Владислав Крапивин - Давно закончилась осада…
И тогда Коля сказал… сказал то, что зрело в нем незаметно, будто давно уже, а сейчас вдруг сложилось в несколько слов:
— Отец Андрей, можно я вам исповедуюсь?
Тот быстро нагнулся над Колей, дернул себя за бородку.
— Но ведь… оно не по закону. Я не священник, а простой монах. Исповедоваться надо батюшке, в храме, в своем приходе. А потом — причастие…
— Ну да, я знаю… Но я читал, что иногда могут исповедовать и монахи. Например, на поле боя или на корабле или… ну, если какие-то необычные условия…
Отец Андрей нагнулся еще ниже.
— А сейчас что же? Они такие… необычные?
Коля уткнулся глазами в стол. Как про это сказать? Как объяснить, что именно сегодня, на этой древней земле, среди святых развалин, солнца, запаха вечной полыни и вечного моря вдруг захотелось ясности и чистоты. Чтобы никакие тяжести не томили душу, никакие самые мелкие занозы ее не царапали… Ох, да что это? Стыд какой… С ресницы опять упала капля, расплылась на желтой доске темной звездочкой. Коля лбом лег на забинтованный локоть.
Отец Андрей быстро придвинул табурет, сел рядом.
— Э, да ты что распечалился, отрок?.. Сашенька, душа моя, окажи мне подмогу. У меня все веники кончились, погуляй поблизости, нарви сухой полыни, она для подметания пригодней всего… А мы с Колей пока побеседуем.
Коля услышал, как Саша ответила что-то послушно и неразборчиво, скрипнула дверь. Мягкая ладонь коснулась Колиного затылка.
— Ну, голубчик… что с тобой такое? Что-то тяжкое на сердце?
Коля поднял лицо.
— Да… святой отец. Прежде всего страх… Он уже прошлый, но все равно…
И он стал рассказывать про страх тоски и одиночества, который не дал ему остаться в корпусе. Думал, это будет долго, а вся история уложилась в две минуты, в десяток сбивчивых фраз.
Пальцы отца Андрея легли ему на плечо.
— Не терзайся. Возможно, это и не страх был, а веление судьбы. Она тебе предписала иную дорогу…
— Но ведь я хотел быть моряком!
— В моряки идут не только через военный корпус. Может быть, не случайно ты оказался в этих краях… В любом случае, грех твой не велик, тем боле, что ты сожалеешь о нем. А Господь милостив…
— И еще был страх… Перед ночными развалинами. Но я его преодолел. То есть мне помогла одна девочка…
— Уж не Сашенька ли?
— Нет, другая, незнакомая. Когда я пошел среди ночи, чтобы победить себя, она встретилась в разбитом доме и сказала: «Ты больше не будешь бояться»…
— Добрая девочка.
— Очень… А еще я…
Ох как трудно было говорить про медицинский атлас (хорошо, что Саша еще не вернулась). Но рассказал и это. И про записку в конце.
Кажется, отец Андрей улыбнулся. Потом покашлял.
— Похожее со многими мальчишками случается. Главное — помни, что прочитал в конце.
— Я помню.
— Вот и хорошо. А Господь простит.
— А еще… У меня есть друг. Он тоже любит… ну, тайны всякие и старину… Надо было бы вместе с ним сюда пойти, а я… Мне хотелось только с Сашей…
— Ну, это дело объяснимое… Будет время, сходишь и с другом. Дней у вас впереди не считано…
— Все равно… получилось, будто обманул его.
— А ты скажи ему про это, признайся. Как-нибудь при случае. Вот и снимешь вину. Если друг, он обиды держать не станет…
«А ведь правда!»
— А еще… сделал я палочки барабанные На станке в школе. И продал приезжим, будто настоящие, военные. Сказал, что отыскал на бастионах…
Отец Андрей усмехнулся:
— И много ли с того торгу нажил?
— Рубль… Да я не ради рубля. Скорее ради интереса…
Отец Андрей вздохнул. И сказал, что Господь простит мальчику и этот грех.
Про Женю Коля говорить не стал. Почему-то ему казалось, что для Жени случай с палочками не был прегрешением.
— А еще…
И вдруг понял: вроде бы настоящих грехов больше и нет. Ну, Тё-Таню порой не слушал, убегал без спросу из дома. Ну, стянул однажды из шкафа леденцы для Савушки (потом, кстати, почти что признался — сказал, что сгрыз сам, не утерпел). Уроки порой не делал, а тетушке говорил, что выучил… Вспоминать такие мелочи здесь были как-то не к месту… Пистолет у Фрола выманил почти что обманом, да вернул же…
Но нет же! Оставалось еще одно, и немалое. И смолчать про такое было никак нельзя.
— А если не дела, а мысли… Они тоже бывают грехом?
— Смотря какие…
— Я сегодня подумал… Я и раньше про это думал, а сегодня особенно… в развалинах церкви Святой Ольги… Вы сказали, что Господь милостив, да?
