Илья Бражнин - Страна желанная
Так же истомлён был, по-видимому, и Яков Иванович, усевшийся на лавке в углу. Тем не менее он тотчас же вступил хозяином избы в разговор. Разговор вёлся очень тихо, так, что Глебка не мог его расслышать. Говорил больше хозяин, и то, что он говорил, чрезвычайно заинтересовало Якова Ивановича и в то же время озадачило. В конце короткого разговора Яков Иванович сказал:
— Что ж, Панков, видать, придётся идти.
Он вздохнул, по привычке прогрёб растопыренными пальцами бороду сверху вниз, потом посмотрел на мокрую ладонь и прибавил:
— С полчасика подремлю, а потом…
Он не успел кончить, как заснул, свесив усталую седую голову на овчинный отворот расстёгнутого полушубка. Панков посмотрел на него, участливо покачал головой и повернулся к Глебке.
— Ты, мужичок, разболокайся, да полезай-ко на печь. Там угреешься и отойдёшь. Путь-то, брат, нелёгок, вижу, был.
— Ничего, — сказал Глебка заплетающимся языком и, сняв с себя ружьё, стал стягивать ватник.
— Ну-ну, — одобрительно отозвался Панков. — Вижу, что ничего.
Глебка снял ватник и, кладя его возле дремлющего Якова Ивановича, спросил с беспокойством:
— А куда же это он пойдёт сейчас?
— Вот это уж, друг, не твоя печаль, — сказал Панков. — Ты валяй-ко скорым маршем на печь. Пришёл, куда надо, и скажи спасибо твоему угоднику. Касательно остального — завтра утром разберёмся. Давай лучше ружьецо твоё, надобно его в порядок привести. Смазать да почистить, а то гляди, отсырело оно. Оружье всегда надо в порядке держать.
Панков взял ружьё из Глебкиных рук и по тому, как он держал его, как поворачивал в руках, осматривая со всех сторон, видно было, что он любит оружие и знает в нём толк.
Отдав ружьё, Глебка стал снимать валенки. Разувшись, он полез на печь. Ему казалось, что он уснёт сразу, как только растянется на печи, но несмотря на усталость, сон пришёл не вдруг. Слишком растревожено было его воображение ночным походом через гудящий лес. Густое грозное гуденье леса всё ещё слышалось ему и здесь, в тихом тёплом избяном углу. Раньше, чем заснуть, он ещё увидел, как встрепенулся дремавший на лавке Яков Иванович, как поднялся на ноги и молча стал собираться в путь.
При виде его сборов Глебка с содроганием представил себе, как старик, проделавший такой путь, снова выйдет в чёрную ночь, навстречу буре. Потом он вдруг подумал, что и ему надо будет двигаться дальше. И он не удержался, чтобы не спросить у Якова Ивановича.
— А как же в Шелексу-то. Когда пойдём?
Яков Иванович, уже взявшийся за дверную скобу, обернулся на голос Глебки и, усмехнувшись, сказал:
— Постой. Может, Шелекса-то и сама к тебе придёт.
Произнеся эти непонятные слова, Яков Иванович сильно толкнул дверь плечом. Глебка хотел было спросить, когда он вернётся, но не успел. Старик шагнул за порог и исчез.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ. ЧАЩА
День начался необычно. Ещё лёжа на печи, Глебка услыхал выстрел. Он приподнялся на локте и прислушался. Может быть, это ему только показалось? Он уже давно не спал, хотя было ещё раннее утро и накануне проделан был тяжёлый путь сквозь бурю и лесные дебри. Сон был короток, но глубок, и Глебка проснулся освежённым и полным сил. Он готов был немедля снова двинуться в путь. Может быть, потому он и проснулся так рано, что в нём, даже в спящем, жило это неутолимое стремление к заветной цели.
Не будучи уверен, что это действительно выстрел, Глебка ещё некоторое время прислушивался, потом, подвинувшись к краю печи, свесил голову вниз и оглядел избу. Изба с ее бревенчатыми стенами, некрашеным полом, лавками вдоль стен и жалким обиходным инвентарём — ничем не была примечательна. Она почти не отличалась от избы Якова Ивановича или избы Василия Квашнина в Воронихе — от множества других изб, отмеченных печатью беспросветной нищеты.
Привлекло Глебкино внимание не убранство избы, а её хозяин. Панков стоял, пригнувшись к низкому оконцу, видимо, приглядываясь к тому, что происходило снаружи, и во всей фигуре его явственно проступало напряжённое ожидание. Легко было догадаться, что не праздное любопытство привело его к окну. При первом же взгляде на Панкова Глебке подумалось, что и он, видимо, слышал звук, принятый Глебкой за выстрел, и что, верно, в самом деле выстрел, иначе зачем бы стал этот бывший солдат так напряжённо вслушиваться в уличный шум. Случайно бросив взгляд в угол избы, Глебка увидел своё ружьё, смазанное и вычищенное. Посмотрев на ружьё, Глебка почему-то решительно утвердился в мысли, что не ослышался.
