Михаил Матюшин - Сокровища ангуонов
— Все равно как в штольне, — смущенно пробормотал Коська. Видно было, что и он не меньше моего перетрусил, однако тут же, чтобы скрыть от меня свое смущение, по возможности бодро рассказал мне о том, как они однажды с отцом спускались в шахту и как его чуть не пристукнуло куском породы. — Я аж глаза от страха выпучил, а отец смеется. Вот, понимаешь, был человек, ничего не боялся!
— А где он сейчас?
— Известно где, контра заглотала. Еще когда мы на руднике жили. Забастовка, понимаешь, случилась, а он как крикнет самому управляющему: «Живодер ты, кровь нашу рабочую сосешь!» Понятно, на подозрение взяли, а после заарестовали — и теперь ни слуху и ни духу.
— Может, еще объявится.
— Ясно, может, — согласился Коська, — только не сейчас; сейчас запросто сцапают… Ну, пошли дальше?
— Пойдем.
Подземный ход, которому, казалось, и конца не будет, оборвался так неожиданно, что я чуть не упал, когда протянул руку в сторону и не встретил бугристой стены. Коська поводил фонарем, осветив помещение, в которое мы попали. Это была довольно высокая овальная комната со сводчатым потолком, с которого причудливыми люстрами свисали сталактиты. При свете фонаря «люстры» искрились разноцветными огоньками.
— Ух, красотища какая! — восхитился Коська, хотел еще что-то добавить, но тут же замолчал, дернув меня за рукав. Я вздрогнул и тотчас увидел то, ради чего мы натерпелись столько страха, пробираясь по коридору, и чего, честно говоря, почти не ожидали обнаружить. Я увидел золотых идолов.
— Стоят, — прошептал Коська.
— Стоят, — сказал я, не веря своим глазам. В глубине подземелья, выстроившись в шеренгу, темнели человеческие фигуры. Это было золото, шесть идолов золота!
Было от чего потерять голову. Схватившись за руки, мы начали отплясывать такой танец радости, какому позавидовали бы все племена краснокожих. Стоило посмотреть, как при вздрагивающем свете фонаря метались по стенам наши искривленные тени. Еще бы не радоваться: таких богатств, таких сокровищ, должно быть, не видел сам разбогатей Чуркин! Мы плясали и кричали как дикари, как тысяча дикарей!
И доплясались: Коська так тряхнул фонарем, что он захлебнулся и погас. Наступила абсолютная темнота, разом поглотившая идолов вместе со мной и с Коськой. Напрасно силился я рассмотреть свои руки, поднося их к самому носу… Вот когда мне стало по-настоящему страшно.
— Зажигай! — закричал я не своим голосом. Мне почудилось, что идолы при последней вспышке фонаря оскалили зубы. «Гай! Гай!» — метнулось эхо, «Гы-гы!» — захохотали на разные голоса идолы. Я шарахнулся в сторону. Под ногами загремело, и я шлепнулся на пол. Наступила жуткая тишина… Сейчас, сейчас… Что сейчас? Идолы вели себя спокойно, рядом сопел Коська.
— Ушибся? — опросил он, почти коснувшись моей щеки губами, потом добавил растерянно: — Понимаешь, спичек-то у меня нету.
Эта новая неприятность подействовала на меня отрезвляюще, все стало на свое место: у нас потух фонарь, и зажечь его нечем, стало быть, придется возвращаться в кромешной темноте. Ну и что же? Выберемся, подумаешь! Я поднялся на четвереньки, под ногами снова загремело. Это был фонарь: разиня Коська уронил его, а я об него коленку зашиб… Так впервые я понял разницу между реальным и выдуманным страхом. Выдуманный был страшнее.
— Ну, где ты там? — позвал меня Коська. — Ползи сюда, пилить будем.
Пилить? Фу, черт! Я и забыл о том, что у меня в мешке слесарная пила. А Коська, ну и Коська, вот человек! Он, наверно, и под револьвером не дрогнет, еще, пожалуй, и язык врагу покажет, посмеется прямо в лицо ему. Мне стало неловко за себя, и я поспешно подполз к идолам. Взяв у меня пилу, Коська долго сопел, пыхтел, должно быть, примерял, какой кусочек легче всего отпилить, потом плюнул о досады, угодив мне в макушку:
— Чего ты плюешься! — обозлился я.
— Да понимаешь, до шеи никак не дотянусь… Олухи, не могли уж поменьше отлить своих уродов. Становись рядом, — может, свалим.
Мы уперлись в крайнего идола, поднатужились, и он, качнувшись, с грохотом рухнул на каменные плиты.
— Вот теперь другое дело, сподручнее будет, — удовлетворенно сказал Коська. — Где у него шея-то?
Я ощупал идола, добрался до шеи, но головы не обнаружил. Вместо нее торчала култышка с зазубренными краями. Час от часу не легче!
— Коська, у него головы нету.
— Чего? — пропыхтела темнота. — Как это нету?
— А я знаю? — Наши руки встретились. Коська огорченно хмыкнул и начал шарить по каменным плитам.
