Леонид Прокша - Выстрелы над яром
Выезжали пионеры с Касьяновым и в деревни с самодеятельностью, пили там парное молоко и спали на душистом сене. На заводе, где работал Касьянов, пионеры были частыми гостями — и на сцене городского клуба, и в цехах…
Юрка опоздал. Он не знал, что Свиридов задержит его так долго. Думал, передаст записку от отца и побежит на сбор совета отряда.
— Юра, что это значит? — спросил Касьянов, когда Юрка показался в дверях комсомольской комнаты.
Все уже давно сидели за столом. По выражению лиц ребят видно было, что вопрос, стоявший на повестке дня: «Чем мы можем помочь в борьбе с беспризорностью детей», обсуждался серьезно.
Старшие пионеры уже делали кое-что. Находили места ночевок беспризорников. Помогали устраивать их в детские дома.
— Дмитрий Сергеевич, — ответил Юрка виновато, — я был в уголовном розыске.
Все знали, где работает Юркин отец и в каком состоянии он сейчас. Знал об этом, конечно, и пионервожатый. Все почувствовали — Юрка хочет сказать что-то важное, и ждали.
— В больнице лежит и Лешка, — сказал Юрка, не зная, с чего начать. — Хороший мальчик…
— В него тоже стреляли? — спросила Майя Яворская, впечатлительная и подвижная девочка.
— Нет, он с обрыва упал. Сломал ребро.
— Как же это он? — забеспокоилась Майя.
— Ну, бежал, не заметил. Обрыв очень высокий…
— Никогда не смотрят под ноги эти мальчишки. Вот у меня брат…
— Подожди, Майя, пусть Юра закончит, — прервал ее Касьянов.
— Лешке надо обязательно помочь, — сказал Юрка.
— Он беспризорный? — не выдержала снова Майя, но взглянула на Касьянова и закрыла рукой рот.
— Нет, у него есть мать, отец. Но у них большая семья. Когда Леша падал с обрыва, порвал одежду. А он скоро выписывается из больницы. Как он пойдет в рваной одежде домой?
Юрка хотел сказать еще, что Лешка напал на след бандитов, которые ранили отца, однако сдержался. Майя засыплет тогда вопросами. А всего рассказать нельзя, пока не пойманы бандиты.
— У меня идея, — вскочил с места высокий худощавый мальчик, Валя Остапенко. — Надо поработать на заводе. Только вот подрядик нам устройте, Дмитрий Сергеевич.
Идея была не новая. Пионеры не раз уже, когда нужны были деньги на расходы, выполняли какую-нибудь работу на заводе, а заработок тратили на общественные нужды. И всегда это предлагал Валентин. Ему нравилось работать на заводе. Он мечтал и не мог дождаться, когда наконец после окончания семилетки придет на завод.
Предложение поддержали все. Но работу, да еще с оплатой, трудно было получить.
— Леше действительно надо помочь, — поддержал пионеров Касьянов. — Я сейчас пойду к директору, попрошу подряд.
Касьянов встал. В этот момент Майя взглянула в окно и прыснула.
— Посмотрите, какой чумазый!
По двору завода важно шел подросток в картузе без козырька. Лицо его было в мазуте.
— Это Жорка, — улыбнулся Касьянов. — Недавно работает на заводе. Чтоб показать, что и он рабочий, нарочно пачкает лицо, когда идет домой.
Касьянов вышел. Пионеры с любопытством следили за Жорой, который важно направлялся к заводским воротам.
— Эх, — вздохнул Валентин, — когда и меня примут на завод, я тоже выпачкаю лицо…
— Леша, пойдем, я тебя взвешу, — позвала мальчика медсестра.
Лешка послушно пошел за ней. Они спустились на первый этаж, и только в коридоре сестра шепнула:
— С тобой хочет поговорить Рыгор Иванович, а про весы я просто так сказала, чтоб Семка не знал, куда идешь.
Рыгор Иванович был не один. В палате возле койки раненого сидел какой-то мужчина с большими усами. Оба, увидев Лешку, приветливо улыбнулись.
— Ну, давай познакомимся ближе, — сказал Рыгор Иванович. — Юра мне про тебя рассказывал, а тебе, наверно, про меня. Так что мы с тобой знакомы заочно. А это мой друг по работе — Павел Андреевич. — Чтобы не напугать мальчика, Рыгор Иванович не сказал, что это начальник уголовного розыска. — С виду он суровый, но добрый дядька, как дед-мороз.
— Это смотря для кого, — усмехнулся усач. — Дед-мороз бывает и лютым. К тем, например, кто стреляет в хороших людей. А вот ты, Леша, помог раскрыть преступников. Спасибо тебе за это от имени службы. И грамоту еще получите с Юрой, когда посадим бандитов на скамью подсудимых.
Лешка покраснел. В школе его редко хвалили, больше упрекали за то, что пропускал занятия, небрежно, а то и вовсе не выполнял домашние задания.
