Лев Остроумов - Макар-Следопыт
— Маклерует, ищет товары, сводит продавцов с покупателем. Но здесь столько маклеров и…
[…]
— Знаю. Маклерует.
— Откуда знаешь?
— Я уж успел Любочку повидать.
Турок взглянул на него с удивлением.
— Да ты, я вижу, парень не промах! Что же ты решил делать?
— Еще ничего не решил. Тебя ждал.
— По прежнему хочешь ее увезти?
— Сейчас даже еще больше, чем раньше: совсем ее жизнь незавидная!
— Ты прав, — сказал турок, подумав. — Но мне хочется, чтобы это случилось с ведома ее отца: нельзя убивать человека окончательно.
— Но ведь он ее ни за что не отпустит!
— Посмотрим, что он нам скажет. Я думаю, лучше повидаться с ним.
— Он нас тогда выдаст полиции.
— Не выдаст, — усмехнулся турок. — Я сумею сделать так, что он не будет знать ни места, ни времени, где встретится с нами. Не увидит он также меня. А ты — ты будешь уже далеко, когда он получит возможность что-либо предпринять.
— Что же ты придумал?
— Я подошлю к нему своего агента с предложением купить овечью шерсть по недорогой цене. Он, конечно, обрадуется и пойдет смотреть товар; в одном из предместий на них нападут грабители. Они усыпят Балдыбаева и принесут его в потаенное место, известное только нам. Ты встреться с девочкой и приходи ко мне на улицу Нури-Османие.
— Проще было бы прямо сесть нам с ней на пароход и удрать по добру — по здорову.
— Ну, я на это не согласен. Если ты не хочешь поступать по моему совету, я не стану тебе помогать.
Делать нечего, пришлось Следопыту уступить. Все же, дело обещало успех. Он распрощался с Селимом и направился к заветному фонтану. Любочка уже ждала его, сгорая от нетерпения.
— Ну, что? Как дела? — кинулась она ему навстречу.
Макар рассказал ей план Селима. Она подумала и сказала:
— Селим прав. Бросать отца нехорошо, он может не пережить такого горя. Правда, мне будет очень тяжело говорить с ним. Но я думаю — так будет лучше.
— Когда вы условились с турком? Следопыт объяснил ей, что дело назначено на завтрашний вечер.
— Хорошо, тем временем я слегка подготовлю его, буду плакать и говорить, что соскучилась по России, что не желаю служить в поганой кофейне и тому подобное. Мне кажется, мы добьемся своего.
Они провели вместе больше часа, строя планы на будущее. Макар сообщил девочке о намерении Мартына отправить его в Москву и выражал уверенность, что Любочка сможет поехать вместе с ним.
— Это получше, чем быть служанкой в кофейне и подавать еду англичанам, — говорил Макар. — Уж, конечно, в Москве нам найдется работа.
Любочка прыгала от восторга. Расставаясь, они условились встретиться на следующий день возле Золотого Рога и вместе итти к Селиму.
Целые сутки Следопыт изнывал от нетерпения, бродя по улицам Константинополя. Кипучая незнакомая жизнь города помогала ему скоротать время. Задолго до назначенного часа он уже был на мосту, и как только прибежала его «черногорка», оба быстро пошли на улицу Нури-Османие.
Селим поджидал ребят у ворот и тотчас проводил их в дом. Там, усадив их за угощение, он начал выведывать у Любочки, любит ли она своего отца.
— Люблю, — отвечала девочка. — Но я думаю, что он сделал ошибку, уехав из России: неужели так приятно быть нищим в чужой стране и раболепствовать перед иностранцами? Работу он мог бы найти и дома.
— Но ведь на родине ему грозит расстрел, — возразил Селим. — Он контрреволюционер и воевал со своим народом.
— Ему и незачем соваться туда сейчас, — заявил Макар.
— Когда наша власть окрепнет, ей перестанут быть опасными разные Балдыбаевы. Я думаю, он сумеет выхлопотать себе помилование и вернуться к Любочке.
— Поговорим с ним, — решил Селим и взглянул на часы. — Если не произошло никакой задержки, он идет сейчас с моим человеком. Через десять минут его схватят. Нам пора отправляться в путь.
Все трое вышли из домика и пошли по направлению к окраине города. Короткие южные сумерки кончались, ночь густела с каждой минутой. Скоро потянулись какие-то зловещие пустыри, заброшенные лачуги, свалки.
Турок уверенно пробирался между развалинами и кучами мусора.
После получасовой ходьбы ребята потеряли всякое представление о том, где они.
— Да, Селим, — заявил Макар. — На что уж я опытный разведчик, а и то во второй раз не разыскал бы этой трущобы.
— Приходится соблюдать большую осторожность, — пояснил турок. — Мы рискуем не только умереть, но еще и вынести ужасные мучения перед смертью. Султан жесток и мстителен.
