Юрий Иванов - Сестра морского льва
Подходили все новые и новые вельботы, толкались на палубе люди, бегали друг за другом и лазали по вантам ребятишки, лаяли собаки. Двух или трех лохматых зверюг островитяне привезли с собой. Показав ухмыляющемуся Сашке кулак, Валера схватил швабру. «Куда же вы делись? — услышал он вдруг голос девушки. — Постойте же!» Валера пошел медленнее, буркнув: «Мне не до болтовни, как некоторым, — работа». Скрестив руки на широкой мускулистой груди, Сашка сказал: «Он у нас страшно любит работу, он даже спит со шваброй». Лена поглядела на него, потом на Валеру и попросила: «А можно и мне пойти с вами, Валера? Послушайте, дайте мне швабру, и я так надраю палубу!» Физиономия у Сашки вытянулась. «Элен, мы же собирались совершить увлекательную экскурсию на фок-мачту. А потом...» — обиженным тоном начал он, но девушка громко засмеялась, выхватила у Валеры швабру и крикнула: «Потом, все потом, Летучая Рыба!»
Разозлившийся Сашка уехал на берег. Вечерело. Вскоре и островитяне отправились по домам. Решил немного размять ноги на суше Мартыныч, отправился с ними и Борька. Стихло все на судне. Конечно же, и Валерка бы умчался на остров, но была его вахта, и он не мог покинуть шхуну. Отправив ребятишек, осталась на судне и девушка. Нет, она не учительница, просто любит возиться с малышней, вот они к ней и липнут. Узнав, что шхуна только что пришла из зарубежного рейса и что он, Валера Волков, побывал и в Гибралтаре, и в Калькутте, и в Сингапуре, Ленка потребовала, чтобы он ей все-все рассказал. И, облокотившись о планшир, дымя душистыми сигаретами «Кемел», несколько пачек которых хранилось в его чемодане, он рассказывал ей и про обезьян, живущих на гибралтарской скале, и про мели, известные у моряков как «пожиратели кораблей», и про жару в Индийском океане, когда кажется, прикуривать можно от любой железной детали судна.
Они ходили по опустевшей палубе, спускались в машинное отделение, поднимались в тесную штурманскую рубку, и Валера показывал толстенные лоции, морские карты и приборы. С горящими глазами и возбужденным румянцем на щеках Лена слушала его затаив дыхание. А потом они поднялись на палубу, и Волков начал торопливо работать шваброй: островитяне намусорили, и надо было до возвращения Мартыныча все привести в порядок. Тут и Лена стала ему помогать. Сбросив ботинки и отвернувшись, она отстегнула чулки, сняла их и, подоткнув юбку, схватила вторую швабру. Отводя глаза от ее крепких голых ног, Валера таскал воду, окатывал палубу и желал лишь одного: подольше бы не возвращались с берега моряки...
ДЕВОЧКА ЗОВЕТ ПТИЦ
Лай послышался. Волков вернулся в кухню, поглядел в окно — Бич с берега мчался. Ворвавшись в дом, он возле печки высоко подпрыгнул, желая проверить, осталось ли хоть что на сковородке. Ну вот и Алька. Наконец-то.
— Ой и набегалась же я! Ужас, — сказала девочка, падая на табурет и подолом платья обмахивая лицо. — Один тут у нас есть, плешивый такой, Короедов приятель. Вечно браконьерит. Уф! Бакланов стрелять надумал, а они на гнездах. Задержала я его.
— Э, юнга, да ты гроза браконьеров?
— Ага. А как же? Когда Лена, наш охотинспектор, уходит из поселка, я тут как бы за нее.
— Лена?..
— Ну! Пургина Елена Владимировна. Так вот: я тут за нее. Слежу, чтобы никто не браконьерил. Да и по острову хожу, тоже посматриваю. Вот сижу-сижу в поселке, а потом ка-ак соберу рюкзак, позову Бича, и па-ашли мы с ним по острову на неделю, а то и две.
— Пургина, значит? Гм... И одна по острову? Не боишься?
— А чего бояться? Это ж не в городе. Толик вот один раз был в Петропавловске, так там ужас как страшно. Машин там разных! Он чуть под автобус не попал... Ой, Волк, ты еще не ел? Меня ждал, да?
На некоторое время они замолчали, утоляя аппетит, только Бич нервно зевал, побаиваясь, что люди позабудут про него. Тем не менее, учитывая, что в доме гость, он старался вести себя прилично и не клянчил. Так, значит, Ленка Пургина жива-здорова... Охотинспектор... Черт побери, где же она сейчас? Может, на лежбище? Значит... Значит, надо будет отправиться туда. Но как? Сейнер, наверно, пойдет... Ух, хороша картошечка! Стоп, а Бичу?
Уронив голову на пестрый половичок, Бич делал вид, что засыпает, но глаза его никак не хотели закрываться, а сырой нос судорожно вздрагивал, ловя волнующие запахи. Волков и Алька одновременно поглядели на собаку, потом друг на друга, и, засмеявшись, девочка отодвинула в сковородке ложкой грудку поджаристой картошки.
