Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья
— Вечером, когда орлы улетят, ты отнесешь эти чучела домой, — сказал Ашот пастушку. — Если барс еще жив, оставлять их около медвежатины нельзя, потому что он не рискнет приблизиться к человеку.
Затем мальчики принялись за починку двери, сломанной медведем, а Асо должен был уйти в Овчарню.
— Ты опять вдохновился и забыл об опасности! — возмутилась Шушик легкомыслием Ашота. — Когда мы все вместе — куда ни шло, но как же ты посылаешь Асо одного?
Пастушок, смутившись, потянулся к голове, чтобы натянуть колпак на глаза, но его там не оказалось.
Ребята дружно засмеялись. Улыбнулась и Шушик. Ей всегда нравилось смущение, в которое приводила пастушка ее забота о нем.
— Не думаешь ли ты, что я посылаю Асо в пасть барсу? — спросил Ашот. — Барса, скорее всего, нет, не бойся. А если он и жив, то подняться к Овчарне не сможет. Но я-то считаю; что он погиб. Я еще тогда понял, что ему пришел конец. Спросите — почему, по каким признакам? А ну, подумайте сами.
— Ну скажи. Быть может, именно это твое сообщение и окажется наконец полезным! — насмешливо заметил Гагик.
— А другие, выходит, были бесполезны? — рассердился Ашот. — Впрочем, что с тобой говорить! Дело вот в чем. Барс был голоден, когда напал на медведя, но вы заметили, что он ничего не съел? Значит, не до еды ему было. Это одно. А потом барс сразу к воде пошел: так всегда делают тяжело раненные звери. И третье: когда он шел, то качался, а голова его была опущена. Он вовсе не был похож на победителя… Четвертое: напившись воды, он не вернулся на верхние скалы, в свое логово. Дикие звери всегда ищут убежища вверху, над ущельями и долинами, откуда можно незаметно следить за врагом и будущей жертвой. Все это отец мне показывал и объяснял. Вот и барс. Когда я увидел, что он, напившись, не поднялся наверх, то сразу сказал себе: не выживет. Ведь каждый охотник знает, что раненое животное уходит вниз, потому что у него нет силы подняться на гору. Согласны?
— Ничего, кое-что умное есть, — снова съязвил Гагик.
— Ну, а раз вы согласны, займемся делами. Оставайся, Асо, раз Шушик… — Ашот посмотрел на девочку, улыбнулся и не договорил.
То ли потому, что не стало медведя, то ли благодаря успокоительным заверениям Ашота, но напряжение несколько разрядилось, и в пещере снова наступили «мирные времена».
Но как долго могли они продолжаться и что ждало ребят в дальнейшем, этого, конечно, никто не знал.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
О том, что после бурных событий могут наступить времена скучные, полные мелких забот
Наступившее спокойствие было, казалось, не по вкусу Ашоту. События последних дней с их волнующими происшествиями так взбудоражили воображение мальчика, так потрясли все его существо, что он только бредил желанием совершать необычайно важные поступки.
Ашот вообще был уверен, что он создан для борьбы, а не для спокойной, монотонной жизни. Действительно, что за интерес, отложив оружие, таскать глину для посуды, месить ее, «как баба». Нет, прошли, видно, рыцарские времена. А до чего же было хорошо, когда медведь и барс кувыркались в снегу и ущелье гремело от их рева!
Блаженные дни. Кровь кипит от таких зрелищ, и человек невольно проникается героическим духом.
Единственное, что еще интересовало Ашота сейчас, — был барс. Что же все-таки с ним? Жив или подох? Если и осталось что-то, о чем еще можно помечтать, так это именно барс! Вот найти бы его, раненого, и — одним ударом… Да хоть бы, на худой конец, и мертвого найти. Снять бы с него шкуру и, подняв ее на копье, прийти в село. Плохо ли? Все село на такую тамашу,[40] весь народ соберется. А сейчас? Починил дверь — иди ищи глину, чтобы сделать кувшин для воды.
Впрочем, глина пригодилась и для другого, более неотложного дела.
Как ни удобна была пещера, которую избрал для себя отшельник, а дым костра все же сгущался под ее сводами, и, чтобы он не ел глаза, ребятам приходилось все время сидеть или лежать.
Шушик не раз уже говорила о необходимости сложить печь, но что делать — руки не доходили. А сейчас, сидя у костра, девочка нетерпеливо переворачивала с боку на бок кирпичи, от которых поднимался едва заметный пар.
Терпение Шушик окончательно иссякло, и она потребовала, чтобы глину не употребляли ни на какую посуду, ни для какой другой цели, а немедленно приступили бы к сооружению печки.
— Кирпичи уже высохли, чего вы ждете? — торопила она товарищей.
Печку решили поставить недалеко от выхода, но какой она должна быть, никто из ребят не знал.
— Давайте сложим в три стенки, а спереди пусть будет открыто, — предложил Ашот.
