Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади
— А он рассказывал о ком-нибудь?
— О сыновьях. Они у него погибли… — Генке опять до пощипывания в глазах стало тяжело.
— Говорят, он плоховато слышал…
— Да, — сказал Генка. — Стучать к нему надо было громко.
— Он закрывался на замок?
— Закрывался. И всегда спрашивал: «Кто?»
Капитан, словно бы в раздумье, о чем еще спросить, поглядел на своих помощников. Но те, в свою очередь, тоже поглядели на него, и это не укрылось ни от Генки, ни от Сливы. Чуть позже они истолкуют этот взгляд по-своему.
— А Корявого вы знаете? — спросил капитан.
— Мы всех знаем, кто часто на базаре бывает, — отозвался Слива. — Не как-нибудь, а за глаза, по кличкам.
Капитан опять вздохнул.
— Хорошо… Если вспомните что-нибудь существенное и даже не очень существенное, зайдите ко мне, в милицию. А теперь можете быть свободными…
— А это? — спросил Фат. И, подойдя к столу, положил на него рюкзак с продуктами. Слива поставил рядом сумку. Генка выложил запотевшую в кулаке сдачу: шестьдесят три рубля сорок четыре копейки. Капитан развязал рюкзак, заглянул в него, заглянул в сумку.
— Да ведь это больше не понадобится ему, ребята…
— Ну и что? — сказал Генка. — Это его. Мы для него ходили. — И он даже кивнул на пол, туда, где лежал под одеялом бывший красный конник, бывший артиллерист, однорукий и одноглазый, похожий на сказочного пирата полковник.
Фат только глазами сверкнул на капитана.
— Ладно, идите… — сказал капитан.
Оперативное совещание
Чтобы пробраться на первый этаж бывшей бани или бывшего монастыря в той его части, которую по непонятной причине разрушили, надо было двигаться по тому же пути, по какому забирались наверх приблудные кошки: то есть сначала нырнуть через подвальное окошко в глухую котельную, потом уже, взобравшись на кучу железного хлама, через небольшой пролом в потолке, где раньше проходили трубы отопления, — наверх.
С первого на второй этаж вела довольно прочная каменная лестница, сохранившаяся здесь, видимо, еще со времен монахов.
А чтобы попасть на третий, чердачный этаж, приходилось пользоваться узенькой железной лесенкой без перил. Держалась она всего на двух болтах и при каждом шаге раскачивалась, как маятник. Обитый жестью люк над этой лесенкой был прежде заколочен. Но Фат выломал его еще до приезда Генки и Сливы.
Третий этаж от бессмысленного разгула отбойных молотков напоминал собой древнеримскую крепость после набега варваров. Широкие проломы в стенах казались результатом таранов, а то, что осталось от стен, напоминало фантастические колонны.
С третьего этажа можно было выбраться через пролом на крышу Генкиной комнаты, а также обозревать улицы города почти до самого центра, потому что высоких зданий в городе больше не было. Двухэтажный горком партии находился рядом с кинотеатром, в центре, двухэтажные третья и четвертая школы — еще дальше, красный корпус мехзавода располагался аж за военным городком, за станцией.
Над половиной третьего этажа сохранилась кровля, и место это было незримо для посторонних глаз. Генка, Фат и Слива обсуждали здесь все свои главные проблемы и вскоре после допроса уже сидели под решетчатой кровлей, как никогда серьезные и встревоженные.
Слива заглянул в вентиляционные колодцы, четыре отверстия которых зияли в стенах после разрушения, но сделал это скорее по привычке, чем сознательно. Колодцы были давно и тщательно обследованы. Раньше думалось, что это какие-нибудь монастырские тайники, но, прошарив багром на длинной веревке дно каждого, убедились, что это всего лишь следствие банной реконструкции монастыря.
Генка открыл совещание, высказав ту общую мысль, что возникла у друзей, когда капитан переглянулся со своими помощниками: полковник не мог впустить случайного человека. В противном случае он не спрашивал бы всегда: «Кто?» Значит, либо это был его знакомый, а знали его лишь офицеры из городка, то есть люди вне подозрений; либо… кто-то, кто, подойдя к двери и постучав, на вопрос полковника ответил, например: «Это я, Генка…». Или: «Это я, Фат…». Или: «Это я, Слива…»
И все трое подумали об одном и том же.
— Кесый, — сказал Фат.
— Кесый… — повторил Слива.
Генка, сознавая ответственность главного следователя, воздержался от своего слова. Он предложил составить список всех, кого они видели сегодня на базаре. Огрызок карандаша и потертую записную книжку всегда можно было найти в карманах Сливы.
