Владислав Крапивин - Давно закончилась осада…
— Давайте, я посоветуюсь с тетей, — предложил Коля. И стрельнул глазами во Фрола. — Не бойся, не отберет.
— А кто боится? — хмыкнул Фрол. — Только больше никому не надо рассказывать. Мало ли что…
На том и порешили. Все знали, что Татьяна Фаддеевна Лазунова — самый образованный человек в округе. Она и разберется в сложном деле, и худого не посоветует.
Когда были уже у Карантинной бухты, Савушка вдруг взял Колю за рукав.
— Можно, я спрошу?
— Что, Савушка?
— Саша не может ли сшить мне воротник, как у тебя?
— Нравится?
— Страсть как нравится.
— Я ее попрошу. Небось не откажется.
— Коля, а если та девочка ангел… котенок, значит, тоже ангел?
— Не сочиняй, Савушка, — строго сказал Коля. — Котенок это котенок…
Тендер «Котёнок»
Ветер был самый подходящий. Едва ли он дотягивал до трех баллов, но все же на синей воде там и тут вспыхивали пенные гребешки. Особенно заметны они стали, когда тендер вышел за бывшую линию затопленных кораблей. Дуло с норд-веста. Кораблик шел курсом крутой бейдевинд. Можно было слегка увалиться под ветер, взять левее, но Маркелыч не хотел слишком прижиматься к скальному берегу. Не стоит рисковать даже в малости, когда первый раз пошел с мальчишками на борту.
При крутом бейдевинде, когда ветер чуть ли не в нос, не очень-то наберешь ход. Но все-таки скорость казалось немалой — от того, что резвые небольшие волны бежали почти навстречу. Изогнутый форштевень тендера, словно бритвой, взрезал их бурливые гребешки. Иногда на палубу забрасывало брызги.
Мальчишки и Саша собрались на баке, у шпора бушприта, зажатого крепкими деревянными битенгами. Впереди над бушпритом и утлегарем круто выгнулись треугольные парусиновые крылья — стаксель и кливер. Красота!.. Был конец августа. Встречный воздух прогонял жару, но полуденное солнце уже пропитало теплом палубу, и доски ласково грели босые ноги. Иногда из щелей выступала смола и прилипала к ступням, но это никого не огорчало.
Ветер вскидывал за плечами синие воротники…
Саша после Савушкиной просьбы сшила воротник не только ему. Всем сшила. Их можно было надевать на любую рубашку, завязывая на груди узкие концы (так делали многие иностранные матросы, которых появлялось в городе все больше). Коля был доволен: теперь он не будет выделяться среди ребят. Ему очень нравился его воротник, но порой было неловко: люди часто поглядывали удивленно, а то и косо. Кое-кто из полузнакомых мальчишек даже звал его «Колька-голландец». А теперь — нате вам!
Воротники стала носить почти вся компания. Даже Ибрагимка повязывал его поверх замызганной рубашки, похожей на короткий полосатый халат. Конечно, в других ватагах, особенно за Южной бухтой, нашлись вредные люди и начали чесать языки:
Пушкари-голландцы —
Сини голодранцы…
Однако там, в Корабельной слободке, главной была команда курчавого Филиппа Кучки по прозвищу Цыган и рыжего Буньчика, с которыми «пушкари» Фрола Буденко на Четвертом бастионе заключили вечный мир. Эти «корабельщики» не давали своих союзников в обиду…
Из мальчишек лишь Фрол стеснялся носить воротник. Но сейчас, на палубе, Фрол тоже надел его. И даже Саша, смущаясь, украсила свое платье синим с полосками прямоугольником. Здесь можно — все свои, никто не скажет, что такой наряд не для девочки…
Ребята не знали, конечно, что через несколько лет синие воротники-гюйсы станут частью формы во всем российском флоте. И почти во всех других странах тоже. И что сразу рубашки и блузки с матросскими воротниками сделаются любимой и привычной ребячьей одеждой, мода на которую сохранится на долгие десятилетия. Да и как не сохраниться? Ведь во все времена многие мальчишки, да и девчонки тоже, мечтают о дальних морях и парусах…
Дунуло чуть покрепче, снова взлетели брызги, и маленькое одномачтовое судно побежало еще резвее. Или показалось, что резвее…
Вообще-то старый тендер длиною чуть больше двадцати метров и водоизмещением в сто двадцать тонн делал сейчас едва ли больше пяти узлов. Это несмотря на то, что нынче он лишен был чугунного груза десяти орудий и экипажа в тридцать с лишним человек. Это в прежние боевые времена «Македонец» при крутом бейдевинде давал до двенадцати узлов, а нынче, постаревший, расшатанный, с обросшим днищем, он мог лишь вспоминать лихую молодость. Зимою придется ставить на ремонт (что опять же потребует денег и сил, ну да как-нибудь…)
И все же старый кораблик держался молодцом. И ясно, что со стороны он выглядел красавцем — с изогнутым стремительным форштевнем, с приподнятым бушпритом и откинутой назад мачтой, с освещенной солнцем парусиной кливера, стакселя и широкого гафельного грота.
Облик тендера не портило даже то, что Маркелыч не стал поднимать на стеньге рейковый топсель, а на топ-штаге летучий кливер. Когда идешь с таким юным народом, надо быть начеку. Дунет посильнее, можно замешкаться, убирая лишнюю парусину. Хорошо было Новосильцеву, когда на каждую снасть по служителю. А сейчас на тендере, кроме Маркелыча, находились всего трое взрослых — его добрые приятели, которые согласились пойти к нему в матросы за очень даже небольшую плату. Скорее по дружбе и ради вольной жизни под парусами… Один теперь стоял на юте у скрипучего штурвального колеса и нактоуза, двое других приглядывали за парусами.
Маркелыч впервые шел на тендере не только шкипером, но и владельцем…
Денег, полученных за монету с кентаврами, хватило. Не так уж много просил старый Федос Макеев. А ценность монеты, как оказалось, была не столько в ее золотом весе, сколько в древности, редкости и удивительном изяществе чеканки.
— Называется «антиквариат», — объяснял Коля приятелям.
Нельзя сказать, что с оценкой и продажей находки все обстояло просто. Но трудности не коснулись Коли. Они легли на плечи тетушки и (главным образом!) на плечи доктора Орешникова, который проявил немалый энтузиазм и умело использовал знакомства среди ученых людей в Симферополе.
А наиболее серьезной трудностью во всем этом деле оказался сам Маркелыч. Когда ребята в сопровождении Татьяны Фаддеевны принесли ему несколько крупных ассигнаций, он сперва ничего не понял, потом смешался, покраснел и наотрез отказался брать деньги.
— Да как же я могу… Потом всю жизнь не расплачусь… Люди-то что скажут… Татьяна Фаддеевна, да с чего это все? Чем я заслужил?
Татьяна Фаддеевна уговаривала Маркелыча недолго. Через минуту суховато сказала:
— Николай Тимофеевич, это ведь не я придумала. Это решили мальчики. Они нашли монету, когда купались, они так постановили… Не знаю… Может быть, это та же судьба, как.. с Катенькой? Тогда отказываться грех… — И вышла из сарайчика, где шел разговор.
Ребята продолжали уговаривать. Доказывали, что расплачиваться не придется — это же не заём, а подарок. И люди ничего не скажут, потому что ничего не узнают, будут думать, что Маркелыч скопил деньги сам. А подросший и ставший дерзким Савушка неожиданно заявил, глядя на Маркелыча в упор:
— Ежели не возьмешь, утоплю эти деньги в море, прямо там, где нашел золотую деньгу!
(«Не ты нашел, — мелькнуло у Коли уже не первый раз. — Оленька коснулась кулака, когда уходила…»)
Но даже Савушкины слова не убедили Маркелыча. Он держался растопыренными пальцами за щеки и мотал головой.
— Дорогие вы мои… Я вам всей душой за это… Да только подумайте сами: как это взрослый мужик возьмет такие деньги у малых детей?
— Да разве мы такие малые? — сердито сказал Фрол. — Голова-то варит у каждого, сами решать способны…
— Оно так, да только…
Женя вдруг негромко попросил:
— Николай Тимофеевич, послушайте меня…
— Да говори, говори. Я чего… я слушаю…
— Вот вы, когда были такой, как мы… даже меньше нас… вы дрались за этот город. Значит, и за нас… Потому что он же наш… И вас могли каждый день убить. И вы это знали, и все равно… жизни не жалели… А теперь из-за денег упрямитесь. Разве деньги дороже жизни?
Может, у кого-то другого эти слова прозвучали бы напыщенно и ненатурально. Но это у другого. Смирный ясноглазый Женька сказал их так, что стало тихо-тихо. Только желтая бабочка скреблась в застекленном оконце. Саша тихо взяла ее в ладонь и отнесла к открытой двери.
Маркелыч, съежено сидевший на кривом табурете, опять помотал зажатой в ладонях головой. Потом откинул руки и выпрямился.
— Ну… коли так, пускай тендер будет общий. Мой и ваш. И ежели у кого какая нужда, сразу подымем паруса…
Однако общий-то он общий, а документы оформлять пришлось все равно на Маркелыча. Оно и понятно — он и шкипер, и главный покупатель.
Он придумал для кораблика и новое название — «Котёнок».
Ребятам сперва показалось — какое-то уж слишком не морское, мирное по сравнению с «Македонцем» и даже с «Курганом». Маркелыч, однако, сказал:
— Ну и что же, что мирное? Он в свое время навоевался, теперь у него другие заботы. А «Котёнок»… Я сперва хотел, чтобы «Катёнок», в честь Катеньки, да люди подумают, что ошибка. Ну и пусть пишется с буквой «о», а мы-то будем знать, что к чему… А? — При этих словах Маркелыч смущался, как дитя, но никто уже не спорил. А Коля подумал, что название с буквой «о» тоже может иметь смысл, — вспомнил Буську…
