Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)
Он не думал ни о чем – он просто дышал. Сильно пахло гарью, но больше ничего и нигде не дымилось. Дуэнтэ дегдэ – лесной пожар – был побежден.
Вдруг что-то защекотало в носу, Никита чихнул. Какая-то паутинка залетела…
Паутинка?!
Он вскочил. Да ведь Омиа-мони по-прежнему опутан паутиной! И сохнут, сохнут нижние ветви, и превратились в комки паутины гнездышки душ…
Никита вскочил и принялся оттаскивать от кедра сухие ветви. Их было много, и паутина взвилась густым белым облаком от его резких движений и опутала верхние ветви.
Да что ж это – еще хуже стало?!.
Никита остановился. Он бессилен один справиться со смертью!
Огляделся.
Тишина тайги смотрела на него.
Да почему же никто из этих шаманов и разных предков даже пальцем не шевельнет?!
Если бы Никита знал какие-нибудь заклинания, он просил бы сейчас помощи у зверей, птиц, облаков!
А вдруг они отзовутся, если позвать? Прилетят на песню бубна?
Бубен! Где он? Где заветный шаманский унгчухун, что поет: «Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!»
Где-то же Никита его бросил?..
Он огляделся – и с трудом разглядел среди пятен сгоревшей травы обугленные обломки пялец, на которые мама когда-то натянула его «рубашку» – по старинному шаманскому обряду.
Бубен сгорел.
– Что ж я наделал?! – в отчаянии прошептал Никита.
Все. Он больше не шаман. Предок Ворон ведь предупреждал:
– Пока у тебя есть унгчухун – ты настоящий шаман!
Ударь в него – и предки помогут тебе.
Но теперь бубна у Никиты нет. Теперь он никто. Он больше не шаман! Он никого не сможет позвать на помощь.
Что же делать?! Разве ему справиться с этим обилием паутины, с этой белой летучей смертью?
Если бы Сиулиэ была здесь… Она бы помогла!
И вдруг почудилось, будто рядом зазвучал знакомый веселый голос:
«Ничего не бойся, Никито́й! Мэрген ты или нет?!»
– Мэрген, мэрген, – тяжело вздохнул Никита и кое-как двинулся вперед.
Он по одной оттащил покрытые паутиной ветки обратно к мертвому дереву и принялся обирать паутину со ствола и длинных игл кедра.
Паутина была очень липкая, забивала ноздри, мешала дышать, склеивала ресницы. Он как-то вдруг страшно устал, пальцы бессильно скребли кору, а паутина не снималась…
Никита прижался к стволу Омиа-мони, обнял его, но ноги не держали. Он медленно сполз на землю и почувствовал, что больше ему не встать.
Стало так тихо, словно паутина приглушила все звуки. И в этой белой, мутной тишине вдруг раздался громкий, почти оглушительный грохот бубна – настоящего шаманского бубна.
Они исходили из глубины тайги:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!
Колдовские звуки понеслись над тайгой – и словно свежим ветром повеяло над ней! Потом раздался шум… тайфун шел по земле и по небу?
Нет, это летели птицы. Десятки птиц! Они подлетали к Омиа-мони, хватали клювами мертвящие паутинки – и уносили обратно к лиственнице-мугдэкен.
И вот уже Дерево Душ очищено от паутины… Но по-прежнему сухи его нижние ветви, желты иглы, тускла кора, и сияние золотых шишек – гнездышек душ – померкло.
Послышался гулкий топот.
Затрещал подлесок.
Вырвались на поляну звери – десятки зверей! Изюбри, волки, кабаны, медведи, зайцы, тигры… Белки-летяги перенеслись на ветви кедра словно на крыльях. Звери прижимались к сухим иглам, потускневшему стволу и померкшим шишкам – и великое Дерево Душ, которое тысячелетиями питало своей силой тайгу, теперь с благодарностью принимало помощь этой тайги.
Живое сияние вернулось к нему, и ветер, поднятый крыльями птиц, очистил небо, и солнце снова прилегло в развилинах ветвей…
Никита вдруг почувствовал, что кто-то тормошит его, заставляя встать. Повернул голову – и встретился взглядом с глазами тигренка!
Того самого…
Они были не злыми, не испуганными: светлые-светлые, зелено-желтые, совсем детские глаза. В них играли солнечные зайчики, как на мелководье, и Никита слабо улыбнулся.
Тигренок все тыкался в него усатой мордочкой и мягкой лапой, и наконец Никита с превеликим усилием поднял себя на ноги, вздохнул полной грудью – ах, как же легко дышалось теперь на поляне! – и огляделся.
Звери устраивались вокруг дерева с прежним спокойствием, и в поднявшейся, ожившей изумрудной траве уже невозможно было разглядеть ни убитой тигрицы, ни двух горсток сероватого праха, оставшихся от домового и дзё комо… ни черного пепла, в который превратился Вальтер.
Никита опустил руку на голову тигренка и погладил его мягкую шерстку.
Зашуршала трава под чьими-то тяжелыми шагами.
Никита замер.
На поляну вышел Дегдэ.
