Виктор Аланов - Петька Дёров
Решили дождаться темноты.
И вот, когда сгустились сумерки, когда не стало видно появлявшихся весь день гитлеровских часовых, выдвинутый вперед дозорный доложил Белову:
— Со стороны деревни кто-то ползет.
Подошел второй дозорный.
— По одежде вроде немец и несет что-то. По всему видно, — человека, — доложил он.
Партизаны притаились. Вскоре они совсем ясно различили поднявшуюся из канавы фигуру немецкого солдата, чуть сутулившуюся под тяжестью ноши. Он шел быстро и тяжело дышал.
За спиной у него висела винтовка.
Вот немец вошел в лес, зашел за куст и бережно опустил свою ношу на землю. Потом снял винтовку с плеча и положил ее рядом с собою. Он с опаской поглядывал на деревню и прислушивался.
В это время Белов, встав во весь рост, с маузером в руке направился к немцу. Партизаны стали заходить с другой стороны. Услышав шорох, немец схватился за винтовку.
Но Белов опередил его. Направив на немца маузер, он тихо скомандовал:
— Хенде хох! Руки вверх!
Немец, бросив винтовку, поднял руки. На лице его не было и тени испуга. Наоборот, он как-то виновато улыбнулся. Потом довольно радостно проговорил:
— Руссише партизанен! Как карошо!.. — И, показывая рукой на лежащего на земле человека, добавил — Малшик хат дейче официрен капут гемахт… Морген — малшик капут!
При этом немец провел рукой по шее и показал кверху.
Белов поручил одному из партизан наблюдать за немцем. Сам подошел и наклонился над лежавшим на земле человеком.
— Петька! — тихо вскрикнул он. — Неужели умер?
Опустившись на колени, Белов как можно ниже наклонился к лицу мальчика и услышал его ровное дыхание.
«Жив!»— радостно подумал он и подозвал к себе здоровенного матроса, Николая Утлиха.
— На, Коля, неси нашего героя домой. А немца возьмем тоже с собой. Передадим его при случае на «Большую землю». По всему видно, что он — хороший человек. Кабы не он, — наверно не видать бы нам больше Петьки.
НА «БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ»
А в партизанском «лазарете»— большой просторной землянке — около Петькиной постели сидела Мария Федоровна. В это время дверь в землянку открылась. Вошли командир и комиссар.
— Ну, товарищи, — обратился комиссар к раненым. — Завтра самолет ждем. На «Большую землю» полетите.
— Товарищ комиссар, — раздались голоса, — ведь мы совсем здоровы. Еще денек-два полежим и снова в бой.
Комиссар посмотрел на говоривших. Это были отличные партизаны — коммунисты Байбеков и Никуленко. Они считались тяжело раненными. У одного перебита кость руки выше локтя. У Никуленко прострелена, навылет грудь повыше легких, около ключицы.
— Спасибо, товарищи, за ваше желание остаться здесь добивать врага Но лететь надо. Вылечитесь, а тогда обратно прилетайте. Всё-таки у нас нет и лекарств тех, которые нужны, и врачей таких, какие для вас нужны, — проговорил комиссар и подошел к Петьке,
* * *На партизанском «аэродроме»— большой лесной поляне, приготовленной к приему самолета, — собралось много партизан. Раненые на подводах курили в руку, тихонько переговаривались с провожавшими. В темноте были слышны просьбы друзей:
— Слышь, Коля, как выздоровеешь, забеги к моим родным. Скажи, что в партизанах. Вот, письмишко передашь.
Другой просил:
— Иван, будь другом, зайди на улицу Декабристов, 22, квартира 5. Передай женке Нине и дочери Гале привет. Ну и передай, что скоро вернусь. Вот гитлеровцев разобьем и вернемся все.
Все вслушивались в ночную тишину, ждали рокота самолета, чтобы подать сигнал посадки.
Лежа на подводе, на ворохе сена, Петька глядел в темное, усеянное звездами небо.