— Вот она, сама отвалилась. Тоже мне, литейщики… Тяжелая! Давай мешок, он у тебя с лямками.
Загрузив мешок «образцом», мы добрых полчаса ползали вдоль стен, ощупывая каждый выступ, пока не наткнулись на выход. Вернее, мы разом «воткнулись» в него, стукнувшись лбами, и повалились, тяжело отдуваясь: проклятая голова весила не меньше пуда. Отдышавшись, поползли было дальше, но Коська вспомнил, что в подземном коридоре можно было идти во весь рост.
До поворота и еще немного мы прошли довольно быстро, хотя голова идола основательно оттянула нам руки. Потом снова поползли друг за другом, один волочил мешок, а другой «прокладывал» дорогу, нежно оглаживая ладонями шероховатые плиты. Так было надежнее, по крайней мере мы не рисковали сорваться в колодец.
ЗА НАМИ СЛЕДЯТ
Едва мы выбрались из подвала, как второй раз совершенно ослепли: густая черная темь подземелья сменилась желтым блестящим туманом.
— Не шевелись, а то сорвешься, — предупредил меня Коська.
Как слепые котята, мы прижались друг к другу и долго не открывали глаз: слишком ярким было солнце. Интересно, сколько времени мы пробыли под землей? Говорить не хотелось, было приятно вот так стоять с закрытыми глазами и ни о чем не думать. Я с удовольствием слушал, как дышит Коська, смешно посапывая носом.
Мой друг Коська! С того памятного дня прошло много лет, а я до сих пор не могу забыть о том, как мы стояли тогда в развалинах старых казарм. Где он сейчас, нашел тогда или позже свои сокровища, которые так мечтал преподнести в дар молодой Республике?
— Ну, теперь пойдем на шхуну, — первым очнулся Коська. Я открыл глаза. Сквозь проем в кирпичной стене виднелось море. Будто вправленное в причудливую рамку, оно чем-то напомнило мне мамин этюд. Вблизи нежно-дымчатое с голубоватым отливом, вдали темное, в золотых насечках. В нем отражались невесомые, как пух, облака, виднелся крошечный парус, белым серпиком врезанный в небо. Коська тоже посмотрел на парус, потом сказал, прищурившись:
— Будто картина, красотища!
Мы еще полюбовались бы чудесной картиной, но в нее вдруг вполз непрошеный корабль с отчетливой надписью на скуле: «Robber».
«Разбойник» — прочитав, поняли мы с Коськой, хотя не знали ни одной иностранной буквы. Слишком хорошо нам было знакомо имя крейсера-интервента, который с некоторых пор маячил на рейде, наведя на город жерла пушек.
Коська влез на стену, я подал ему мешок с головой идола, а сам вернулся, вспомнив про оставленную где-то в развалинах свою тетрадь, в которой был план древнего города, начерченный отцом. Возле входа в подвал тетради не оказалось, тогда я решил заглянуть за угол казармы, где мы с Коськой обстоятельно изучали план, прежде чем спуститься в подземелье.
Чтобы не терять времени даром, я не стал обходить казармы, а уцепившись за железный болт, торчавший в стене, подтянулся, выглянул наружу и чуть было не вскрикнул от неожиданности. На углу, там, где мы с Коськой совсем недавно разглядывали план Веданы, стоял белогвардейский офицер. Выпустив болт, я плюхнулся вниз и, зачем-то пригибаясь, кинулся к проему в противоположной стене.
Когда я чуть ли не кубарем скатился по откосу на берег и, балансируя, пробежал по скользкому горбылю на шхуну, то Коську уже там не застал. Он ушел, даже не захватив удочки. «Вот чудак, не терпится показать идола своему брату, — незлобиво подумал я, — ну и пусть, а я пока половлю рыбу». Вода была по-прежнему прозрачной, и в ней почти по самому дну лениво бродили пеленгасы; задергалась леска донки, я собрался было подсечь, но чуть не сорвался за борт от внезапного окрика:
— Нагнись!
Я оглянулся и увидел своего приятеля. Он сидел в полузатонувшей рубке по шею в воде и морщил посиневшие губы.
— Ползи сюда! — скомандовал Коська и, понизив голос, пояснил: — За нами следят, Климка. Когда ты спускался к берегу, то из-за казармы вышел человек, вот я и спрятался на всякий случай. Тут что-то нечисто.
Едва он проговорил все это, как наверху посыпались камни, и на скале появился белогвардеец.
— Лезь, чего ты маячишь, — зашипел Коська, и я в чем был погрузился в воду.
Стараясь не испачкаться, офицер осторожно спустился со скалы и начал прохаживаться по берегу, поглядывая на шхуну. Обошел с одной стороны, потом с другой, но нас не заметил. Очень долго ходил, хорошо еще, что было солнечно и вода была не слишком холодной. Один раз он даже попытался пройти на шхуну, но, видимо, раздумал: слишком ненадежным трапом был горбыль. Тогда он махнул рукой и направился к водной станции. Подождав, когда он скроется, мы вылезли из рубки, перешли через заливчик и спрятались за большой валун.
