Борис Бондаренко - Ищите Солнце в глухую полночь
Галя опустила глаза.
– Конечно... Такое не забывается.
– И что ты ответила мне?
– Но ведь я все объяснила!
– Да, ты говорила, что мы разные люди... Что мы еще мало знаем друг друга... Что многое еще может измениться... И даже то, что мы оба ведем нищенское существование – ты и это тогда учла! Все было очень логично, и все-таки я совершенно не понимал тебя. Я любил тебя, и все то, о чем ты говорила тогда, казалось такой мелочью по сравнению с нашей любовью... Я пытался доказать тебе это, но ты не понимала меня, словно мы говорили на разных языках. И во второй и в третий раз ты отвечала мне «нет». И опять я не мог понять почему... Но самое ужасное, что ты оказалась права...
– Права?!
– Да. Мы ведь действительно разные люди. И многое изменилось за это время. Вот только никак не могу понять почему... И опять мы говорим на разных языках. Ты – на языке любви, я – на языке равнодушия. И не думаю, что мы сможем теперь понять друг друга...
– Не сможем сейчас – поймем позже.
– Нет.
– Да, да, да! Андрюшенька, родной мой... – Она судорожно схватила его за руки и, глядя огромными блестящими глазами, с отчаянием и мольбой говорила ему: – Не верю, что ты разлюбил меня! Не может же этого быть! Ты просто болен, Андрей, но пройдет немного времени, ты выздоровеешь, и все станет на место. Ты только вспомни, сколько хорошего было у нас, как мы нужны были друг другу! Да ведь и сейчас... Я не могу без тебя, понимаешь?! Не могу! Да и я тебе нужна, я же знаю... Тебе уже сейчас трудно без меня, я вижу! Ну скажи, что это так...
– Да, – глухо сказал Андрей, – мне трудно без тебя...
Галя отшатнулась от него.
– Боже мой, как ты это сказал... Как будто ненавидишь меня за то, что я нужна тебе...
– Нет, это не так...
Она с тревогой глядела на него и еще крепче сжала его руки.
– На тебе лица нет... – Она вдруг уронила голову ему на руки и заплакала. – Ну почему именно с тобой это произошло? Почему ты так болен, почему?
Андрей оторвал ее от себя и грубо сказал:
– С меня хватит... И не надо меня оплакивать – я еще живой.
Галя вытерла глаза.
– Ты хочешь оттолкнуть меня грубостью?.. Милый мой, да ведь из этого все равно ничего не выйдет – даже если ты опять запрешься у себя, а я буду через каждые десять минут приходить и стучаться, а ты будешь знать, что это я, и все-таки не откроешь.
– Прости...
Галя помолчала.
– А теперь вот что я скажу тебе – только не говори сразу «нет». Мне предлагают место в аспирантуре, и я думаю остаться. Но если ты не вернешься ко мне, я уеду – одной мне здесь делать нечего. Не требую от тебя никаких обещаний, никаких обязательств, кроме одного – я должна быть уверена, что увижу тебя. Через день, через неделю, через месяц, но чтобы я знала: ты придешь... О чем ты сейчас думаешь? – вдруг оборвала она себя.
– Думаю?.. – Андрей помолчал и криво усмехнулся. – О том, что я где-то читал эти слова. Да еще, кажется, о том, что не прав был Бетховен, когда говорил: «Жизнь – это трагедия». Звучит красиво, но не совсем верно. Жизнь – фарс, пошлый водевиль, в лучшем случае – мелодрама, в которой все заранее известно, все расписано, все заучено.
– Наверно, следовало бы ударить тебя, но я и этого не могу...
– И это тоже я где-то читал... А ударить следовало – может, тебе стало бы легче... Идем, я провожу тебя.
В актовом зале она повернулась к нему и, не глядя, предложила:
– Давай немного посидим. Нельзя же расставаться вот так...
– Ну что ж, давай...
Они сели, боясь встретиться взглядом или случайно коснуться друг друга. И вдруг Галя тихонько засмеялась.
– Чего это ты? – Андрей тоже невольно улыбнулся.
– Да так, вспомнила... как сидели мы здесь же года полтора назад и нас согнали дежурные тетки... Одну я и теперь встречаю – рыжая, мясистая, ну прямо гренадер! Ох, как она взбесилась, когда увидела, что платье у меня поднялось выше колен! Ты страшно разозлился, а мне было до того смешно, что я расхохоталась. Можно было подумать, что они в ответе за нравственность всего мира. А я потом взглянула на тебя и испугалась – подумала, что ты бросишься на них с кулаками... – Галя оборвала себя: – Ну, хватит. Идем.
Прощаясь, она поцеловала его и просто сказала:
– Я буду ждать тебя, Андрей.
И ушла не оглядываясь.