Петька переживал противоречивые чувства. Ему было интересно и радостно лететь на «Большую землю», впервые в жизни подняться в воздух на самолете. И в то же время до боли не хотелось покидать дружную партизанскую семью… Особенно огорчало его то, что он не успел проститься с Марией Федоровной. Тетя Маня, не отходившая от Петьки в первые дни его болезни, неожиданно ушла куда-то из отряда и даже не попрощалась с Петькой перед уходом.
Когда Фомка с Марией Федоровной Черновой прибыли в отряд, раненых уже увезли на аэродром.
— Опоздали, Фомушка, уехал твой друг Петька, — огорченно сказала Чернова.
— Тетя Маня! А далеко до аэродрома? — воскликнул Фома. — Я мигом… Хоть попрощаться.
— Да недалеко, километра три. Но я не могу бежать, как ты, — усмехаясь, ответила Мария Федоровна,
Но в дверь землянки постучали. Вошел радист. Только что принятую им радиограмму нужно было срочно передать командиру или комиссару. Узнав, что они на аэродроме, радист вызвал связного. Вот с ним и побежал Фомка. Связной с Фомкой прибежали вовремя. С самолета еще выгружали боеприпасы, медикаменты, оружие. Телеги с ранеными уже подъехали к самолету, ждали очереди на погрузку бойцов, отправляемых на «Большую землю». Фома перебегал от телеги к телеге, разыскивая Петьку, как вдруг его кто-то крепко схватил за плечо. Еще минута — и Фома был поднят на воздух и прижат к широкой груди Сергея Андреевича. Секунду спустя, поставив Фомку на землю, Чернов проговорил:
— Молодец, я так и знал, что ты придешь к нам, к своему другу Петьке. Жаль только, что побыть вам вместе лишь несколько минут осталось. Отправляем его на «Большую землю», лечиться. Иди попрощайся с другом!
И Сергей Андреевич легонько подтолкнул Фому к телеге, на которой лежал Петька.
Фомка в один миг прижался к другу, тихо прошептав:
— Петька! Как же это ты?.. Как же тебя ранило?..
— Фома! Ты?.. — вполголоса воскликнул Петька и обнял Фомку. — Знаешь, Фома, жаль деда Игнашку. Убили его фрицы. Но я отомстил. Как дал по ним гранатой! В клочья, в куски разнес! Ну, видишь, и меня маленько зацепило. А ты-то совсем к нам или в гости только? — добавил Петька.
Фомка посмотрел на друга и тихо произнес:
— Совсем. Вместо тебя останусь. Я им, проклятым фашистам, отомщу за тебя.
— А как же бабка Агафья? — спросил Петька.
— О, она поправилась. Крепкая старушка. Одна будет, — ответил Фома. — А я навещать буду.
Кончив с разгрузкой самолета, начали осторожно укладывать раненых. Сергей Андреевич подошел к Петьке.
— Ну, Петро, документы о твоем представлении к правительственной награде летят вместе с тобой.
— Товарищ комиссар, спасибо. А лучше бы оставили меня в отряде. И награды не надо. Я хочу с вамп. И Фома вот пришел. Вместе были бы, — начал просить Петька.
Но комиссар ласково ответил:
— Нет, Петро. Ты свое дело сделал. Лети и лечись, выздоравливай. А потом в суворовское или нахимовское училище пойдешь. Хороший офицер из тебя выйдет. Ну, прощай, герой, — и Сергей Андреевич обнял Петьку.
— Прощайте, — чуть слышно ответил Петька и умолк, чтобы не расплакаться.
Но, когда снова подошел Фома, обнял Петьку и сказал: «Ну, что же, Петь?.. Встретимся ли еще когда-нибудь?»— тут Петька не выдержал. По лицу капля за каплей полились слезы. А Фома, никогда не плакавший, вдруг зашмыгал носом, еще крепче обнял друга и добавил рыдающим голосом: «Не бойся, Петя, будь спокоен… Я за тебя остаюсь».
И вот закрылась дверца самолета. Машина загудела, задрожала. Потом самолет пробежал по земле, поднялся в воздух и исчез в ночной темноте.
Партизаны молча провожали скрывшуюся в темном небе машину.
И, глядя вслед улетающему самолету, комиссар положил свою тяжелую руку на голову рыжего Фомки и проговорил:
— Крепкий человек будет Петька. Настоящий коммунист вырастет.
