Юрий Сальников - Под солнцем горячим
— Как же так, ребята! Каждый уважающий себя отряд имеет свою эмблему. Это — как герб. Например, палатка на фоне гор. Или рюкзак на фоне компаса.
— А можно ботинок? — спросил Кулек-Малек.
— Какой ботинок? — удивилась Альбина.
— Обыкновенный. — Кулек-Малек принялся развивать свою идею. — Главное для туриста — что? Главное — ходить. Вот и нарисуем большой ботинок. Можно на фоне гор. Кед на фоне гор. Чем плохо?
Против такой эмблемы категорически восстала Муврикова.
— Да что ты выдумываешь? Кед! Лучше палатка, а на палатке гитара, потому что без музыки и песен нет туризма.
— Туризма нет без рыбной ловли, — заявил Дроздик. — На палатке должна быть удочка.
— Ну уж нет! — вскочила Коноплева. — Я предлагаю так: мальчик и девочка лезут в гору, и мальчик протягивает девочке руку, потому что главное для туристов — выручка в пути!
Все что-нибудь предлагали, а Гера помалкивал. Он все же чувствовал себя не в своей тарелке. Ведь когда Кипреев вошел в класс, то, едва увидев Геру, прежде всего воскликнул:
— А-а-а, старый знакомый! — Больше он ничего не добавил и потом даже не смотрел на Геру. Но Гере-то все равно казалось, будто Семен знает, кто сделал надпись на калитке, и лишь прикидывается, что не знает, а захочет, так при всех тут же, В классе, и объявит — ему же не впервые выдавать!
И вспомнилось еще, как цепко держал турист-чемпион за плечо, когда поймал на улице: «Девчонок бьешь?» Вот Гера и сидел тихонечко, как мышонок, лишь бы Семен его не затронул. Но Семен вдруг спросил как нарочно:
— Да, ребята, а кто же у вас костровой?
Ребята, конечно, закричали: «Гусельников!» И Семен повернулся к Гере:
— Значит, ты? А ну скажи, товарищ костровой, сколько знаешь способов разжигать костер?
— Много, — ответил Гера — он отродясь ни о каких способах не слыхивал.
Кипреева такой ответ не удовлетворил:
— А какие именно? Сколько?
Нет, вы подумайте! Экзамен учинил. Это он нарочно — видит, что растерялся человек, и пристает.
— Не знаешь? — продолжал Семен, и в голосе его почудилось Гере нескрываемое злорадство. — Способов, к твоему сведению, — шесть, а какие — узнай сам. Да еще подумай, как лучше сделать костровые стойки, чтоб ведра было удобнее навешивать. — Он опять и поучал, и хвастался.
Гера не выдержал и крикнул:
— Ничего я не буду навешивать!
Семен рассмеялся:
— Как же это? Тебе поручили под личную ответственность. Или сам будешь за стойку — стоять и держать?
И все ребята засмеялись.
А Швидько сбоку зашептал, подливая масла в огонь:
— Гляди, как жених-то тебя высмеивает.
— Ладно, — пробормотал Гера. — Пусть высмеивает, дождется!
Он грозился, а чем — сам не знал. Ребята начали разучивать песню — «про кружку», — может, знаете, есть такая шутливая:
Прошли от дома мы до лагерного сбора,
Судьба свела нас за пылающим костром…
А припев подхватывается с присвистом:
Эх, подружка,
Моя большая кружка,
Полулитровая моя!
Все так и присвистывали — задорно, весело, — один Гера по-прежнему помалкивал и, хмурый, косился на девятиклассника. «Личная ответственность!» «Стойка»…
И когда Кулек-Малек позвал к себе, чтобы учиться прыгать с шестом — «через пропасти-то надо уметь перелетать!» — Гера не пошел к нему. И когда Муврикова получила из Красногорийского ответ от директора школы и все наперебой читали-обсуждали — чуть не до дыр затерли! — Гера тоже ни разу не взял это письмо в руки. На уроки ходил — занятия близились к концу, и по всем предметам учителя устраивали контрольные, выставляли отметки, и учился Гера ничего, — но сразу убегал домой, забирался с ногами на диван и читал какую-нибудь книжку из серии ЖЗЛ. Теперь ему почему-то все чаще попадались про путешественников.
Семена больше не видел, сам же обходил его дом за два квартала.
Наконец школьный врач объявила, что всем будущим туристам надо пройти медосмотр. Ребята по очереди бегали в его кабинет. Гера не пошел. Кулек-Малек влетел в класс разъяренный:
— Тебе что, Гусь, особое приглашение? Все уже проверились, а ты…
— Не буду я, — сказал Гера.
— То есть как?
И тут Гера во всем признался приятелю: дескать, безнадежное дело, мама в однодневный и то не пустила, и не болел он тогда, а просто не пустила — и все!