Возвращаясь к себе, Андрей едва не сбил с ног какого-то задумчивого теоретика в пыжиковой шапке. Теоретик рассеянно пробормотал:
– Простите.
Андрей выругался.
Пыжиковая шапка удивленно округлила глаза и неуверенно и виновато попросила:
– Простите, пожалуйста...
10
– Ну? – сказал Олег. – Что будем делать?
– Делать? – не понял его Андрей. – Ах да, делать... Да что-нибудь, что-нибудь... Вот жаль, выпивки маловато.
Олег молча достал из шкафа две бутылки и поставил на стол.
Андрей невесело засмеялся.
– Однако ты запасливый малый, Олежка... И у тебя, как и у многих других, довольно странное понятие о дне рождения. Можно подумать, что напиваться в стельку в этот день – самое святое дело, прямая обязанность. Но сегодня ты, кажется, прав. Ну что ж, давай наливай...
Олег поднял стакан.
– За что?
– А ни за что, – сказал Андрей. – За белый свет. Или за темную полночь, если тебе больше нравится.
– Тогда лучше уж за индефинитную метрику гильбертова пространства, – сказал Олег.
– Что еще за абракадабра? – поднял брови Андрей.
– Разве не бывает такой?
– Почему же, имеется...
– Это я из какого-то твоего талмуда вычитал. Красиво звучит!
– Красиво, – вздохнул Андрей и выпил.
– А кстати, что сия многомудрая фраза означает? – спросил Олег.
– Сия фраза означает, – серьезно пояснил Андрей, – что с введением вышеозначенной индефинитной метрики происходит изменение квантовомеханического определения математических ожиданий.
– Очень даже понятно, – кивнул Олег. – А если по-русски?
– Можно по-русски. При построении теории взаимодействующих полей вместо обычного определения с помощью положительно-определенной весовой функции математические ожидания определяются с введением неположительно-определенной весовой функции, включающей как бы отрицательные вероятности.
– Как бы?..
– Угу... При этом гамильтонова функция системы может быть неэрмитовой.
– После этого утверждай, что физики нормальные люди... Каждое слово вроде русское и в отдельности почти понятно, а все вместе звучит по-китайски... И что же эта метрика дала физикам?
– Да фактически ничего. До сих пор не доказано, можно ли без противоречий провести такую схему.
Олег присвистнул.
– И какой же дурак выдумал эту метрику?
– Не дурак, Олежка, – невесело сказал Андрей, – а один из самых выдающихся физиков современности – Гейзенберг.
– Это имя даже я слышал.
– Вот видишь, даже ты...
– Так что же получается?.. Лет через пять-десять кто-нибудь сможет доказать, что весь этот высоконаучный треп ничего не означает и вообще нуль?
– Да, по всей вероятности, так и будет.
– И все-таки тысячи людей тратят время на изучение этой метрики?
– Да.
– И много в этой вашей физике таких теорий?
– Больше чем достаточно. Например, вся релятивистская квантовая механика фактически наполовину состоит из таких теорий.
Олег покрутил головой и с жалостью посмотрел на Андрея.
– А эта машина, которой ты занимаешься... Может оказаться, что это тоже все зря?
– Очень даже возможно.
– Ну и ну!..
Андрей усмехнулся.
– Налей-ка лучше еще – ты ведь спец по этой части... А теперь я задам тебе высоконаучный вопрос. Приходилось тебе спать с женщиной, которую ты не любил?
Олег поставил бутылку и посмотрел на него. Андрей сидел, откинувшись на спинку дивана, и внимательно разглядывал пепел на кончике сигареты.
– Приходилось.
– И как это у тебя получалось? – все тем же ровным тоном спросил Андрей.
– Плохо получалось.
– А вот у меня совсем не получается. – Андрей рывком поднялся с дивана, подошел к окну и открыл его. Запахло холодом, и несколько снежинок влетело в комнату. Андрей продолжал: – Может быть, со временем я научусь и этому и тогда все станет просто. А что? Всем известно, мужчине нужна женщина, женщине нужен мужчина. Все просто, как аксиома...
– Перестань, – попросил Олег.
– Ну да, сейчас, – кивнул Андрей и продолжал: – Ты знаешь, сегодня я вел себя как последний подонок. Да и не только сегодня. Я говорил ей такие вещи, что за это избить меня мало. А ведь она очень гордая – уж я-то знаю. Но на нее ничего не действует... Мне до слез жалко ее, но что я могу сделать? Я не люблю ее. Тысячу раз задаю себе вопрос «почему» – и нахожу тысячу разных ответов. Все как будто правильные – и все неверно. Все! А сейчас и думать об этом не хочется. Ничего не хочется... Не хочется любить, не хочется, чтобы меня любили. Вот только работать очень хочется. Учиться. И кажется, ничего мне больше не нужно...
