Василий Юксерн - Атаманыч
— В оленьей шкуре прятался японский шпион, — сказал Урманов. — Так что можешь считать, что вы с ним квиты — он тебя ударил, ты ему не дал удрать. Этот самурай очень ловкий и опасный шпион, так что поймать его — большая заслуга. Урманов открыл ящик стола и достал оттуда маленькую коробочку. — А вот это, Миша, тебе на память об «олене», — сказал он, протягивая мальчику коробочку.
Атаманыч взял коробочку, осторожно открыл.
— Часы! — невольно вырвалось у него. — Спасибо, товарищ подполковник!
Урманов с доброй улыбкой смотрел на мальчика.
— В армии в таких случаях говорят не «спасибо», а «служу Советскому Союзу», — сказал он.
— Служу Советскому Союзу!
— Вот так. А теперь можешь идти.
Миша козырнул, повернулся через левое плечо и направился к выходу. Он уже взялся за ручку двери и остановился.
«Как же так? Взять часы и уйти, ничего не рассказав подполковнику? — подумал он. — Подполковник, видно, ничего не знает о том, что я нарушил приказ сержанта. Правда, если бы я не нарушил приказа, то не нашел бы шкуру… Но все равно. Может, если бы подполковник узнал всю правду, он, вместо того чтобы награждать меня часами, посадил бы на гауптвахту?»
Видя замешательство мальчика, Урманов спросил:
— В чем дело, Миша?
Атаманыч вернулся к столу, встал по стойке «смирно», громко и четко сказал:
— Товарищ подполковник, я вчера нарушил приказ.
— Какой приказ?
И тут Миша чистосердечно рассказал обо всем.
— Да, брат, в армии за такие фокусы по головке не гладят, — сказал подполковник, внимательно выслушав Мишин взволнованный рассказ. — Но я вижу, что ты все понял, и надеюсь, что больше этого не повторится.
— Так точно, товарищ подполковник!
— А за то, что сам признался, — хвалю. Ну, теперь иди отдыхай.
Выйдя из штаба, Миша немного постоял на крыльце, прилаживая ремешок часов на руке. Приложился ухом, послушал, как они тикают.
По дороге в казарму он все время поглядывал на часы.
В разведвзводе его встретили градом вопросов.
— Зачем вызывал тебя подполковник?
— Хвалил?
— А может, ругал? — пошутил кто-то из бойцов.
Миша молча подтянул рукав гимнастерки и с торжествующим видом поднял руку над головой.
Бойцы дружно ахнули:
— Вот это да!
— Ну и Атаманыч!
— Теперь каждому видно — герой!
— С наградой!
Когда все разошлись по своим делам, Миша пошел в красный уголок. Ему захотелось написать письмо онорским ребятам, поделиться с ними своей радостью.
«Добрый день, дорогие ребята и девочки. Примите от меня горячий солдатский привет. Пишет вам Миша Ковальчук…»
Миша подпер щеку рукой и задумался. О чем написать? Хотелось рассказать так много…
Он написал о том, как хорошо относятся к нему все бойцы и командиры, написал и про то, что носит настоящую солдатскую форму. Ему очень хотелось написать про шпиона и про часы, но, подумав, он решил, что это будет похоже на хвастовство, а потом, должно быть, про шпиона вообще лучше не писать — это, наверное, военная тайна.
Закончив письмо, Миша сложил его треугольником и некоторое время сидел в нерешительности — кому из ребят его адресовать? Наконец он решительно макнул перо и четко вывел: «Сахалинская область, село Онор, средняя школа, Светловой Нине».
Потом он снова развернул письмо и сделал приписку:
«Нина! Ты, наверное, волновалась, когда я ушел из дома, искала меня? Не сердись. Когда встретимся, я тебе все объясню».
Миша отнес письмо дневальному. Тот взял его и равнодушно бросил в ящик, где уже лежало несколько солдатских треугольников. Мише даже обидно стало.
«Разве так с письмами обращаются? — подумал он, неприязненно глядя на дневального. — Ведь это не какая-нибудь бумажка, а письмо. Человек, может, душу в него вложил, и нечего его так швырять…»
Стемнело. На сером холодном небе одна за другой стали зажигаться звезды.
В казарме тоже появился огонек. Он совсем крошечный и освещает только стол дневального и немного входную дверь. Остальная казарма тонет во тьме. Ничего не поделаешь — война, надо экономить.
Незадолго до вечерней поверки лейтенант Остапов позвал Мишу к себе в землянку. Он поздравил мальчика с наградой, потом разговор зашел о границе.
— Товарищ лейтенант, — спросил Атаманыч, — а может быть так, собирает, скажем: кто-нибудь в лесу у границы грибы или ягоды, заблудится и попадет к японцам? Что тогда будет?
