное, мужчины ушли в порт на работу, а мама — на базар. А в записке написали, что мальчикам делать. Что мне делать», — поправился Сун.
Все стало ясно для Суна. Надо, не дожидаясь пробуждения Левки, поскорее приняться за работу. Подмести двор, наколоть дров. Сун на цыпочках вернулся в комнату, надел свои стоптанные туфли и хотел было уже уходить, как увидел, что из-под табуретки выглядывают пыльные ботинки Левки. Сун взял ботинки и вышел из комнаты.
Сун работал с необыкновенным усердием: вычистил Левке ботинки, подмел небольшой дворик, наколол дров и уже взял ведра, чтобы наносить в кадку воды, как в дверях появился Левка с ярко начищенными ботинками в руках.
— С добрым утром! — Левка зевнул. — Кто это мне так ботинки надраил?
— Это я, Левка.
— Я так и подумал. У нас, брат, так не полагается. Мы ведь не Корецкие. У нас лакеев нет! А потом, что у меня, руки отсохли, что ли? Сам могу почистить! Вот двор там подмести и насчет воды, дров — это правильно. Только давай, брат, все вместе делать. Ну, а теперь пошли умываться, а то чай остынет. Ох, и здорово я проспал! Что ж ты меня не разбудил? У нас, брат, с тобой сегодня дел, о-е-ей, сколько! Надо в порт идти, Соловьева разыскивать.
За верандой снова послышались глухие удары о дощатую стену.
Сун спросил:
— Кто это? Все время стучит и стучит. Я думал, дом разломает.
Левка засмеялся.
— Да это Пепа. Мама написала в записке, чтобы я не забыл его выпустить вовремя. Не знаешь, кто Пепа? Пошли — увидишь. Только ты не подходи близко, он теперь злой-презлой, мы его в шесть часов выпускаем, а сейчас уже восемь часов, вот он и сердится.
Левка подошел к пристройке позади дома и открыл на двери задвижку. И тотчас же дверь отлетела и во двор выскочил огромный серый козел. Посмотрев на Левку янтарными глазами, Пепа нагнул голову.
— Ну, ну, не бодаться, иди к своему войску.
Левка открыл калитку, и Пепа помчался по склону сопки туда, где уже паслось целое стадо коз.
— Знаешь, это какой козел! Когда он идет по улице, даже все собаки прячутся! — сказал Левка.
Во двор вошла Левкина мать с корзиной продуктов.
— Ух, мама, и проспали мы! Скорей умываться — и за дело! — проговорил Левка, помогая матери внести на крыльцо корзину.
— Какие это у тебя дела сегодня? — спросила мать.
— Во-первых, мама, надо насчет Суна поговорить.
— Это не твоя печаль: отец с дедушкой поговорят.
— Знаю. Они в свой союз пойдут, а я в свой.
— Час от часу не легче! И у тебя союз?
— Да, мама. Союз молодежи. Ты еще не знаешь, что это такое и кого я вчера встретил… — И Левка рассказал все, что слышал у портовых мастерских и от Соловьева.
— Хорошее дело, Левушка, раз учиться и помогать старшим… И отец одобрит… Ну, ребята, ешьте да бегите по вашим делам.
Пришел Коля Воробьев, и все трое направились в порт.
— А ты не знаешь, форму дадут в союзе? — спросил по дороге Левку Коля.
— Не знаю. Да ведь мы не из-за формы вступаем!
— Конечно, — разочарованно протянул Коля. — Но все-таки хорошо бы нос утереть скаутам. Знаешь, — Коля даже закрыл глаза, представив себя в новой форме, — какую-нибудь красную или голубую, а?
— Красиво, — отозвался Сун, шедший сзади.
— Еще как! — оживился Коля. — Идем по улице, все смотрят. Здорово!
— Может, и форма будет, — неуверенно проговорил Левка.
Мальчики стали спускаться к центру города. Солнце сильно нагрело крутые склоны сопок. От них веяло сухим жаром.
— Искупаться бы сначала, — заметил Коля, поглядывая на голубую полоску залива.
— После выкупаемся, — отрезал Левка. — Сначала надо дело сделать.
— Если не изжаримся до твоего дела…
Левка пропустил мимо ушей Колины слова и, заметив, что Сун хочет что-то сказать, но не решается, спросил:
— Ты чего, Сун?
— Так, Левка…
— Нет, ты что-то хочешь спросить.
— Ладно, спрошу. — Сун облизал сухие губы и робко произнес: — Меня… тоже… запишут?
— Конечно. Затем и идем.
— Нет, Левка… Ведь я… — Сун протянул свою коричневую руку.
— Что такое? Рука как рука.
— Я китаец… У меня кожа, видишь, какая?
