Лемони Сникет - Конец! (с иллюстрациями)
— Ты никогда не бывала на другой стороне острова? — опять удивилась Вайолет.
— Никто туда не ходит, — ответила Пятница. — Ишмаэль считает, что это слишком опасно из-за всего натащенного туда хлама. Никто даже не собирает горьких яблок с дерева, кроме как в День Принятия Решения.
— Праздник? — поинтересовалась Солнышко.
— Да, пожалуй, что-то вроде праздника. Один раз в году в этом районе моря наступает прилив и прибрежную отмель затапливает. Это единственный момент, когда от острова может отплыть лодка. Целый год мы строим огромную лодку типа каноэ, и в тот день, когда начинается прилив, мы устраиваем праздник и представление, каждый показывает что умеет, а потом тот, кто хочет покинуть колонию, делает так: откусывает кусок горького яблока и выплёвывает его на землю, после чего садится в лодку и прощается со всеми остальными.
— Гадость, — пробормотала младшая Бодлер, представив себе кучу людей, плюющихся яблоками.
— Ничего не гадость. — Пятница нахмурила брови. — Это очень важный обычай в колонии.
— Я уверена, что он замечательный. — Вайолет бросила на сестру строгий взгляд, напоминая ей, что порицать чужие обычаи невежливо.
— Вот именно, — подтвердила Пятница. — Конечно, редко кто покидает остров. С давних пор, ещё до того, как я родилась, в сущности, не уплыл ни один человек. Так что каждый год мы просто поджигаем лодку и сталкиваем в море. Горящая лодка, медленно исчезающая на горизонте, — чудесное зрелище.
— Да, наверное, это чудесно, — проговорил Клаус, про себя подумав, что звучит это скорее жутко. — Но по-моему, жалко попусту каждый год строить каноэ только для того, чтобы сжечь.
— Зато у нас есть занятие. — Пятница пожала плечами. — Кроме строительства лодки у нас на острове не особенно много занятий. Мы ловим рыбу, готовим пищу, стираем, но все равно остаётся много свободного времени.
— Стряпня? — с надеждой спросила Солнышко.
— Сестра у нас что-то вроде повара, — сказал Клаус. — Она наверняка будет рада помочь с готовкой.
Пятница улыбнулась и сунула руки в глубокие карманы платья.
— Буду иметь в виду, — отозвалась она. — Вы уверены, что не хотите ещё глоточек сердечного?
Все трое Бодлеров покачали головами.
— Нет, спасибо, — ответила Вайолет, — но все равно ты очень любезна.
— Ишмаэль говорит, что со всеми людьми надо обращаться любезно, — сказала Пятница, — если только люди не проявляют нелюбезности. Поэтому я и не взяла с собой на остров этого отвратительного Графа Олафа. Вы путешествовали вместе с ним?
Бодлеры переглянулись, не зная, как ответить на этот вопрос. С одной стороны, Пятница была очень сердечна, но, так же как и сердечное, которым она их угостила, в её описании жизни на острове помимо сладости проскальзывало что-то другое. Обычаи в колонии показались детям очень суровыми, и хотя они испытывали облегчение, избавившись от общества Графа Олафа, бросить его на отмели было как-то жестоко. Правда, сам он не задумываясь поступил бы так же с сиротами, если бы представилась такая возможность. Вайолет, Клаус и Солнышко не знали, как поведёт себя Пятница, если они признаются, что приплыли вместе с негодяем, поэтому ответили не сразу. Но тут средний Бодлер вспомнил одно выражение из книжки про очень, очень вежливых людей.
— Это как посмотреть, — ответил он фразой, которая звучит как ответ, но не имеет ни малейшего смысла.
Пятница бросила на Клауса пытливый взгляд, но в этот момент прибрежная отмель кончилась, и все они уже стояли на краю острова. Берег перед ними постепенно поднимался, песок был такой белый, что белое платье Пятницы почти сливалось с ним, наверху на склоне лежала лодка, сплетённая из тростника и ветвей деревьев, и выглядела она почти законченной, а стало быть, очевидно, близился День Принятия Решения. За лодкой высилась огромная белая палатка, длиной со школьный автобус. Бодлеры вошли вслед за Пятницей внутрь палатки и, к своему удивлению, увидели, что там полно коз, которые дремали, лёжа на земле. Козы были привязаны друг к другу толстой лохматой верёвкой, а над ними возвышался старик. Он улыбался Бодлерам сквозь бороду, густую и нечёсаную, точно шерсть на этих козах, восседая на громадном кресле, сделанном из белой глины, а перед ним, там, где должны были находиться его ноги, поднимались ещё два невысоких глиняных столбика. На нем было такое же одеяние, как на Пятнице, и такая же раковина висела у него на поясе, и таким же сердечным, как у Пятницы, голосом он обратился с улыбкой к Бодлерам.
— Кто тут у нас? — спросил он.
— Я нашла троих уцелевших на прибрежной отмели, — с гордостью сообщила Пятница.
— Добро пожаловать, уцелевшие, — произнёс Ишмаэль. — Простите, что не встаю, — ноги у меня сегодня совсем разболелись, вот я и лечу их нашей целебной глиной. Очень приятно познакомиться.
— И нам приятно познакомиться с вами, Ишмаэль, — отозвалась Вайолет, подумавшая при этом, что эта целебная глина обладает весьма сомнительной медицинской эффективностью — фраза, означающая в данном случае «вряд ли вылечивает больные ноги».
— Называйте меня Иш. — Ишмаэль нагнулся и почесал голову одной из коз. — А вас как мне называть?