Друзья чувствовали себя не только вправе, но — обязанными произвести расследование, ибо убийца воспользовался для своей цели их именем… А еще потому, что в последний свой миг однорукий полковник мог подумать, что и они замешаны в преступлении… Нет, не подумал, конечно. Но мог подумать… Ведь, кроме них, о существовании полевой сумки никому не было известно…
Список мало что добавил к их первому предположению.
Как назло, именно сегодня они почти не бродили по базару. И, как назло, именно сегодня подозрительных завсегдатаев почти не было.
Список получился коротким. Вот все, кого они приметили: Арсеньич, парень с картами, Живодер, трое слепых, торгаш с французскими подштанниками, старик с морской свинкой, лотошница, мужик в овчинном полушубке, Корявый, женщина, которую он обокрал, парень с кнутом, Сергей Васильевич и Кесый.
Фату казалось, что утром он заметил Банника, брата Кесого, но утверждать это Фат не мог, и Банника оставили под вопросом.
Арсеньич и парень с картами отпадали, так как им не удалось бы незаметно исчезнуть на время убийства: когда Генка ходил со двора полковника на разведку, около обоих по-прежнему толкался народ.
Живодера они знали давно, и, как правило, он после базара отправлялся на подводе в районы выселков или татарки. Проверить это было проще всего. Живодера всегда кто-нибудь видел, и не дурак он, чтобы среди бела дня где-то бросить свою подводу.
Трое слепых были включены в список лишь истины ради.
Торгаш с французскими подштанниками спекулировал старьем и был до того увешан одеждой, что едва передвигался в толпе. К тому же он не попытался скрыться, что наверняка сделал убийца, когда завладел сумкой.
Лотошница, женщина, которую обокрал Корявый, парень с кнутом и Сергей Васильевич также были вне подозрений.
Корявый, совершив убийство, не стал бы рисковать из-за трехсот рублей, поэтому вычеркнули и его.
Оставались Кесый и мужик в овчинном полушубке. По странному совпадению, они стояли недалеко друг от друга, когда Генка и Слива возвращались домой от Арсеньича. Это во-первых. Во-вторых, мужик был определенно как-то связан с Арсеньичем, раз подбивал Генку на стрельбу ради привлечения зрителей, — одно это уже вызывало подозрение. А если предположить, что он знает Кесого… С какой стати в прохладный апрельский день Кесый надумал продавать воду? Да еще и остановился у самого монастыря, где народу было мало.
— Надо попытать Кесого, — заключил Генка, подводя итоги своего анализа. — Одно дело — чутье, другое дело — логика. — И он с надеждой поглядел на Фата.
— Завтра попытаем…
Фат опять заметно воодушевился.
— Завтра — в женский… — глубокомысленно напомнил Слива.
— После уроков, — отмахнулся Фат. — У кого деньги есть?
Генка и Слива переглянулись: денег у них давненько не бывало.
— Зачем? — спросил Слива.
— Будем в чик играть. Я буду! — уточнил Фат. — Кесый сейчас дураков обдирает в Детском парке — там уже подсохли две прогалины, это самое удобное, чтоб столкнуться с ним.
— Копеек шестьдесят я достану… — пообещал Генка.
— И я копеек шестьдесят… — неуверенно поддержал его Слива.
— А у меня целый рубль, — заявил Фат. — Войти в игру можно!
— А милиция там не схватит нас? — осторожно поинтересовался Слива.
— Ты что, бегать, что ли, не умеешь? — искренне удивился Фат. — А потом: мы ж не ради денег, а ради следствия. Они вон Корявого схватить не могли, а мне уйти от них — плевое дело.
Начало операции было, таким образом, продумано.
Осторожно спустились вниз, осторожно выкарабкались через подвальное окошко на поверхность. Голубая Генкина телогрейка стала при этом полосатой на груди: черно-голубой. Генка долго тер ее пучком соломы и в результате добился, что угольная пыль распределилась по всей груди равномерно.
На телогрейке Фата никакие дополнительные пятна не бросались в глаза. А хитрый Слива перед тем, как лезть в окошко, снял свое пальто и перемазал одну рубашку: за рубашку всегда меньше попадает, чем за верхнюю одежду.
Впрочем, Генка придумал, как скрыть грязь: он еще на лестнице расстегнется, а распахнув дверь в комнату, сразу начнет снимать телогрейку, так что мать увидит одну подкладку…
Но этот хитроумный план оказался лишним.