– Не бойся меня, – сказал он. – Я превратил тебя в камень, чтобы спасти от пули… Клянусь своим предком Медведем! И вот ты жив, шаман!
Никита отвернулся.
– Думаешь, унгчухун потерял – шаманом быть перестал? – усмехнулся Дегдэ. – Без бубна трудно, да… Но тот, кто добровольно принял наследство прадедов, тот, кто переболел шаманской болезнью, – тот уже не может перестать быть шаманом!
Никита снова повернулся к нему, посмотрел недоверчиво.
– Прости меня, – сказал Дегдэ. – В моих силах было отправить тебя домой и спасти от Солгина. Но я не мог допустить, чтобы великий наследственный дар шаманства пропал зря! Ты должен был его принять, и ты его принял! Но мало сделаться шаманом. Нельзя надеяться только на волшебные силы. Надо и самому быть храбрым и самоотверженным. Ты именно таков! Я проверял тебя… И ты справился! Поэтому твой предок-Ворон может гордиться тобой! Мой предок Медведь, твой родич, может гордиться тобой! Твой прадед-шаман может гордиться тобой. И если бы Улэкэн узнала, как ты спасал Омиа-мони, она гордилась бы тобой!
Вдруг Дегдэ осекся, и лицо его померкло.
– Моя мама! – воскликнул Никита. – Вы говорили, что она сказала вам, будто Солгин отравил ее! Значит, она жива?! Где она?
– Подожди здесь, – сказал Дегдэ и скрылся в тайге.
Никита напряженно смотрел ему вслед. Неужели Дегдэ сейчас приведет маму?!
И вот Дегдэ появился.
На руках он нес женщину в клетчатой рубашке и джинсах. Распустившиеся концы ее длинной косы сплетались с травой.
Чудилось, она спит…
«Мама!» – хотел закричать Никита, но не смог.
– За то, что Улэкэн разоблачила Солгина перед полицией, он тайком дал ей гуку – яд, – угрюмо проговорил Дегдэ. – Дал еще до того, как она поехала в экспедицию! Потом он был уже арестован, но знал, что рано или поздно отрава окажет свое действие.
Так и случилось… Духи подсказали мне, что Улэкэн в опасности, и я следил за экспедицией.
Когда Улэкэн начала тонуть, я ударил в свой бубен и созвал всех предков: своих – медведей – и ее – воронов. Предки собрались и стали просить Мукэ Эндурни, хозяина воды, которому повинуется даже великий Мангбу, Амур, – стали просить спасти Улэкэн. И волны вынесли ее на берег – так далеко от того места, где она вошла в воду, что люди ее не нашли.
Но я тоже был далеко… И пока я спешил к ней, чья-то душа, которая самовольно отправилась в Буни, забрала с собой душу Улэкэн.
Поверь – если бы я мог, я вернул бы ее к жизни! Но ее душа была спрятана так, что даже харги не знал об этом. Я ходил в Буни, искал ее, но не нашел!
Харги помог мне проникнуть в могилу и забрать из гроба вещи Улэкэн. Я думал, душа вернется, если на тело надеть прежние одежды. Это старинная шаманская тайна. Но нет…
Иногда тело Улэкэн поднималось и бродило по таежным тропам. Иногда, призвав на помощь духов-сэвенов, я проникал в ее мысли – и так узнал, кто такой Солгин и на что он способен. Но тело без души – это мертвое тело. А душа без тела – всего лишь призрак…
Поверь, я отдал бы жизнь, чтобы вернуть к жизни мою младшую сестру! Однако я ничего не смог сделать. Но ты… Это правда, что ты видел душу Улэкэн в Буни? Где она теперь?
– Я не знаю, – наконец смог выговорить Никита. – Она улетела от меня.
– Но в свое тело душа так и не вернулась, – вздохнул Дегдэ. – Значит, она до сих пор скитается в Буни, ищет дорогу назад, но не может найти.
– Я готов пойти туда и поискать ее, – прохрипел Никита. – Я ведь шаман…
– Нет, – покачал головой Дегдэ. – За пропавшей душой можно прийти только раз… А я уже приходил за ней.
– Значит, что? – пробормотал Никита.
Дегдэ вздохнул, словно не знал, что ответить.
Конечно, он знал. И Никита знал его ответ – этот страшный, безнадежный ответ…
– Положите ее, – попросил он, и Дегдэ опустил тело Улэкэн на траву.
Тигренок немедленно подошел и плюхнулся, привалившись к ее боку словно котенок.
Наверное, он подумал, что это его мама вернулась.
Но это была мама Никиты. И она не вернулась.
И что, никогда-никогда не вернется?!
Никита сел рядом, осторожно поглаживая ее черные волосы.
– Мама, – прошептал он, – мамочка, проснись пожалуйста, а?
Тишина. Вечный сон…
Она уснула и не проснется.
Пусть же спит спокойно.
– Гаки, намо́чи горо! – пропел Никита дрожащим голосом ту любимую колыбельную, которую когда-то пела ему мама. Ну вот… теперь он споет эту песенку ей. На прощание. – Гиагда горо, чадоа!..