А как он мог их выполнять, если дома и присесть негде, чтобы писать, нет свободного уголка. Под рукой всегда кто-то из малышей: то толкнет, то пальцем запачкает тетрадь. Правда, мать и отец кричат на малышей: «Не мешайте Леше делать уроки!» На минуту дети затихают, а потом снова начинают свое.
— Я тоже, Леша, сидел на скамье подсудимых, — сказал сердечно Павел Андреевич, совершенно не подходящим к его суровому выражению лица голосом. — И в тюрьме сидел. В Сибири кандалы носил. Но тогда были не те судьи и не та тюрьма. Меня, рабочего, судили за то, что я хотел трудящимся людям свободы и счастья. А те, кто прячут в яру оружие, крадут, выводят коров из хлева, чего хотят? Жить за счет людей, которым революция дала свободу и счастье работать на себя.
Павел Андреевич об этом не раз говорил на собраниях. Он увлекся и забыл, что сейчас его слушает двенадцатилетний мальчик. Свиридов отдал революции свою молодость, мечтал в тюрьмах и ссылках о том, чтоб люди хорошо жили, и вот снова мешают бандиты.
— Садись, Леша, — сказал Рыгор Иванович, показывая на постель.
— Словом, бандиты, — враги революции.
— И мой тата был на фронте, — неожиданно для себя сказал Лешка. — Он тоже бил врагов революции.
— Молодец. Правильно меня понял, — обрадовался Павел Андреевич.
— Но татка боится, чтоб хату бандиты не спалили. Семья у нас большая. Куда же нам тогда деваться?
Павел Андреевич внезапно умолк и с интересом посмотрел на Лешку. Потом, обращаясь к Вишнякову, сказал:
— Вот почему, Рыгор Иванович, бандиты имеют возможность еще рыскать по нашей земле. — И снова ласково к Леше: — Не спалят, сынок. Не дадим.
— Они трусы, такие как Листрат, — сказал Рыгор Иванович. — Стегани их кнутом, как тогда Юрка, и побегут в кусты. Не правда ли? — тронул за плечо мальчика Рыгор Иванович.
Лешка улыбнулся.
— Ты был в доме доктора Леванцевича? — спросил Рыгор Иванович.
— Был.
— А в его кабинете?
— Заглядывал в дверь.
— Какие там запоры на дверях?
— Двери крепкие, дубовые. На окнах железные решетки.
— Двери запираются на ключ?
— Да.
— А когда доктор принимает больных, ключ торчит в дверях?
— Видел однажды. Торчит.
— А когда доктор уходит обедать?
— Тетя Зина запирает кабинет. Иногда это делает жена доктора, она вместе с ним принимает больных. Ну, как медсестра в больнице. А бывает, ключ торчит в дверях и во время обеда.
— Значит, они могут залезть в кабинет только через дверь, — обращаясь к Павлу Андреевичу, сделал вывод Рыгор Иванович. — Среди больных может оказаться специалист, который подделает ключ.
В это время медсестра открыла дверь.
— Простите, Рыгор Иванович. К вам еще гость, — и пропустила вперед Тамару с букетом красных роз.
За обедом доктор Леванцевич сказал жене:
— Около нашей усадьбы, Аннушка, бродят какие-то люди. Я подозреваю, что это сыщики. Не понимаю, чего они хотят: о доходах я исправно сообщаю в финотдел. Патент за частную практику плачу аккуратно. Налоги за сад и дом также. К Советской власти я отношусь лояльно. Каковы мои чувства к ней, это мое дело. Чего же тогда они от меня хотят? — спросил Леопольд Антонович, обращаясь к тете Зине, будто она должна была ответить на его вопросы.
— А может, это просто воры, — сказала спокойно Зинаида Антоновна.
— Если бы воры, они бы что-то украли. На яблонях не сорвали ни одного яблока, — недовольно ответил брат: он недолюбливал сестру за их расхождение во взглядах по отношению к Советской власти. — И вообще я воров не боюсь. Деньги от моих доходов лежат в банке. Пианино и мебель они не потащат.
— Это в самом деле ужасно, Леопольд, — тревожно сказала жена. — Почему нам не дают спокойно жить? А как нам хорошо жилось в Германии, там такого не было.
— Надо было там и оставаться.
— Ах, Зина, разве ты не знаешь, что папа перед смертью хотел передать свое дело любимому сыну?
— Аннушка, Зина все понимает, — сказал Леопольд Антонович, — но сестре хочется обязательно сказать что-нибудь наоборот. Дух противоречия ее преследовал с детства.
Отец Леопольда Антоновича — известный хирург — действительно любил своего сына. Послал его учиться в Германию. Дочь Зину он любил не меньше. Но держал ее возле себя. После смерти матери Зинаида Антоновна взяла на себя заботу о брате. Так и осталась только хозяйкой дома, и то не законной. Перед смертью отец завещал сыну все имущество, надеясь, что он не обидит сестру.
