Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага
— А ты? Что ты тут делаешь?
— Партизаню. — В голосе Саньки звучала гордость. — Вот пистолет нашел. Настоящий, командирский!
Оружие поразило Вовку. Но еще больше его удивил ответ Саньки. Он «партизанит». Вовка недоверчиво оглядел брата.
— Ты тоже в отряде?
— Не-е, я сам партизаню! У меня и патроны есть. Только от винтовки и стреляные. И еще две гранаты. Хочешь, одну подарю? А?
Но Вовку больше всего интересовал пистолет.
— Дай посмотреть!
— Он сломанный, — ответил Санька, — стрелять из него нельзя. Даже не клацает.
Вовка взял пистолет.
— Такой, как у моего папки. — Он тяжело вздохнул. — Сейчас проверим, заряжен или нет.
— Тоже оружейный мастер выискался. — Санька презрительно скривил губы. — Разберешь, а потом кто собирать будет?
Но Вовка, не обращая внимания на Санькины слова, что–то нажал и из рукоятки вынул обойму, в которой плотно сидели патроны с тупоносыми пулями.
— Так это, выходит, не заряжен? Да?
— Я же не знал… — Санька пожал плечами, удивленно рассматривая обойму. — А как же стрелять?
— Запросто! — Вовка вставил обойму. — Вот надо предохранитель снять, и тогда можно стрелять по–настоящему. Хочешь?
Вовка вытянул руку в сторону, но Санька остановил его.
— Не стреляй! Немцы близко! Тут близко дорога проходит. Поймают и, как Антошку Корноухого, штыками…
— Антошку? — Вовка опустил руку с пистолетом.
— Его самого. Мы с ним пробрались на место боя. Оружия там — только успевай собирать! Винтовки, пистолеты, автоматы, патроны стреляные. Я там и ручной пулемет видел. Набрали мы патронов, гранат, взяли по пистолету — и назад. А Антошка решил стрельнуть. Я говорю ему, что рядом дорога, немцы услышат, облаву устроят, а он только смеется: «Фашисты с пацанами воевать не будут!» Тогда я отбежал подальше. Антошка поднял пистолет да и начал бабахать. Раз пять подряд. Что тут началось! Два броневика повернули да по лесу очередями из пулеметов. Солдаты попрыгали с грузовиков — и тоже туда. Я бросился бежать без оглядки. А за спиной слышу крик Антошки. Я догадался, что немцы схватили его, но побоялся возвращаться. А вчера вечером нашли Антошку. Мертвый. Закололи его, гады, штыками. — Санька опустил голову. — Так что, Вовка, лучше не стреляй.
Санька, легко ориентируясь в темноте, вывел Вовку на небольшую поляну, где стояла копна прошлогоднего сена.
— Тут у меня нора, я две ночи спал. — Санька разгреб сено и, встав на четвереньки, пополз в копну.
Сено было сухим, теплым, пахло прелью. Санька расстелил свою куртку, и они улеглись на ней. Ребята долго не спали, прислушиваясь к лесным звукам и разговаривая шепотом. Санька рассказал последние новости. Днем он встретил мальчишек из своей деревни.
— Мамку еще не отпустили. Она там с Колькой. Ребята говорят, что прошлой ночью из каменного сарая побег сделали. Но сколько ушло, никто не знает. Фашисты озверели. Расстреляли директора школы Ивана Игнатьевича и его жену Антонину Ивановну, она нас арифметике учила. И Матвея Кузьмича, главного ветеринара.
— А те, кто убежал, целы? — допытывался Вовка.
— Не, говорят, всех переловили.
Вовка долго не мог уснуть. «Что будет со мной дальше, — думал он, — где отец, жив ли?»
Утром Вовка сказал Саньке о своем решении идти на восток, туда, где Красная Армия бьется с гитлеровцами, или, если встретятся партизаны, вступить в их отряд.
— Буду сражаться с фашистами. Буду мстить им за маму, за бабушку, за твоего отца!
В голосе Вовки звучала такая убежденность, что Санька невольно с восхищением посмотрел на брата. Где–то в глубине души он считал себя ничуть не хуже Вовки, и стремление стать с ним рядом подталкивало и будоражило. Но страх перед фашистами сидел в нем крепко. Напуганный убийством Антошки, Санька не торопился, долго размышлял, прежде чем спросить:
— А если убьют или поймают?
— Умирают только один раз, — ответил Вовка. — Отец всегда так говорил.
Санька молча соглашался, хотя умирать ему не хотелось. Лучше бы как–нибудь избежать и того и другого. И он перевел разговор:
— Надо чем–нибудь подзаправиться, а то в животе пусто.
Вовка утвердительно кивнул.
— Не мешало бы. А чем?
— Летом в лесу с голодухи не помрем, — уверенно сказал Санька. — Травы кругом много.
— Я не корова и не кролик, — мрачно произнес Вовка, — жрать траву не собираюсь.