— Вайолет, Клаус и Солнышко Бодлер, — вмешалась Пятница, не дав детям представиться самим.
— Бодлеры? — повторил Ишмаэль и поднял брови. Некоторое время он молча рассматривал детей, делая при этом большой глоток сердечного. Улыбка на миг сошла с его лица, но тут же он приветливо улыбнулся, глядя на них сверху вниз. — К нам давно не прибывало новых островитян. Добро пожаловать, живите здесь, сколько пожелаете, если, конечно, не будете проявлять нелюбезность.
— Спасибо, — ответил Клаус, стараясь говорить как можно любезнее. — Пятница нам кое-что рассказала про остров. Нам все показалось очень интересным.
— Это как посмотреть, — отозвался Ишмаэль. — Если вам и захочется покинуть остров, то такой случай представляется только один раз в году. А пока, Пятница, не отведёшь ли их в палатку, чтобы они переоделись. У нас как раз появились новые шерстяные одеяния, они вам вполне подойдут.
— Мы будем вам очень признательны, — сказала Вайолет. — Наша форменная одежда промокла насквозь во время шторма.
— Надо думать. — Ишмаэль покрутил прядку бороды. — По нашему обычаю мы носим только белое — под цвет здешнего песка, целебной глины и шерсти диких коз. Пятница, я удивлён, что ты решила нарушить традицию.
Пятница покраснела и поднесла руку к темным очкам, закрывающим ею глаза.
— Я нашла их среди обломков на берегу. Солнце так слепит, вот я и подумала, что очки будут кстати.
— Не стану тебя принуждать, — спокойно произнёс Ишмаэль, — но мне думается, ты могла бы соблюдать наши обычаи в одежде и не щеголять в чужом глазном наряде.
— Ты прав, Ишмаэль, — тихо проговорила Пятница и одной рукой сняла очки, а другую быстро сунула в глубокий карман платья.
— Так-то лучше, — одобрил Ишмаэль и улыбнулся Бодлерам. — Надеюсь, вам понравится жизнь у нас на острове. Мы все оказались здесь в результате той или иной бури и, вместо того чтобы возвратиться в наш прежний мир, создали колонию, оградив её от людского коварства.
— С ними был один коварный человек, — с энтузиазмом подхватила Пятница своим тоненьким голоском. — Его зовут Граф Олаф. Он вёл себя так отвратительно, что я не взяла его с собой.
— Олаф? — переспросил Ишмаэль, и опять брови его поднялись. — Он ваш друг?
— Дудки, — выпалила Солнышко.
— Нет, не друг, — поспешила объяснить Вайолет. — По правде говоря, мы очень давно пытаемся спастись от него.
— Он — ужасный человек, — добавил Клаус.
— Одна лодка, — проронила Солнышко.
— Хм, — задумчиво произнёс Ишмаэль. — Это вся история, Бодлеры?
Дети переглянулись. Конечно, те несколько коротких фраз, которые они произнесли, не были всей историей. История Бодлеров и Графа Олафа была намного, намного сложнее, и если бы дети рассказали её всю, Ишмаэль, возможно, плакал бы так, что растопил бы вокруг себя всю глину, и не на чем стало бы сидеть и нечем мазать ноги. Бодлеры могли бы поведать рекомендателю обо всех интригах Графа Олафа — начиная от жестокого убийства Дяди Монти до предательства в отношении мадам Лулу на Карнавале Калигари. Они могли бы описать все его переодевания — от фальшивой деревянной ноги в роли Капитана Шэма до кроссовок и тюрбана в роли Учителя Чингиза. Они могли бы рассказать Ишмаэлю про множество сотоварищей Олафа, начиная с его подруги Эсме Скволор и кончая двумя женщинами с напудренными лицами, которые исчезли в Мёртвых Горах. Могли бы они рассказать и про все неразрешимые тайны, которые до сих пор не давали Бодлерам спать по ночам, — начиная с исчезновения капитана Уиддершинса из подводной лодки и кончая загадочным таксистом, подъехавшим к ним около отеля «Развязка». И уж конечно, они могли поведать Ишмаэлю о том кошмарном дне на Брэайни-Бич, когда они впервые узнали о гибели родителей. Но если бы Бодлеры взялись рассказывать Ишмаэлю всю историю целиком, им пришлось бы упомянуть и о событиях, которые выставляли бы их самих в невыгодном свете, что здесь означает «перечислить поступки, не уступающие по коварству олафовским». Им пришлось бы упомянуть о собственных интригах, начиная с выкапывания ловушки для Эсме и кончая устройством пожара, который сжёг дотла отель «Развязка». Им пришлось бы перечислить собственные переодевания, когда Солнышко притворялась Волчонком Чабо, а Вайолет и Клаус притворялись Снежными Скаутами; пришлось бы перечислять своих знакомых, начиная с судьи Штраус, оказавшейся более полезной, чем представлялось вначале, и кончая Фионой, оказавшейся более коварной, чем они вначале думали. Если бы Бодлеры рассказали Ишмаэлю всю историю целиком, они бы выглядели такими же злодеями, как Граф Олаф. Но детям не хотелось снова оказаться на прибрежной отмели среди обломков, выброшенных бурей. Им хотелось уберечься от коварства и зла, пусть даже обычаи здешней колонии и пришлись им не по вкусу. Поэтому вместо того, чтобы рассказать Ишмаэлю всю историю целиком, Бодлеры кивнули и ответили на его вопрос самой безопасной фразой, какая им пришла в голову.
