Илья Туричин - Кураж
Семен, отстреливаясь, побежал за ним.
Они вошли в черное болото, запрыгали по невидимым кочкам.
Кочки уходили из-под ног.
Позади грохнули один за другим три разрыва.
– Сергеич, - прошептал Семен, вскинул автомат, обернулся.
– Не стрелять, - жестко приказал Михайло. - Нету нас здесь. Нету.
Тяжело дыша и всхлипывая, он двинулся дальше, к тому месту, где загодя были приготовлены жерди.
А позади у костров метались фигуры в касках, трещали автоматы. Лаяли собаки.
Полковник Фриц фон Альтенграбов, услышав треск автоматов и разрывы гранат, решил немного пересидеть на своем складном стульчике. Пули в темноте не разбирают. Он не сомневался, что лагерь уже усеян трупами партизан. Кольцо сомкнулось.
Взрывы и стрельба стали быстро стихать. Только все еще ухали за спиной тяжелые минометы, которые, как и предусматривалось планом, перенесли огонь на болото, единственный ненадежный путь отхода партизан. Они потонут там все до одного. Все до одного!
Внезапно стало совсем тихо. Все. С партизанами покончено!
Полковник Фриц фон Альтенграбов произнес патетически:
– Идемте, лейтенант, на поле боя.
И зашагал в темноту, в тишину, меж угрюмых стволов, сквозь кусты, как никогда ощутив себя крохотным. И от ощущения этого портилось настроение. Он шел, спотыкаясь о корни, как слепой, натыкался на стволы деревьев и тихо чертыхался про себя. Шел на неистовый собачий лай.
Наконец впереди показались огоньки, тлели костры, пахло дымом и порохом, кто-то светил фонариком. И было тихо. Удивительно тихо.
Полковник чуть не наткнулся на цугфюрера разведки Шульца.
– Ну!…
Шульц молчал, смотрел куда-то в сторону.
– Покончили?
Так точно, господин полковник.
Полковник Фриц фон Альтенграбов прошел мимо землянок. На площадке возле костра рядком были положены трупы.
– Это все? - спросил он.
– Ищут, господин полковник.
– Прекрасно…
И вдруг осекся, увидев знакомые каски и черные шинели.
– А партизаны? - резко спросил он.
– Один. Подорвался на гранате, - произнес кто-то в темноте.
Полковник постоял оторопело, повернулся и зашагал в лес, к дороге, к машине, прочь отсюда. Ослы! Упустили всю банду! Предатели!
Тишина в лесу была такой гнетущей, что захотелось завыть по-волчьи.
6
Доктор Доппель пригласил Гертруду Иоганновну к себе. В кабинете стояла тропическая влажная духота. Блестели мясистые листья кактусов. Пахло свежезаваренным кофе.
– Меня отзывают, Гертруда. Очевидно, я нужен буду фюреру где-либо в другом месте. Поговорим о вас. - Он посмотрел на нее печально, словно видел в последний раз.
– Да, Эрих…
– Фирму закрывать не стоит. Дело налажено. Офицеры довольны. А вот мальчиков жалко.
Гертруда Иоганновна взглянула на него вопросительно, не сразу поняла, каких мальчиков он имеет в виду.
– Петер и Пауль обречены на прозябание. Не учатся. Надо вводить их в большую жизнь. Я беру Пауля с собой. Я покажу ему его истинную родину - Германию. Я выращу из него настоящего немца. Нет-нет, не благодарите меня, это мой долг и перед вами и перед Германией!
Она растерялась. Она ждала чего угодно: обвинения в краже рейхсмарок, ареста, провала, смерти, наконец… Но забрать мальчика, увезти Павлика в Германию, на чужбину, оторвать от семьи?…
– Эрих… - Она с трудом разжала помертвевшие губы. - Эрих…
– Нет-нет, не говорите ничего. Я понимаю, вы взволнованы. Решение мое несколько неожиданно для вас. Понимаю. Но я шел к нему долго. Все обдумал, поверьте. Я привязался к Паулю.
– Но я тоже привязана к Паулю! Я - мать…
– Да. И именно потому, что вы - мать, вы не станете обеднять жизнь сыну, не станете препятствовать его возвышению. А я из него сделаю высокого немца!
Гертруда Иоганновна задыхалась, не находила ответа.
А доктор Доппель принял это за столь естественное материнское волнение. Ведь решается судьба сына. И какая судьба! Кто знает, может быть, придет день, когда не он будет подымать Пауля, а Пауль его. У молодости своя сила, надо только направить ее в нужную сторону твердой рукой.
И потом, если Пауль будет с ним, Гертруда не пошатнется, не предаст. Дело будет процветать.
Доппель снова взглянул на Гертруду печально. Ему было немного жаль ее. Ах, как мы немцы все-таки сентиментальны! Какие у нее белые губы и лицо без кровинки. Ничего, дорогая, через это надо пройти. Так будет лучше.
– Не… не сегодня, - шевельнула она губами.