— А разве не так?
— Я знаю, что так. Но он еще и всемогущ, да?
— На то он и Господь Бог.
— А тогда почему…
— Что, мальчик? — тихо сказал отец Андрей.
— Почему он позволил, чтобы расстреляли церковь. И чтобы вообще стреляли… Чтобы войны всякие и несчастья… Вы скажете: в наказание за грехи. А разве у всех грехи? Под бомбами гибнут и невиноватые. Даже младенцы…
— Вот оно что… — непонятно вздохнул монах.
Коля вопросительно поднял мокрые глаза. Отец Андрей с печалью смотрел сквозь стеклышки маленькими бледно-серыми глазами.
— Значит, и к тебе пришло сомнение…
— Сомнение тоже грех? — спросил Коля чуть ли не с вызовом.
— Сомнение, наверно, не грех… если не ведет к дурным делам. Ни один человек не проживет без сомнений… Когда-нибудь у каждого появляются такие вопросы, как у тебя.
Коля ощутил непонятную виноватость. Опять опустил глаза. Шепнул:
— А ответа нет?
— Полный ответ знает только Создатель… Он сотворил мир громадный и непростой. И сотворил законы, про которым надобно жить в этом мире. А люди творят свои законы, не всегда согласные с Божьими… Ну что ж… Господь после греха Адама и Евы позволил людям жить, как они сами разумеют, и добывать истину своими силами, в спорах и ошибках. Это на Земле. А уж на небе каждому воздастся по делам его…
— Это правда? — прежним шепотом сказал Коля.
— Это правда. Если в такое не верить, как тогда жить?.. Наверно, Господу в его царстве нужны души, которые сами укрепили себя среди земных тягот и страданий… И невинные страдальцы там получат самую большую радость.
— Значит, всё на Земле идет, как люди задумали, а Бог ни при чем?
— Бог отзывается на многие просьбы, которые от чистого сердца… Но только посуди сам, как можно выполнить их все? При осаде и наши, и союзники равно молились о победе… Но победу решают не молитвы, а людские усилия. Господь же с одинаковой болью смотрел на страдания тех и других. И на их безумие…
— Значит, все, кто воевал, не попадут… на небо?
— Отчего же не попадут? Они долг свой выполняли. Ежели от опасности не бежали, не предавали, не зверствовали, друзей защищали, Господь их примет… А вот с тех, кто столкнул тысячи людей на бранном поле, кто заставил их нарушить заповедь «Не убий», спросит сполна.
— Значит… и с государя? — испуганно выдохнул Коля.
Отец Андрей коротко посмеялся.
— Перед Господом все едины — и великий государь, и самый маленький барабанщик…
Это он случайно сказал или что-то знал?
— Вы, наверно, слышали историю про барабанщика?
— Что за история, Коленька? Не помню…
— Ну, мальчик-барабанщик французский. Будто убили его, а он все ходит по развалинам, ищет свой барабан. И пока не найдет, душа его не успокоится…
— Да это же сказка, их немало после осады… А если веришь в нее, помолись, чтобы нашел он свой барабан поскорее…
«Он уже нашел… И наверно, он уже на небе. А если нет… Господи, возьми этого барабанщика к себе», — быстро прошептал Коля. Мысленно прошептал. И вдруг ощутил, что на душе у него ясно и спокойно. Даже улыбнулся.
Улыбнулся и отец Андрей.
— Вот и поговорили… У тебя, Коля, сердце доброе, по добру и старайся жить, а Господь тебя не оставит… И Сашеньку…
Оказалось, Саша вернулась и сидит у порога на корточках. Рядом со снопом сухой полыни. Услыхала про себя и подошла.
Отец Андрей встал. Коля тоже встал. Отец Андрей легко положил ему на растрепанную голову ладонь, подержал немного. А когда опускал, Коля неожиданно для себя перехватил его запястье (показалось — невесомое) и быстро ткнулся губами в сухую кожу над пальцами.
— Ну-ну… — неловко сказал отец Андрей и опять прошелся пальцами по его волосам. Саша тоже приложилась губами к руке монаха — неспешно, как в церкви у батюшки. Отец Андрей и ее погладил по голове.
— Пташки вы мои… залетели мне на радость. И угостить-то вас нечем. Разве что молочком холодным? У меня тут две козы обитают в окрестностях, я за ними сам смотрю, сам дою…
Он, покашляв опять и отдышавшись, отодвинул в стене у пола каменную плитку, достал из открывшейся дыры глиняный горшок, а с полки такие же красно-коричневые толстостенные кружки.
— Только вот хлебушка у меня нет, не сходил за ним нынче в трапезную…
— У нас есть! — обрадовалась Саша.
Разломили ковригу на три части. Стали пить прохладное, пахнущее сладкими травами молоко. Из-за большущей кружки Коля вновь поглядывал по сторонам. И вдруг столкнулся со взглядом безносого мраморного грека. Взгляд теперь был почему-то укоризненным. И Коля понял — почему.
