Диана Джонс - Волшебные одежды
А потом, уже посреди ночи, раздалось отчаянное мычание — это смыло нашу корову. Робин вскочила из-за стола и закричала: «Помогите!»
Хэрн дремал сидя. Утенок свернулся калачиком на коврике у очага. Я была самая несонная, потому я встала и помогла Робин расчистить заднюю дверь. Но как только мы убрали задвижку, как дверь распахнулась, и на нас обрушился вал желтой воды.
— Помогите! — снова крикнула Робин. Нам кое-как удалось закрыть дверь обратно. На полу осталась лужа, и я заметила, что из-под двери сочится вода.
— Давай через дровяной сарай! — крикнула Робин.
И мы побежали в дровяной сарай, хотя я ясно слышала, что коровье мычание уже удаляется. А из-под двери дровяного сарая тоже текло. Мы отодвинули лодку — это оказалось совершенно нетрудно, потому что она уже плавала. А когда мы открыли дверь, оттуда хлынуло. Робин решила, что нам надо выйти в огород и отыскать корову, и уперлась на своем. Мы подоткнули подолы и пошлепали наружу; приходилось одновременно придерживать одежду, сохранять равновесие и пытаться хоть что-то разглядеть. Дождь лил как из ведра. Он шипел, и Река шипела, и вода бурлила, да так, что меня едва не сбило с ног. Я видела, что это все без толку. Корову уже было еле видно. Но Робин все-таки ухитрилась одолеть несколько ярдов, и лишь после этого сдалась и признала поражение.
— Что же мы будем делать без молока? — сказала она, и добавила: — Бедная корова!
Нам не удалось закрыть дверь дровяного сарая. Я привязала лодку к балке, мы пробрались обратно в главную комнату и закрыли дверь. Дровяной сарай — он на ступеньку пониже дома. Но вскоре и из-под этой двери потекли ручейки воды, словно темные жадные пальцы.
Робин села у очага. Я опустилась рядом.
— Если вода поднимется еще, мы утонем, — сказала Робин.
— А Звитт скажет «скатертью дорога!» и добавит, что это Река нас покарала, — сказала я. Я сидела, прислонившись к Робин, и смотрела, как с моих волос капает вода. Каждая капелька по дороге проделывала поворотов двадцать, потому что воловы у меня, когда намокают, начинают сильно виться. И я поняла, что теперь нам и вправду нужно уплывать. Коровы у нас больше нет. Папы нет, и поле вспахать некому. Бедолага Гулл пахать не сможет, а у Хэрна пока для этого маловато сил. Денег, чтобы покупать еду, у нас нету, потому что никто не покупает мои накидки. А если бы деньги и были, вполне могло бы оказаться, что жители Шеллинга не захотят нам ничего продавать. А потом я вспомнила, что они все равно собрались нас убить. Я думала, что заплачу. Но опять не получилось. Я смотрела на Младшего — в свете очага казалось, будто он улыбается, — на Утенка — он сопел во сне, и то приоткрывал, то закрывал рот, — и на воду, которая сочилась из дровяного сарая и собиралась в лужу. Робин была теплая и мягкая. Она, конечно, иногда может здорово разозлить, но все-таки она старалась как могла.
— Робин, — сказала я, — а мама выглядела так же, как мы? Она была из варваров?
— Я не знаю, — отозвалась Робин. — Я плохо ее помню. Мне кажется, что волосы у нее были такие же, как у нас, — но, может, я это выдумываю. Я почти ничего не помню. Я даже не помню, как она учила меня ткать.
Я, честно говоря, удивилась, что Робин ничего не помнит. Ей же было почти восемь лет, когда мама умерла. Вот я была намного младше, когда Робин учила меня ткать, а я все прекрасно помню. Я помню, что Робин не знала нужного узора для некоторых слов, и мы с ней рассчитывали узор вместе. Я сильно сомневаюсь, что хоть кто-то, кроме нашей семьи, сможе бы это прочесть — даже те, кто умеет читать тканье. Все прочие просто примут мою историю за очень красивую и необычную накидку, только и всего. Но я тку ее для себя. Когда я излагаю нашу историю на полотне, я лучше понимаю смысл нашего путешествия. Но сейчас мне придется прекратить, а то стук ткацкого станка беспокоит бедную Робин.
@GLAVA = 3
А потом мы окончательно решили, что надо отсюда уходить. Уже близился рассвет, но через ставни еще не пробивалось ни единого лучика света. У меня заболела шея, а во рту появился противный привкус. Огонь в очаге почти погас, но я все-таки видела в его свете, как Утенок переворачивается с бока на бок. Хэрн сидел за столом.
— Пол уже весь мокрый, — сказал Хэрн.
Я потрогала коврик перед очагом. Он и вправду был мокрый, словно болотный мох. Я охнула.
И тут дверь спальни распахнулась, и на пороге возник Гулл. Он был одет в ночную рубаншку, и казался сейчас совершенно обычным, прежним Гуллом.
— Уже пора? — спросил он.
— Что — пора? — удивился Хэрн.