Наконец они пришли в какую-то полуразвалившуюся хижину, темную, с выбитыми окнами. Осторожно войдя внутрь, Селим поднял люк в полу, предварительно сдвинув с него старые ящики, и опустился в подземелье.
Макар последовал за ним, ведя за собой Лю-…
[…]
— Этого только мы от вас и хотим, — отвечал Селим, снимая веревки.
Балдыбаев сел и, разминая затекшие руки, с отчаянием смотрел на дочь.
— Папа, — начала та, присаживаясь, к нему. — Пойми, ничего худого мы не замышляем. Я говорила тебе давно, что не в силах продолжать эту жизнь, без родины, без настоящего дела, среди противных, враждебных людей, Я хочу домой, хочу жить полной жизнью, а не трепаться по кофейням.
— Ты забыла, что у нас нет дома! — перебил отец. — Они отняли его! — ткнул он пальцем сторону Макара.
— Надо понять одно, папа, — порывисто сказала Любочка. — Каждому овощу свое время: было время, когда были в России помещики и крепостные; потом стало другое время, когда крепостных не стало, но помещики еще доживали свой срок, а теперь пришло то время, когда срок помещикам кончился. И это не Макар сделал и даже не большевики, — это сделали жизнь и история. Разве ты несколько лет назад не говорил о том, что хозяйничать стало не под силу, что условия изменились, и теперь земля не дает и не может дать помещикам такого дохода, как прежде? Помещики умирали давно, но не хотели отдать землю добровольно. Тогда вот они, те, у кого земли не хватало, но кто своими руками обрабатывали ее, те взяли ее силой. Вот и все.
— Но они и избивают нас, — возразил Балдыбаев, — и уж конечно меня обратно не пустят.
— И за дело, — вставил Макар. — Не рыскал бы с бандой по Украине, не жег бы деревни и села, как сущий тигр!
— Тигр?! — рявкнул помещик, багровея. — Так вот что я тебе, мальчик, скажу: у каждого зверя есть свое логово, и это логово он привык защищать. Мало того, что вы разорили это логово, вы отняли у меня и моего детеныша, — вот ее, Любочку! — вы полсердца у меня вырвали, а когда я озлился и начал ее разыскивать, вы, меня обзываете тигром! Что бы стали делать вы на моем месте?
— В логове-то все и дело, — усмехнулся Макар. — А как же вон другие живут без логова? Чай, тоже люди! Больше скажу: немало и вашего брата, помещика, осталось у нас. Что ж, работают, как другие, и никому не вредят: можно, стало быть, и без большого да мягкого логова прожить. То-то и дело!.. А дочки твоей и пальцем никто не тронул, хорошая она и нам зла не сделала. Ты вот ее мыкаешь без пользы по разным кабакам.
— Я разбогатею, и она будет счастлива.
— Ах, папа, зачем мне это? Что толку мне в заграничных деньгах! Я истосковалась по милым степям, по родным сенокосам, по спокойному Днепру!.. Как хочешь, а я уеду с Макаром.
— Чтобы они испортили тебя, развратили, сделали большевичкой! — снова вскипятился отец.
— Ты меня здесь скорее испортишь, папа.
— Отпустить на нищету, на погибель! Нет, нет!
— На какую такую погибель? — возмутился Макар. — Отсюда мы поедем в Крым, а из Крыма в Москву, к Ленину.
— К Ленину?.. — изумился Балдыбаев. — Да кто ж ты такой?
— Сказано тебе: красноармеец и чрезвычайный курьер. Хорошо будет твоей Любочке, нечего тут долго и разговаривать.
— Я подтверждаю все, что говорит этот мальчик, — вмешался молчавший до тех пор Селим. — Вообще, пора кончать нашу беседу. Они хотели уехать от вас тайно, но я настоял на этом свидании, жалея вас. Мой совет, человека постороннего и вовсе не большевика, как вы воображаете, — мой совет: отпустите дочь с ним. Он внушает всяческое доверие, он честный и преданный своему государству солдат, и перед ним большая будущность. Ваша дочь будет на родине счастлива, тем более, что она сама рвется туда. Пройдет несколько времени — и вы сможете вернуться к ней.
— Но как же я их найду? — спросил Балдыбаев, видимо поколебленный.
— Очень просто, — заявил Макар. — Приехав в Москву, она вам напишет.
— Конечно, напишу! — воскликнула Любочка.
— И отца не забудешь?
— Нет, нет, никогда!
Балдыбаев задумался, горько нахмурив лоб.
— Я тебя не отпускаю, — сказал он, наконец, тихо. — Я не могу отдать свою дочь добровольно… Но разве я могу удержать тебя? Спасибо на том, что сказала мне и не убила меня на месте своим бегством.