— Ну вот, дело сделано, — сказал Волков. — Эй, юнга, а сколько тебе лет? Двенадцать, да?
— Ага. Почти. А вам, капитан?
— Тридцать пять. Почти. А где твои фатер унд муттер?
— А вам какое дело? — неожиданно сердито и даже зло сказала Алька. Мотнув головой, она отвернулась, а потом поглядела в его лицо заблестевшими глазами и выкрикнула: — Да на лежбище! Все сейчас там. Забой начинается, вот. И Лена там, и... — покусав губу, она вскочила, вынула из шкафчика банку с домашним вареньем и с грохотом поставила на стол. — Давайте-ка лучше пить чай, а то «сколько», да «где», да «кто».
— Прости, — сказал Волков. — Действительно разболтался я. А варенье из жимолости? Ух и вкусно же пахнет!
— Ешьте, сама собирала и варила, — похвасталась девочка вновь потеплевшим голосом. — Бич, соня ты эдакая, не свисти носом.
— Послушай-ка, ты мне что-то про птиц и зверей изрекала, — сказал Волков, подцепляя из банки полную ложку варенья. — Мол, «повелительница». Как понять?
— Я? Ой, что же это я? Ведь я же обещалась доказать! — воскликнула Алька. — Ну конечно же, мы сейчас пойдем на мыс Птичий. А я и рыбок приготовила. Бич, ах ты соня эдакий! Бич, кот помойный пришел!.
Пес, подскочив на месте, бросился в один угол кухни, потом в другой, ударился башкой о ножку табурета, и наконец, обнаружив открытую дверь, косматым шаром выкатился на крыльцо, и помчался куда-то бешеным аллюром...
А день-то какой! Было солнечно и тепло. Небо вздувалось над островом синим парусом, океан сверкал и переливался золотой насечкой бликов. Голубой вдали, к берегу он наливался сочным зеленым цветом, как будто трава, растущая в долине, густо покрывала и дно, но нет, просто это отмели просвечивали сквозь воду. Чайки кружили над бухтой, выискивая что-то, а другие бродили по берегу или сидели на коньках крыш, чистились, потягивались и переговаривались добрыми голосами.
Они уже с полчаса поднимались в гору по узкой тропинке, пробитой в густой траве. Внизу глубоким блюдом лежала бухта; посредине, как игрушечный, виднелся сейнер. «Тихий час» у них, что ли? Две неподвижные фигуры, раскинув руки и ноги, как расстрелянные, валялись на палубе. Лишь капитан «Кайры», хорошо были видны его рыжие усы, красил трубу.
— «Кайра» — это рыбнадзор, — поясняла девочка на ходу. — Ну острова они надзирают. Чтобы никто поблизости рыбу не промышлял, котов не пугал или там, воду не загрязнял, а то уйдут отсюда коты. Ну что же вы совсем встали? — подпрыгивая, она побежала и с увлечением продолжала рассказывать: — Ну они еще с «Бакланом» — это второй сейнер, но его сейчас тут нет — шкуры с промысла возят. А Толька-то, Толька! Врунище эдакий: видел, говорит, как кит-плавун брюхо себе о риф чесал. Верите?
Альке было весело. Она мотала головой, отчего волосы крутились над плечами, наматываясь на шею, прыгала через канавки, рвала цветы или вдруг начинала посвистывать, подражая голосам полярных воробьев — пуночек, порхавших над высокой травой.
И Волкову было хорошо. Широко шагая, он вслушивался в звуки детского голоса, крики птиц и в шорох ветра, стелющегося по траве, который шуршит на суше совершенно по-иному, чем в океане; на душе было светло и празднично. В длительных океанских рейсах тоскуют не только глаза, уставшие от вида однообразной воды, но и твое обоняние и слух, жаждущие привычных для человека земных запахов и звуков. Оказывается, так приятно, что в эти земные звуки вплетается еще и звонкий детский голос.
— Толик, он очень умный. Каких-каких он только книг не читал! И он их может прямо на память рассказывать. Верите, да?
— Конечно, верю. Скажи-ка мне... — Волков перепрыгнул яму, пошел рядом с девочкой, — а Елена Владимировна, она сюда не придет, как ты считаешь?
— Осенью. Вот коты уплывут на юг, она и вернется. Осторожно, тут яма. Ну и работа у нее: ух! Всю весну, лето и осень бегает и бегает по острову. То у нее учет зверей, и она на лежбище, то забой, и она следит, чтобы кто лишних котов не забил, то браконьера какого выслеживает. Помогаю я ей. А я, знаете, какая строгая? — Остановившись, Алька свела брови и топнула ногой, а потом, рассмеявшись, продолжила: — А вообще-то, я тут за всех. Вот приезжаю из Никольского, и уже все ко мне: надо на почте, на телефоне посидеть, кричат: «Алька, посиди!» Сижу. Надо с ребенком чьим поиграться, зовут: «Алька, поиграйся!» Играюсь. Или надо в магазине попродавать чего, Нюрка зовет: «Алька!»