— Пора уходить, — сказал Гулл. — Нам надо плыть вниз по Реке.
Вот клянусь — перед этим Робин спала. Но тут она мгновенно вскочила и попыталась успокоить Гулла и уложить его обратно в постель.
— Да-да, мы уходим. — сказала она. — Но еще рано. Пойди полежи, пока мы будем собираться.
— Но вы же не уйдете без меня? — спросил Гулл, когда Робин оттеснила его обратно в спальню.
— Конечно, нет! — сказала Робин. — Но мы еще не сложили вещи в лодку. Ты отдохни, пока мы будем их складывать, а когда завтрак будет готов, я тебя позову.
Пока она укладывала Гулла в постель, мы с Хэрном сердито шлепали по комнате. Мы заправили лампу, зажгли ее снова и подложили в очаг последние поленья. Утенок проснулся.
— Мы вправду уходим? — спросил он, когда Робин вернулась.
Мы с Хэрном думали, что Робин просто успокаивала Гулла. Но она сказала:
— Видимо, придется. Мне кажется, Гуллу лучше знать, чего хочет Бессмертный.
— Ты имеешь в виду, что это Бессмертный сказал ему, что нам нужно уходить? — спросила я. И хотя было раннее утро, от благоговейного ужаса у меня по спине побежали мурашки. Обычно со мной такое случается только по вечерам.
— Гулл, должно быть, услышал наш разговор, — сказал Хэрн. — Только-то и всего. Но лично я доволен, что хоть что-то заставило тебя пошевелить мозгами и начать соображать. Давайте собираться.
Тут я поняла, что мне совершенно не хочется никуда уплывать. Шеллинг был единственным местом, которое я знала. А вокруг была пустота. Люди приходили из ниоткуда и рассказывали всякие истории про варваров с их заклинаниями, про короля, про войну — но я не верила, что все это взаправду существует. Настоящим был только Шеллинг. Мне не хотелось уходить в никуда. Кажется, Хэрн себя чувствовал примерно так же. Мы взяли лампу и побрели в дровяной сарай, чтобы выгнать лодку наружу, для погрузки.
Как только мы открыли дверь, в сарай снова хлынула вода. Она вилась вокруг наших лодыжек, словно желтый шелк, ленивая, гладкая, упругая и сильная, — и с журчанием утекала в жилую часть дома. Лодка плавала уже на уровне ступеньки. В свете лампы в воде отразились наши удивленные и испуганные лица.
— Знаешь, — сказал Хэрн, — а ведь мы вполне можем загрузить лодку здесь, а потом просто выплыть через дверь.
Я посмотрела на дверь — но мне мешал свет лампы. Я смотрела вниз — туда, где обычно находился спуск к Реке, — и не понимала, что я вижу. Ну, вы же знаете, такое иногда случается. Вместо склона я увидела какую-то яркую длинную полосу, а посреди этой полосы что-то скользило. Мне показалось, будто меня вынули из моей же собственной головы и поместили в куда-то несущуюся пустоту. Я увидела у себя под ногами себя саму: копна спутанных волос и круглые от страха глаза, дикие и странные. Мне подумалось, что, наверное, так себя сейчас чувствует Гулл.
Утенку это все не нравилось.
— Эта вода лезет туда, где всегда был воздух! — сказал он и побрел к двери, пытаться ее закрыть.
Но удалось это лишь Хэрну — у остальных не хватало сил справиться с напором воды. Я постоянно забываю, какой он сильный, наш Хэрн. А по виду никогда не догадаешься. Он высокий и худой, и вдобавок еще и сутулится — в общем, в точности, как цапля, в честь которой его назвали.
Мы долго спорили, что нам надо брать с собой, а потом долго ходили вверх-вниз по лестнице на чердак и обратно. Робин сказала, что надо взять с собой яблоки. Хэрн сказал, что ненавидит фрукты последнего урожая. На самом деле, просто никому из нас не хотелось уплывать. Но постепенно нас охватило приподнятое настроение, и погрузка пошла быстрее. Хэрн укладывал вещи в ящики и громко отдавал приказы, а остальные бегали туда-сюда, вспоминая, что нам еще понадобится. Мы упаковали столько кастрюль и сковородок, что готовить завтрак оказалось не в чем. И почти всю еду мы тоже упаковали — остался лишь хлеб да сыр.
Робин разбудила Гулла и одела его в теплую одежду. На остальных были старые толстые дождевые накидки. Я тку их, только когда позарез нужно, потому что их надо ткать в двойное плетение, и на каждую такую накидку уходит несколько недель. Мое будничное платье намокло, а изводить праздничное мне не хотелось. А кроме того, мне уже осточертело бродить во воде, путаясь в юбке. И я надела старую одежду Хэрна. Я попыталась уговорить Робин надеть какую-нибудь старую одежку Гулла. Год назад она бы наверняка согласилась. А теперь она вколотила себе в голову, что надо вести себя как леди, и напялила свою кошмарную старую синюю юбку — я там допустила ошибку при тканье, и узор получился совершенно неправильный.