— Нет, Миша, так быть не может. Собирать грибы или ягоды у границы нельзя. На границе может быть только часовой-пограничник, да и то только тогда, когда он в наряде.
— А разведчики?
— Только по приказу, если у них есть специальное задание. Ясно?
— Ясно, товарищ лейтенант.
Затрещал зуммер полевого телефона. Остапов взял трубку.
— Двадцать третий слушает! — сказал он. — Так точно, товарищ Десятый! Есть явиться немедленно!
Он положил трубку, взял со стола полевую сумку:
— А ты, Атаманыч, иди спать.
Они вышли из землянки командира и разошлись в разные стороны.
В казарме, раздеваясь, Миша спросил у своего соседа по нарам:
— Слышь, лейтенант говорил по телефону: «Двадцать третий слушает. Так точно, товарищ Десятый». Как это понять?
Молоденький солдат — сам полгода в армии — ответил с напускной важностью:
— Это позывные.
— Какие позывные?
— «Какие, какие»! Обыкновенные. Позывной — это… Ну как бы тебе объяснить… Понимаешь, разговор по телефону может подслушать противник. Так вот, чтобы он не догадался, кто по телефону говорит, не называют ни фамилий, ни званий, а только номера. Ну, понял теперь?
— Теперь понял.
Миша уже засыпал, когда снова услышал зуммер.
— Восьмой слушает! — отозвался дневальный. — Так точно, товарищ Двадцать третий! Сигнал «Тигрица» принят!
— Подъем! — крикнул дневальный во весь голос.
«Опять Двадцать третий, — сквозь сон подумал Миша. — Наверное, мне все это снится…»
Но тут прозвучала другая команда:
— В ружье!
Миша наконец понял, что все это наяву. Он вскочил и начал лихорадочно одеваться.
«Вот разиня! — ругал он себя. — Проспать сигнал тревоги!»
Дверь землянки отворилась, и в казарму стремительно вошел лейтенант Остапов.
— Смирно! — скомандовал старшина.
Остапов остановился перед строем.
— Товарищи бойцы, получен приказ — немедленно выйти к государственной границе в ложбину между сопками Брусничная и Наблюдательная. Дальнейшая задача будет вам передана через командиров отделений, когда прибудем на место.
Казарма опустела. У телефона остался дневальный.
Глава десятая. Хитрость врага
Для возвращения Хироситы прошли все сроки. Но он не возвращался.
Долговязый капитан — начальник разведгруппы поста Хандаса — вышагивал из угла в угол по просторному кабинету.
«Видимо, надо посылать нового человека, — думал он. — Но как переправить его через границу?»
Капитан морщил лоб, наклонялся над топографической картой, что-то вымерял линейкой, потом отбрасывал линейку и, с силой сцепив руки, хрустел пальцами.
Капитан подошел к окну и резким толчком открыл его. В комнату ворвался холодный ветер и сдул со стола карту.
Капитан с раздражением захлопнул окно, поднял карту и схватил трубку телефона:
— Позвать ко мне Нацуме.
Через несколько минут в кабинет начальника разведгруппы вошел невысокий худой человек лет пятидесяти, по виду охотник, каких много на Сахалине. Из-под шапки виднелись прямые, тронутые сединой волосы, узкие, глубоко спрятанные в глазницах глаза смотрели настороженно.
Вошедший приложил правую руку к груди и поклонился.
— Я позвал тебя, Нацуме, по поводу утреннего разговора, — сказал капитан. — У меня есть одна идея.
— Слушаю вас, господин капитан, — снова поклонился вошедший.
Капитан кивнул на стул:
— Иди поближе, садись.
Легкой, крадущейся походкой Нацуме прошел через комнату и сел возле стола.
— Вот что, — вдруг сказал капитан, — пожалуй, прежде я послушаю твои соображения.
Нацуме давно знал повадки своего начальника. Обычно, когда капитан оказывался в затруднительном положении и не мог ничего придумать, он вызывал кого-нибудь из своих более опытных подчиненных и старался выведать его мысли. Если тот высказывал что-либо дельное, то, внимательно выслушав, капитан в заключение разговора небрежно ронял: «Молодец. У тебя голова варит. Это же самое хотел тебе сказать и я».
Поэтому на слова капитана Нацуме только улыбнулся и, глядя в сторону, тихо проговорил:
— Я думаю. Но мой план еще не окончательно созрел, господин капитан.
Начальник разведгруппы с досадой поморщился.
— Я замечаю, вы начинаете сердиться, господин капитан, — вкрадчиво продолжал Нацуме с чуть заметной усмешкой. — Я понимаю, конечно…