– Что?… - он засмеялся. - О, нет. У вас еще будет время подготовить Пауля к отъезду. Представляю, как мальчик будет рад, горд и счастлив! Мне хотелось бы, Гертруда, чтобы днями, когда вам будет удобнее, Пауль переселился ко мне. Пусть привыкает. Не смею больше вас задерживать, дел, наверно, по горло.
– Да… - она поднялась и двинулась к двери как неживая.
– До свиданья, Гертруда, - сказал Доппель.
Она обернулась. Фигура Доппеля задрожала и стала расплываться. "Сейчас я расплачусь. Нельзя. Нельзя".
– До свиданья.
Гертруда Иоганновна вышла за дверь, прошла через комнату Отто, молча кивнув унтер-офицеру, оказалась в коридоре, сделала несколько шагов и опустилась на деревянную скамейку. Сил больше не было. Слезы потекли сами. Она только старалась не всхлипывать и не потерять сознания, потому что голова внезапно стала тяжелой, под тяжестью ее никло тело, и потребовалось огромное усилие, чтобы удержать его, не дать упасть.
Она посидела так какое-то время. Потом в конце коридора послышались шаги. Она выпрямила спину и стерла ладонью слезы со щек. Шедший мимо офицер остановился.
– Вам плохо?
– Нет. Спасибо. Прошло. - Она заставила себя улыбнуться, поднялась со скамейки и двинулась коридором к лестнице. Стены расползлись в стороны, и коридор казался широким, как поле.
Потом она вышла на улицу. Над городом висело солнце. В трещинах асфальта пробивалась тоненькая бледная травка. А она ничего не видела и шла как слепая.
Хорошо, что мальчиков дома не оказалось. Она села в кресло, не снимая пальто. Ей надо было думать, думать, искать выход.
Такой, с горестным заплаканным лицом и напряженным взглядом припухших глаз, ее и застал Шанце.
– Что вам, Гуго?
– Я зайду потом, фрау Копф.
– Давайте меню…
Она взяла у Шанце листок, взглянула на него, но ничего прочесть не могла.
– Что-нибудь случилось, фрау Копф? - тихо спросил Шанце.
– У меня убили мужа, - сказала она, с ненавистью глядя на серый мундир фельдфебеля.
Он поежился под этим взглядом, опустил глаза, вздохнул.
– Я слышал. - Шанце хотел сказать фрау какие-то очень душевные значительные слова, но понимал, что не имеет на это права, что мужа ее убил кто-то в таком же мундире. Теперь и он в ответе, все они в ответе. За все.
– Простите, Гуго, вы ни при чем, - сказала Гертруда Иоганновна глухо.
– При чем, - ответил он мрачно, и длинный нос его совсем опустился на подбородок. - Я тоже пришел сюда вместе со всеми.
Она взглянула на него странным, напряженным взглядом, словно старалась и не могла понять.
Теперь он увозит мальчика, Пауля.
– Кто?
– Доктор Доппель.
– Увозит? Куда?
– В Германию…
– Не отпускайте! - воскликнул Шанце.
– Вы же знаете эту машину, - сказала Гертруда Иоганновна.
– Пусть Пауль убежит.
– Куда?
– Не знаю. К партизанам, - выпалил Шанце и прикусил язык.
Она усмехнулась.
– Есть еще Петер.
– И Петер с ним.
– А что же будет со мной? - Ей вдруг стало легче от того, что этот глупый хромой повар в мундире фельдфебеля начал строить невероятные, неосуществимые планы.
– И вы бегите, - запальчиво сказал Шанце.
– А что же тогда будет с Фличем? С вами?…
– И мы убежим!
– К партизанам?
– Хоть к черту! Вы думаете, я могу глядеть спокойно на всю эту мерзость? Немцам пора образумиться, фрау Копф. Если мы останемся скотами, мы кончимся как нация. Нельзя жить в угаре, нельзя каждое поколение посылать на смерть. Нельзя жить ненавистью к другим. Чем синеглазая девочка Злата хуже любой Грехтен, фрау? Чем? Мы считаем себя великой нацией. Великое должно быть прекрасным, великодушным, добрым. Зло не может быть великим.
– Гуго, по вам плачет петля.
Шанце повернул голову и посмотрел на нее сбоку, став похожим на птицу.
– Если узнают, о чем я думаю. Но вы ж не донесете.
– Нет, Гуго, не донесу. И бежать мне некуда. Я - немка. Слишком большой узел. Вдруг не развяжешь.
– Большие узлы надо рубить.
– Спасибо за совет. - Не могла ж она ему сказать, что здесь она не случайно, что ей поручено важное дело и дело это нельзя предать никакой ценой. Нет этому делу цены.
Шанце ушел на кухню расстроенный.
Гертруда Иоганновна еще немного посидела не шевелясь, потом поднялась с кресла, сняла пальто, повесила на вешалку. Прошла в спальню, рассмотрела себя в зеркале, припудрилась.