— Ты все же проверься, — посоветовал Серега, правда, не очень уверенно. — А там видно будет.
— Что видно-то?
— Ну мало ли. Придумаем что-нибудь.
Он сказал, как бабушка. Будто подслушал. Но если уж она ничего не придумала… Гера усмехнулся:
— Поди, ты придумаешь?
Кулек-Малек пожал плечами.
— Ладно, сейчас мое дело, чтоб все проверились.
— Под твою личную ответственность! — вспомнил Гера слова Семена Кипреева.
Но к врачу он все-таки пошел. Врач, глядя на Геркин скелет и обстукивая его ребра со всех сторон, покачала головой:
— Худоба! Ты не ешь, что ли, совсем? — Записала в свою тетрадку и добавила: — Такому в первую очередь в поход надо. Я не просто разрешаю, а требую, чтоб шел, ясно?
Серега подтолкнул Геру локтем: «Видишь?» Но Гере не стало веселее. Врач не мама. Попробуй ее убеди. Нет, не верил он, что все хорошо кончится. И вдруг…
Шел он на другой день в школу и встретил Лидию Егоровну.
— Твоя мама сейчас дома? — спросила учительница.
— Дома, — ответил он.
— Вот хорошо. Ну, беги.
Когда Гера в раздевалке сообщил об этой встрече Сереге, тот с умным видом изрек:
— K твоей матери шла. — Как будто об этом трудно было догадаться. Только зачем она шла? А Кулек-Малек добавил: — О тебе говорить. Я же ей сказал про тебя. Да еще она от бабушки письмо получила.
— От какой бабушки?
— Ну от твоей. Муврикова видела. Бабушка просит Лидию Егоровну взять тебя под личную ответственность.
— Как? — Гера чуть не подпрыгнул. — Меня? Под личную?
— Ну да. Раз случай такой… Особенный.
Гера бросился домой — до уроков еще успеет!
Лидии Егоровны у них уже не было. А мама… Мама стояла перед зеркалом в белой туристской панаме с широкими мохнатыми полями и… примеряла рюкзак. Увидев сына, она сняла рюкзак и протянула ему:
— А ну-ка посмотри, не давят лямки?
Гера, ни слова не говоря, накинул рюкзак на плечи. Мама подтянула ремни.
А вечером, едва пришел папа, она объявила ему, что согласна отпустить сына в поход, потому что учительница берет его под свою личную ответственность.
— Прекрасно, — обрадовался папа.
Ну а как обрадовался Гера — нечего вам и объяснять. Даже запел во все горло:
Зовут в поход моря и горы,
Шумят зеленые леса!
А когда лег спать, долго не мог уснуть. Молодец, бабушка! Все-таки придумала — написать письмо.
И выходит еще — это просто замечательная штука иногда, личная-то ответственность!
Насмешка судьбы
Но все в жизни часто неожиданно меняется: радость — горе, опять радость и опять горе…
Нет, с походом теперь обстояло благополучно. Они идут. И Гера идет. Мама сама укладывала рюкзак. Затолкала в него полотенце и майку, две рубашки, три пары носков, курточку, фуфайку — словно Гера собирался на Северный полюс. Папа говорил: столько не надо. Но она сердилась:
— Ведь далеко пойдут. И пешком. А вдруг — ветер? Дождь? Я знаю, что делаю.
Она накладывала и накладывала, еще и продукты — сахар, соль, колбаса, сухари, даже масло сливочное в баночке. Но когда затолкали все в рюкзак, он распух и лежал пузатый, Гера не мог его поднять. Мама всплеснула руками и начала выкладывать вещи обратно, оставляя самое необходимое. И все равно получилось много. Но теперь уж Гера подбросил рюкзак на плечо и бодро протопал по комнате, высоко поднимая ноги, как солдат на параде.
— Хорошо, — сказала мама, видно оценив это по-своему. — Так тебе под силу.
За обедом она сказала папе, что сама проводит сына до школы, чтобы сдать на руки учительнице. Она так и заявила: «сдать», словно Гера сам был багаж.
После обеда прибежал Серега. Он поинтересовался, готов ли Гусельников. И тоже приподнял рюкзак, потряс, ощупал со всех сторон и сказал: «Продукты надо переложить, а то банка с маслом будет стукать по спине и набьет хребтину». Потом позвал:
— Пошли к Дроздику, узнаем, как у него.
Он, видно, заботился обо всех.
Они помчались к Дроздику.
И вот когда Гера шел уже от Дроздика обратно домой, напевая туристскую песенку. «С грозою спорь, не бойся грома, шагай, товарищ, веселей!» — именно в этот миг увидел он Семена Кипреева.
Поравнявшись с Герой, Семен улыбнулся:
— Ну, как дела, костровой! — И шутливо ткнул Геру в бок.
А Гера неожиданно для себя ответил:
— Как сажа бела, чемпион!
Семен удивился:
