Валентин Катаев - Хуторок в степи
– Что? Что? Что здесь происходит? – задыхаясь, проговорила она, с испугом глядя на околоточного и городовых.
– О, успокойтесь, ничего ужасного, – спокойно сказал Василий Петрович. – Господин околоточный получил неверные сведения – якобы у нас в усадьбе происходят какие-то нелегальные сборища, но, к счастью, все это оказалось недоразумением.
– Ага, я понимаю, – сказала тетя, – это, наверно, по доносу мадам Стороженко.
– Ничего вам не могу доложить определенного, мадам, – сказал околоточный и, сердито пошептавшись с "усатым", махнул рукой городовым.
Городовые немного потоптались на месте, а затем один за другим, белея в темноте, как гуси, проследовали через сад и скрылись за калиткой.
– А что касается этих ваших лекций, то я буду принужден доложить о них господину приставу, – сказал околоточный.
– Хоть генерал-губернатору! – ответил Василий Петрович и, не дожидаясь, пока околоточный и "усатый" скроются, прилег у костра, облокотился на руку и громким, звучным, учительским голосом сказал: – Итак, господа, продолжим нашу лекцию. В прошлый раз я познакомил вас с элементарными основами астрономии, то есть прекрасной науки о звездах. Повторю вкратце. Астрономия есть одна из самых древних наук человечества. Еще древние египтяне…
Петя осторожно выполз из освещенного круга, надел на плечо берданку и, прячась в тени деревьев, пошел за удаляющейся полицией. Поравнявшись с околоточным и "усатым", он услышал ворчливый голос околоточного:
– С такими, знаете, агентами, как вы, надо не революционеров хватать, а сидеть голой задницей на плите и ждать, пока у вас закипит в середине.
– Клянусь небом, я имел самые надежные данные!
– А, перестаньте мне морочить голову! Вы просто хапнули с мадам Стороженко крупного хабара и сели в калошу. Только даром потревожили людей в субботу вечером… Слава богу, пустили электричку, а то еще не хватало нам труситься на конке. Мерси!
57. ЗВЕЗДЫ
Значит, они уезжают. Но Петя не успокоился до тех пор, пока собственными глазами не увидел, как они все влезли в вагон трамвая и уехали. Петя отправился назад и вдруг увидел на дороге маленькую, неподвижную фигурку. Это была Мотя.
– Ты что здесь делаешь? – строго спросил Петя.
– Дожидаюсь, – отвечала она шепотом. – Я за вас так беспокоилась, так беспокоилась…
– Тебя не просили, – сказал Петя, – иди домой!
– А они уехали?
– Уехали.
– На электрическом трамвае?
– Да.
Мотя тихонько засмеялась.
– Ты чего смеешься?
– Мне смешно, что вокруг ночь, а мы с вами одни вдвоем в пустом поле… Петя, – сказала она, помолчав, – а вам не было страшно, когда вы шли за ними?
– Чудачка! А ружье?
– Верно, – вздохнула Мотя. – А я чуть не умерла – до того боялась.
Ночь была темная, теплая, хотя и слегка ветреная. Иногда со стороны Аркадии доносилась глухая пальба – это на гулянье пускали фейерверк. Вылетели несколько ракет и, оставляя в черном небе оранжевые полосы, вдруг вспыхнули и медленно потекли вниз крупными огненными слезами, и лишь через некоторое время до Пети и Моти долетел сухой треск.
– Как прекрасно! – сказала Мотя и опять вздохнула.
– Иди домой, – сказал Петя.
Она покорно пошла по дороге, и скоро ее фигурка растаяла в серебристом звездном свете.
Тогда Петя повернул в степь и побежал к знакомой балочке. Ему никто не сказал, что нужно провожать полицейских, и ему никто не велел потом идти в балочку за Родионом Жуковым. Он все это делал, подчиняясь бессознательному и безошибочному внутреннему чувству. Им уже управляла какая-то посторонняя сила.
В балочке было совсем темно. Шурша бурьяном, Петя нащупал скалу и пошел вдоль нее, отыскивая щель.
– Это ты, Петька? – спросил из темноты голос Гаврика.
– Я.
– Ну что там слышно?
– Все в порядке. Ушли.
– И никого не забрали?
– Никого.
– Ну, слава богу. Давай сюда руку.
Петя протянул руку, и Гаврик втащил его в щель. Некоторое время они шли в полной темноте, то и дело задевая плечами стены, с которых сыпалась сухая земля. Затем проход настолько сузился и снизился, что пришлось ползти на четвереньках. Наконец впереди забрезжил слабый свет, проход расширился, и Петя увидел вырезанную в камне довольно большую пещеру с косо нависшим ракушечниковым закопченным потолком.
На стене висел фонарь "летучая мышь", отбрасывая вокруг себя решетчатые тени, так что пещера походила на клетку. Было сыро, прохладно, но и душно. Явно чувствовался недостаток воздуха. В углу под фонарем Петя увидел маленькую типографскую машину с косым черным диском и понял, что это именно и есть та самая "американка", о которой сказал Гаврик. Рядом на камне лежала типографская касса с теми самыми буквами, которые за два года натаскал Гаврик из типографии "Одесского листка". Тут же на стене висел знакомый синий халат Гаврика, измазанный типографской краской.
Родион Жуков сидел на земле, прислонившись спиной к стене, курил трубочку и читал какую-то книжку, делая на полях отметки карандашиком. А мать и дочь Павловские устроились на ящиках от "американки". Павловская сидела, закутавшись в свой старенький ватерпруф, а Марина спала, положив голову с черным бантом на колени матери и поджав ноги в маленьких пыльных башмачках на пуговицах, из которых один "просил каши".
Около них на полу находилось все их имущество: завернутая в газету керосинка, узел с платьями и небольшой портплед, из чего можно было заключить, что, по-видимому, они все время жили, держа вещи наготове. Сейчас у них был такой вид, будто они сидят на какой-то маленькой, глухой станции и терпеливо ждут поезда.
– Все в порядке. Можно выходить, – сказал Гаврик.
Родион Жуков не тронулся с места, а потребовал, чтобы Петя рассказал все, как было. Петя рассказал. Но Родион Жуков, немного подумав, велел, чтобы Петя рассказал еще раз, не торопясь. Петя рассказал еще раз. Тогда Родион Жуков спрятал книжку в карман, потянулся с удовольствием и сказал:
– Ну, когда так, можно вылезать из подполья. Видать, ети шкуры наскочили на меня чисто случайно… Тамара Николаевна, поехали!
– Вставай, девочка, – сказала Павловская, легонько ущипнув Марину за нос, как маленькую.
Марина открыла глаза, посмотрела вокруг, увидела Петю – испачканного землей, взъерошенного, с берданкой, – лениво улыбнулась и обеими руками поправила смявшийся бант.
– Я хочу спать, – капризно сказала она, но все-таки послушно встала и подняла с пола керосинку.
"Милая!" – подумал Петя с нежностью.
– Нет, вещички вы, на всякий случай, пока оставьте, – сказал Родион Жуков.
Когда все выбрались из подземелья на свежий воздух, то звезды им показались удивительно яркими, почти ослепляющими. В степи было спокойно. Они молча, время от времени останавливаясь и прислушиваясь, дошли до хуторка, перелезли через вал, поросший пыльной дерезой, и осторожно присели у костра, где Василий Петрович продолжал свою лекцию по астрономии.
– Теперь вообразите себе, – вдохновенно говорил он, запрокинув лицо и глядя на звездное небо, – что мы с вами обладаем волшебной способностью передвигаться в пространстве со скоростью света. Тогда мы легко можем убедиться, что вселенная бесконечна. В самом деле, посмотрите на это звездное небо, которое так широко и великолепно раскинулось над нами. Что мы видим? Мы видим мириады небесных звезд, планет, туманностей, наконец, мы видим Млечный Путь, который, в свою очередь, представляет собой не что иное, как новое громадное скопление звезд. Но все это неисчислимое количество светил есть лишь ничтожно малая частица вселенной. Так вот, господа, вообразите себе, что мы с вами с непостижимой для человеческого ума скоростью летим в мировое пространство и, наконец, долетаем до самой отдаленной звезды. Что же оказывается? Оказывается, что за этой звездой перед нами открывается новое звездное небо. Мы долетаем до самой далекой звезды этого нового неба, но и здесь не находим конца вселенной. Перед нами открывается новое звездное небо. И так, сколько бы мы ни летели с вами в необъятном мировом пространстве, перед нами все время будут открываться всё новые и новые миры, и конца этому никогда не будет, потому что вселенная бесконечна.
Василий Петрович замолчал, продолжая смотреть вверх. Теперь уже и все остальные молча смотрели вверх – на хорошо знакомое звездное небо, на серебристый раздвоенный рукав Млечного Пути, – увлеченные и очарованные мыслью о бесконечности вселенной.
Марина сидела рядом с Петей, смотрела вверх на звезды, и вдруг Петя почувствовал такую нежность, такую мучительную, щемящую любовь, что даже слезы выступили у него на глазах.
– Послушайте… – прошептал он, осторожно трогая ее за рукав.
– Что? – почти беззвучно сказала она, не поворачивая головы.
"Я вас люблю", – чуть не сказал Петя, но вместо этого произнес:
– Правда, замечательно?