— Почему в три? Довольно и двух. Третьей будет стена пещеры — вроде бухары.[41]
Предложение, которое внесла Шушик, показалось наиболее разумным, но никто не знал, прикрыть ли бухару сверху или сделать трубу для вывода.
— Ладно, вы пока ставьте стенки, а я скоро вернусь, — сказал Асо и вышел.
Он давно заметил поблизости тонкую, но довольно большую каменную плиту и теперь, кряхтя, притащил ее в пещеру.
— Замечательно! — воскликнул Ашот. — Это «крыша» нашей печки.
Не прошло и часа, как стенки бухары были сложены, каждая почти в метр высотой. Получилось действительно нечто вроде камина.
— Теперь осталось самое трудное, — сказал Гагик, — но это предоставьте мне.
Самым трудным были, конечно, трубы. Никто из ребят не знал, как их сделать. А в голове у Гагика бродила какая-то очередная идея.
Гагик обмазал глиной стенки бухары, а над нею построил что-то вроде неуклюжей трубы. Внизу она была широкой, как сама плита, а кверху сужалась. В общем, это была большая глиняная воронка, поставленная раструбом вниз. Она-то и должна была собирать весь дым и «провожать» его в предполагаемый дымоход.
— Ну, теперь мы будем делать трубы по полметра каждая, — объявил Гагик. — Что вас смущает? Вспомните, как колхоз отвел воду из горного родника, в село. Глиняные трубы проложил. И мы сделаем так же. Один конец — широкий, другой — поуже, и соединим одну с другой. Потом сделаем колено и выведем трубу из пещеры через отверстие над дверью. Ясно?
Все утро ребята провели за изготовлением труб, и, хотя Гагик славился своим гончарным мастерством, лучшие трубы сделала Шушик. Все выходило у нее складно, ловко, не как у ребят. Их трубы были неровные, хотя в дело, конечно, годились.
До обжига готовые трубы необходимо было высушить.
Сложив их у огня, ребята уселись отдохнуть, очень довольные собой. Хорошо! Теперь у них будет печка!
Воспользовавшись свободной минутой, Ашот стал подсчитывать сделанные им запасы мяса — хватит ли его до весны.
— Не твое это дело, — перебил его Гагик и начал считать сам. — В день на человека шестьсот граммов, на всех — три килограмма. Значит, на месяц надо девяносто килограммов, на два — сто восемьдесят. В медведе вряд ли столько будет. Да, надо еще кило двадцать козлятины посчитать — еще одна неделя. Какой сегодня день? Тринадцатое декабря, кажется? Значит, до Чернухи очередь дойдет только к восемнадцатому февраля.
— Нет, так не годится, — запротестовал Асо. — Нельзя столько мяса съедать.
Он мечтал, чтобы Чернуху не трогали, но не решался прямо сказать об этом.
— Почему, братец? — вскинулся Гагик. — Эскимосы едят в день по пять кило жира, а мы по кило мяса не съедим? Нет уж… Если ты приведешь свою многоуважаемую неприкосновенную Чернуху, мы вполне дотянем до весны.
Да, Асо с радостью пойдет за Чернухой, только вовсе не за тем, о чем думает Гагик. Асо пойдет для того, чтобы хоть денек провести со своими любимыми животными.
И, получив согласие, пастушок отправился в Овчарню.
У родника свежих следов овец не было. Ясно, что одичалые животные не осмеливались перескочить через костер и сегодня вовсе не ходили к воде.
Но Асо это не беспокоило. Он решил именно водой и заманить Чернуху с ее потомством.
Вернувшись в пещеру, мальчик взял глиняный горшок, с водой и поднялся по крутому склону к Овчарне.
На тропинке под золой все еще тлели угольки. Асо собрал их горкой и раздул огонь. Над камнями поднялся дым.
Вынув из-за пояса свирель, пастушок присел и, не отрывая глаз от входа в «овечий хлев», заиграл знакомые Чернухе мелодии. Вскоре ее голова высунулась из черного зева пещеры, а вслед за нею показались и изогнутые рога. Наконец все овцы вышли на тропинку.
Асо поднялся, тихонько пошел им навстречу и, не доходя, поставил горшок с водой на лежавший посреди тропинки плоский камень.
Барашек и овечка испугались и, скрывшись за выступом скалы, с тревогой поглядывали оттуда на Асо. А Чернуха застыла…
Асо вернулся к костру и снова взял в руки послушную свирель.
Крутые завитки дыма, поднимавшегося от костра, и мягкие звуки пастушьей свирели с неотразимой силой притягивали овцу. Она словно окаменела, услышав звуки, какими овец сзывают на водопой. Затем по телу пробежала легкая дрожь — вероятно, вспомнилось, как вместе с огромным стадом спускалась она по горе вниз к ручью, сладко журчащему в ущелье.
![Василий Клёпов - Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]](/uploads/posts/books/215618/215618.jpg)