Глебка спустил ноги с печи и, прыгнув вниз, стал поспешно одеваться. Панков, обернувшийся на Глебкину возню, спросил:
— Чего это ты схватился?
Глебка, надевая валенки, вместо ответа сам спросил:
— Верно, что на дворе стреляли?
Панков, ничего не ответив, снова повернулся к окну и стал протирать расчищенную ранее продушину в обмёрзшем окне. Глебка, не дождавшись ответа, задал новый вопрос:
— А Яков Иваныч скоро воротится?
— Кажется, уже воротился, — быстро проговорил Панков и припал лицом к самому стеклу. Стекло тонко и хрипло задребезжало. Где-то совсем близко хлопнул выстрел, за ним второй, потом выстрелы захлопали часто и беспорядочно. Панков, оторвавшись от окна, торопливо пошёл к двери, бросив Глебке на ходу:
— Ты тут постой. Я сей минут.
Глебка с удивлением поглядел ему вслед. Потом взгляд его остановился на Буяне. Пса-таки пустили в избу. Видно, это Яков Иванович перед уходом… Буян, навострив уши, смотрел на Глебку умными карими глазами.
— Видишь, какое дело, — сказал Глебка, обращаясь к Буяну.
Буян помотал в ответ хвостом и беспокойно поглядел в окно. Глебка кинулся к окну и припал лицом к продушине. Окно выходило в заметённый снегом проулок. По проулку бежали четыре рыжих шубы. Впереди всех бежал высокий плечистый детина. Достигнув середины проулка, он обернулся и выстрелил из винтовки.
Глебка вздрогнул, но вздрогнул не от выстрела. Этого выстрела, раздавшегося чуть ли не под его окном, Глебка даже не расслышал. Не выстрел, а лицо обернувшегося каммана заставило Глебку вздрогнуть. Он знал это лицо. Он знал и никогда не мог забыть это ветчинного цвета лицо с крупными, точно грубо вырубленными топором, чертами. Это был краснорожий. Это был сержант Даусон!
Всего, что угодно, мог ожидать Глебка этим ранним утром в чужой не знакомой ему деревне, только не встречи с сержантом Даусоном. Эта встреча была внезапной, как удар молнии, и как молния, она разом осветила всё, что связано было с этим краснорожим в Глебкином сознании. Мгновенно возникла перед Глебкой деревенская площадь в Воронихе, потом сторожка возле Приозерской. Глебка, словно во второй раз пережил то, чему был свидетелем в недавнем прошлом. Он видел, как краснорожий пинал окованным ботинком Ульяну Квашнину, как тащил её волоком по земле. Он видел, как краснорожий хозяйничал в его, Глебкиной, сторожке, видел, как выбрасывал его и батины пожитки. Потом, когда Глебка кинулся на защиту своего дома, сержант выбросил и Глебку на снег, а сам стоял и хохотал на крыльце, как хозяин — этот заморский грабитель и убийца…
И вот теперь вдруг новая неожиданная встреча. И что-то с той поры произошло с краснорожим, что-то не очень похож он теперь на хозяина. Смахивает на то, что он от кого-то удирает. Вон и завязка на правой бахиле-шекльтоне развязалась, а ему и завязать недосуг: слишком он спешит. Спешат за ним и три другие рыжие шубы, будто за ними гонятся. Но кто же за ними может гнаться?
Глебка не успел задать себе этот вопрос, как увидел бегущих по проулку людей. Они бежали вслед за рыжими шубами, они преследовали их! Но кто они? Одеты они были, как мужики, но в руках у них были винтовки, а под расстёгнутыми полушубками и ватниками виднелись патронные сумки. У иных же, кроме того, заткнуты за пояс гранаты. Один из них выстрелил из винтовки на ходу, другой, припав на колено, тоже дал выстрел по убегавшим рыжим шубам, потом вскочил и побежал следом за другими.
Минуту назад Глебка задавал себе вопрос: кто эти люди? Теперь этот вопрос казался ему излишним. Всё было ясно:
— Партизаны, не иначе.
Эти слова, которые он выкрикнул вслух, словно обожгли его губы. «Партизаны…» Это те, что с батей были, те, к кому он прорывался все эти дни через тысячи препятствий. И сейчас это они вот и гонятся за камманами…
Глебка стоял, полусогнувшись, приплюснув нос к холодному стеклу, и его точно жаром обдавало. Мысли одна другой горячей и стремительней вихрились в его голове, словно ночная метелица. Потом вихрь этот подхватил и Глебкино тело. Глебка метнулся за шапкой к печи, потом — за ружьём в угол и с ним — к двери. Первым, кого он увидел, выскочив на крыльцо, был Яков Иванович. Старик шёл на лыжах со стороны леса, шёл медленно, тяжело, видимо, через силу. В движениях его не было и следа той быстроты и сноровистой лёгкости, которые бросились в глаза Глебке вчера вечером на реке. Наоборот, движения старика были неверны и плохо согласованы. Он так сильно сутулился, что спина выпирала горбом. Борода, свалявшаяся и сбившаяся в мокрый ком, унизана была мелкими мутными сосульками. Старик едва передвигал ноги.
