Шарон Крич - Странница
Хотелось бы мне иметь такое чувство юмора, как у Коди. Я просто места себе не нахожу, когда люди удивляются, что я умею пользоваться электроинструментами, поднимаюсь на мачту или работаю с фибергласом, а особенно, если меня считают коком. Я обязательно сорвусь и нагрублю в ответ, а лучше бы брать пример с Коди. Если сам смеешься над собой, люди перестают тебя донимать.
Вчера, когда мы собирали моллюсков, Фрэнк обернулся ко мне и предупредил:
— Сегодня тебе придется много готовить!
— Нет, не мне! Я не единственная на яхте, кто умеет готовить, и вы это знаете! — выпалила я.
Фрэнк только охнул. Наверное, я его обидела, оборвав так грубо, и пожалела об этом, ведь он так добр к нам. Пора мне научиться сдерживаться.
Теперь я хочу рассказать о сборе моллюсков. Надеюсь, рассказ не получится скучным, мне так хочется записать и запомнить все происходящее. Ведь события забываются, стираются в памяти детали, и, если кто-нибудь захочет узнать, о чем думал или что чувствовал, память может подвести. Или если заболеешь или уедешь, не рассказав ничего, никто так и не узнает, как было интересно. Похоже на то, как крошечные морские рачки съедают самую суть жизни.
Однажды я спросила, как Бомпи удается помнить все его истории, и мама объяснила:
— Они у него в голове, словно ожившие картины.
— Но что, если эти картины сотрутся?
— Послушай, разве такое может случиться? — ответила мама.
Во время отлива мы отправились на сбор моллюсков, и с нами отец Фрэнка семидесяти девяти лет! Нужно было искать выходящие из мокрого песка пузырьки воздуха и копать в этом месте. Но очень многие норки покрыты водорослями и водой, поэтому нельзя рассмотреть, что именно ты откапываешь. Моллюски зарываются глубоко в каменистое дно, и откопать их непросто.
Так любопытно наблюдать за пузырьками в воде и знать, что внизу, в песке, скрывается живое существо.
Мне становится страшновато, словно я откапываю не моллюска, а человека.
Уже через двадцать минут Брайан и дядя Стю решили, что сбор моллюсков — дело скучное. Они ныли, что перепачкали джинсы, что тяжело работать, согнувшись в три погибели.
— Столько раскопок ради одного жалкого моллюска, — ворчал дядя Стю.
А отец Фрэнка работал да еще и рассказывал:
— И я, и мои родители родились и прожили здесь всю жизнь вместе с моими двенадцатью братьями и сестрами и всеми их детьми. Моллюсков я собираю почти каждый день, и в саду люблю копаться, и на оленя охотиться, когда доведется. Жизнь хороша. Очень хороша.
А я подумала, как это прекрасно — жить такой большой семьей, где все знают и любят друг друга.
Я многое узнала о жизни на Грэнд-Мэнане, и все мне было мало. Здесь мне ближе стали и мои дяди. Забавно, как много узнаешь, пока добываешь из песка моллюсков или вынимаешь из ловушки омаров.
Оказывается, Мо, Док и Стю с детства хотели переплыть океан. Они разговаривали об этом, строили планы, мечтали.
— Могли ли вы подумать, что ваши мечты сбудутся? — спросила я у дяди Мо.
— Нет.
— Что ты говоришь? Конечно, мы знали, что мечта сбудется. Мы все это знали, — возразил дядя Стю.
— А я не думал, — настаивал Мо.
— Но ты об этом все время говорил, заставлял выдумывать название для нашего корабля, показывал нам атлас…
— Это была просто игра, — буркнул Мо.
— Игра? Просто игра?! — возмутился Стю.
— А я знал, что мы исполним задуманное. Я знал, — спокойно произнес дядя Док.
— А мама тоже строила планы о путешествии? Хотела плыть с вами? — Мне стало интересно.
— Кто? Клэр? Ты о ней говоришь? — уточнил Стю.
— Конечно, она говорит о Клэр. Ей хочется узнать, какой Клэр была в детстве, — улыбнулся дядя Док.
— Нет. Клэр не хотела с нами водиться. Она нас считала противными и надоедливыми, — сказал дядя Стю.
— Говори за себя. Мы с Клэр всегда прекрасно ладили, — возразил дядя Док.
Еще я узнала, что полное имя дяди Мо — Мозес, за что в детстве его часто колотили ребята.
— Подумай сама, хотелось бы тебе, чтобы тебя звали Мозес?
И он сократил имя. «Мо» звучало похоже на «мощный», «могучий», так оно к нему и пристало. А полное имя дяди Дока — Иона!