— Смотря какую, трава траве рознь. Смотри, сколько щавеля.
При упоминании о щавеле Вовка скривился.
— От него живот пучит, — сказал он, вспоминая вчерашний день.
— А заячью капусту ел?
Вовка отрицательно покачал головой.
— А орешки рвал? Вот, над головой, правда, зеленые, но зернышки уже есть можно. Попробуй!
Санька нарвал каких–то стебельков, очистил их от кожуры. На вкус они были довольно приятными. Накопал белых кореньев, промыл их в ручье. Коренья тоже оказались съедобными и сладкими на вкус. Насобирал сыроежек, темных ягод с зеленой сочной мякотью. Крепкой палкой выковырял небольшие клубни, по вкусу чем–то напоминающие репу.
— В лесу не пропадем! — говорил Санька, отправляя в рот коренья. — Так и до зимы можно протянуть. Как пещерные люди. А там, глядишь, и война кончится. Мы выйдем из лесу как раз к сентябрю, к началу занятий в школе. Вот все будут удивляться и расспрашивать нас. Правда, здорово?
Вовка нахмурил брови. Он понял брата.
— Нет, Санька. Ты как хочешь, а я пойду. Покажешь место, где шел бой? Мне еще оружием надо подзапастись и патронами для пистолета.
— Ладно, — нехотя ответил Санька, и по его голосу трудно было понять, одобряет он решение Вовки или нет.
— Еще далеко?
— Уже пришли, — ответил Санька. — Вон за тем пригорком.
Лесная чаща по–прежнему была густой. Но Санька легко находил тропку, и они продвигались почти без затруднений. Впереди, рассекая лес, показалась просека. Где–то недалеко раздался гул моторов.
— Дорога близко, — определил Вовка.
— А чуть левее и будет то место, где шел бой. Только, чур, не шуметь. — Санька заговорил шепотом. — На просеку выходить не будем. А то, чего доброго, попадемся… Фашисты кругом.
Вовка вслушался и по шуму моторов, шелесту шин определил, что движется колонна автомашин.
— И вчера целый день ехали, — вздохнул Санька. Он вдруг схватил брата за руку.
— Тсс! — У Саньки округлились от страха глаза. — Немцы!!
Вовка выглянул из–за дерева и тоже застыл на месте. По узкой просеке шли гитлеровцы в серых мундирах, с автоматами в руках. На головах тускло поблескивали стальные каски. Они вели двоих пленных. У Вовки екнуло сердце: «Может, отец? — Отодвинув ветки, он старался рассмотреть лица. — Нет, не похож. Но все равно наши, русские!» У одного голова забинтована, местами сквозь марлю проступают темные пятна. На нем нижняя белая рубаха и синие командирские штаны. Идет босиком. Руки скручены за спиной. У второго на рукаве изодранной гимнастерки Вовка отчетливо увидел звезду. «Комиссар, — определил Вовка. — Один командир, другой комиссар! Куда их ведут?»
Шествие замыкал низкорослый немец. Он нес тяжелую плоскую канистру. Автомат болтался у него на груди.
Высокий, узкоплечий офицер дал команду. Солдаты защелкали автоматами. Офицер подошел к пленным и, оскалив зубы в улыбке, сказал:
— Вы сейчас умирайт. Говорит последний слово.
Комиссар презрительно посмотрел на немца:
— С фашистами не разговариваю, — и отвернулся.
— Смотрите, подлюги, как умирают русские командиры, как умирают коммунисты! Мы плюем в вашу фашистскую морду! — И с этими словами командир с забинтованной головой плюнул.
Фашист побагровел, обтерся и заорал. Солдаты подскочили к пленным, повалили их на землю, связали ремнями ноги. Двое солдат подбежали с охапками хвороста и стали забрасывать пленных. Низкорослый немец открыл крышку канистры и полил из нее на хворост. Офицер скрутил кусок газеты, вынул зажигалку и, нервно чиркнув, поднес ее к бумаге. Когда она разгорелась, осторожно, издалека бросил ее в хворост. Ярко, с гулом вспыхнуло пламя.
Санька, охнув, закрыл лицо руками. Вовка побледнел и, кусая губы, яростно сжал кулаки. Сейчас раздастся отчаянный крик. Но что это? Они услышали пение. Да, пели «Интернационал»:
Это есть наш последний
И решительный бой…
Вовку била дрожь. Надо что–то сделать, но что? Санька, прижав руки к груди, медленно пятился назад.
Вдруг Вовка сунул пальцы в рот и оглушил притихший лес отчаянным свистом.
Санька вздрогнул и в ужасе вцепился ему в руку.
— Что ты делаешь? Убьют!
Немцы вскинули автоматы и стали палить по темной чаще, по густым кустам, по кронам деревьев. А из костра неслись крики:
— Прощайте, товарищи! Умираем за Родину!
— Бейте гадов!
Один из фашистов подошел к костру и прострочил длинными очередями пламя.