— Ну и что же? Это тебе Корецкие говорили, что ты хуже их. Ты такой же, как Колька, как я, как все ребята… Все люди одинаковые.
— И всех будут записывать?
— Конечно! — уверенно ответил Левка. — Пошли побыстрее.
Сун повеселел.
В городе, несмотря на сильную жару, царило большое оживление. Левка заметил, что опять появилось много нарядно одетых людей, которые долгое время где-то скрывались. Встретилось несколько скаутов. На Светланской мелькали яркие платья и маленькие разноцветные зонтики, похожие на медуз. Возле магазина «Кунста и Альбертса» посреди дороги пробежал взвод японских солдат. Впереди взвода трусили два солдата и трубили в длинные трубы с красными кистями.
Поминутно встречались чужеземные солдаты.
Американские и английские офицеры шли, никому не уступая дороги. Они громко смеялись, рассматривали здания, трамваи, бухту с лесом мачт, словно все это они только что выгодно купили.
— Просили их к нам! — ворчал Левка.
При входе в порт Левка встретил Соловьева. Он шел с группой рабочих. Соловьев сразу узнал Левку и протянул ему руку.
— Здорово, писарь!
— Я к вам, товарищ, насчет вчерашнего и вот ребят привел. Они тоже хотят записаться в Союз молодежи.
— Как же ты не записался вчера? Теперь не знаю, что с вами делать! Меня уже на другую работу перевели. Агитацией занимаюсь. Газеты в порт доставляю и насчет текущего момента рассказываю морякам.
— А если мы в самое главное управление молодежи пойдем? — спросил с надеждой Левка.
Соловьев сделал озабоченное лицо, посмотрел вокруг и, взяв Левку за руку, отвел в сторону.
— Ты, я вижу, парень свой. И я тебе скажу по секрету: повремени немножко, сейчас весь комитет, все ребята по заданию работают. Разве не видишь, какой сейчас серьезный момент? Буржуи поднимают головы, с моря гады лезут. Японцы, американцы, англичане десант высадили. Чехословацкий корпус прибывает, и там тоже почти одна контра! Вот какой момент, — повторяя, по-видимому, чьи-то слова, говорил Соловьев. — Как только момент уладится, так прямо меня разыскивай.
Тельняшка Соловьева мелькнула несколько раз в пестрой толпе и скрылась.
— Не выгорело наше дело, — огорченно произнес Левка, подходя к Коле и Суну.
— Может, пойдем пока искуп… — начал было Коля и остановился на полуслове. Из ворот порта, возвышаясь над толпой, вышел матрос-негр. — Вот это дядя! — воскликнул Коля.
Навстречу матросу-негру шел американский офицер. Матрос посторонился, но американец преградил ему дорогу.
— Негры и лошади должны ходить только по мостовой, — с презрением сказал американец.
Левка учил в гимназии английский язык и все понял.
— Я не в Америке, сэр. В стране Ленина все люди равны, — ответил негр, не двигаясь с места.
Вокруг негра и американца стала собираться толпа.
— Ты сейчас же сойдешь на дорогу, не то… — американец взмахнул стеком, но… его рука застыла в воздухе.
Русский матрос с военного корабля схватил американца за руку.
— Не горячитесь, мистер. Вам правильно говорят, а это дайте сюда. — Вырвав стек, матрос бросил его на дорогу. — А теперь, мистер, идите. Идите, пока…
Американец, шепча проклятия, быстро пошел к портовым воротам.
— Уноси ноги! — крикнул кто-то из толпы.
Негр, благодарно улыбаясь, протянул русскому матросу руку. Тот крепко пожал ее.
— Вот как у нас! — сказал Суну Коля. — А теперь пошли полным ходом в Амурский залив купаться!
— Пожалуй, пойдем искупаемся, — согласился Левка.
И трое друзей побежали по дороге, перегоняя китайцев — носильщиков, продавцов фруктов и овощей. От вокзала они поднялись к подножию Тигровой горы, и в лицо им пахнул свежий морской ветер.
ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ
Вечером, когда после купанья ребята возвращались домой с Амурского залива, Левка вспомнил свой разговор с Соловьевым. В городе действительно творилось что-то неладное. По улицам расхаживали американские, японские и английские патрули. На Тигровой улице дорогу перегораживали рогатки, опутанные колючей проволокой. По ту сторону заграждения расхаживал японский солдат-часовой. По дороге к старому форту виднелись конусы щебня и желтой глины: японцы рыли окопы.
— Ишь, как суслики, зарываются, — съязвил Коля.
Все это не особенно тревожило мальчиков. В городе давно привыкли к иноземным мундирам. Многие считали, что не сегодня-завтра чужеземные гости сядут на свои суда и поплывут восвояси.