— Как ты из Ионы превратился в Дока? — удивилась я.
— Я с детства любил корабли, но однажды старый моряк сказал мне, что для морехода имя Иона не годится, потому что, по Библии, Иона принес несчастье товарищам по путешествию. Знаете эту историю? О том, как Иона прогневил Бога и тот наслал страшную бурю…
— И Иону проглотил кит, — закончил Брайан.
— Так, так. И старый моряк сказал мне, что Иона — неподходящее имя, и стал звать меня Док, потому что я день-деньской торчал в доке.
— А ведь на самом деле он Иона. Как ты думаешь, он не принесет нам несчастье? — наклонившись ко мне, тихо произнес Брайан.
— Брайан, ты бы иногда держал свои мысли при себе. — Я даже отодвинулась.
Я вдруг начала беспокоиться о том, что один из нас прогневит Бога, тогда Бог точно нашлет на нас бурю. И это так меня встревожило, что я решила лучше думать об именах. Я размышляла о том, обязательно ли человек станет тем, что означает его имя, и о том, что разные имена предполагают разные черты характера. Брайан похож на Брайана, Коди — на Коди, а какой должна быть Софи?
А потом я подумала о Бомпи. Я знаю, что Бомпи — всего лишь прозвище, а о настоящем его имени я и понятия не имею. Нужно прямо сейчас спросить об этом.
18. Бомпи и поезд
Сегодня, когда я ворчал, что мы застряли на Грэнд-Мэнане, Софи вдруг выдала:
— А Бомпи вот чему меня научил: не так важно, куда ты стремишься, важно то, как ты туда попадешь.
— Ну, мы-то пока никуда не попали, разве не так? — возразил я.
— Конечно, попали! Мы на удивительном острове, мы ловили омаров, собирали моллюсков. Это тоже часть нашего путешествия. Ведь мы — странники!
Я никак не могу ее раскусить. Стоит ей заполучить любую мелочь — взять хоть ловушку для омаров, — она в нее вцепляется, задает миллион вопросов, тормошит, вертит, нюхает ее! Можно подумать, что она всю жизнь просидела в клетке, ее только что выпустили и ей открылись все эти удивительные штуки.
Сказать по правде, ни омары, ни ловушки не показались мне занятными, пока они не заинтересовали Софи. Она все твердила, как ей было бы интересно работать ловцом омаров или строить лодки. Послушаешь ее речи и начинаешь думать, а может, такая жизнь и вправду интересна?
А потом слышишь занудство Брайана: да зимой рыбацкая жизнь ужасна, да что будет, если ничего не выловишь или лодка, что ты построил, потонет?
Их двоих послушаешь, так в голове все перепутается.
У меня тоже есть свои мысли. Я думаю, Софи боится воды. У меня просто такое чувство.
Брайан по-прежнему задирает Софи. Когда мы собирали моллюсков, она сказала, что однажды, когда она собирала моллюсков с Бомпи, то копали пальцами ног, а не лопаткой. Брайан сразу к ней придрался:
— Вранье. Ты никогда не собирала моллюсков с Бомпи.
— А вот и да.
— А вот и нет.
— А вот и да.
Вчера звонили домой. Странный вышел разговор. Сначала отец полаялся с мамой, потом передал трубку мне. Она сказала своим тихим голосом:
— Коди, сынок! Если хочешь, можешь передумать. Можешь вернуться домой.
— С чего бы это?
Я не хотел ей грубить, а ей показалось, что я ей грублю, и она начала всхлипывать.
— Послушай, мама, все хорошо. Папа много спит, поэтому в последнее время не очень ко мне цепляется.
Это не совсем так, но лучше маме не знать правды. Я до сих пор не понимаю, почему отец в первую очередь позвал в плавание меня. Пошел бы один — целый месяц, а то и больше, меня бы не видел. И не было бы причин для раздражения!
В том, что мы торчим на суше, тоже есть плюсы: Брайан прекратил свои уроки болтологии.
А когда мы собирали моллюсков, Софи рассказала нам еще одну историю про Бомпи. Вот что в ней произошло.
Когда Бомпи был примерно моих лет, он жил на реке Огайо, в том месте, где река очень глубокая и шириной почти в полтора километра. Ближайшая переправа через реку предназначалась только для поезда и была вся увешана предупреждающими надписями. Люди не должны были находиться на мосту, так как на нем негде укрыться при проходе поезда.
Однажды Бомпи захотел переправиться через реку. Ему это было просто необходимо. Дул сильный ветер, шел дождь, и Бомпи ужасно не хотелось тащиться четыре километра до пешеходного моста. И он пошел по железнодорожным путям.
