Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
— Облапошили тебя, хозяин, мелки жулики, — вздохнул Шишок. — Дак это бы что!.. Верть–тыщи шибко жалко…
Он тут же свернул с дороги и подкатил к столику со стаканчиками. Парень на интерес играть не соглашался, а только на деньги. Тогда Шишок прибегнул к прежней тактике: оторвал от Березайкиной ветки очередную шишку — и положил на купюры. Парень оживился:
— Ого! По–крупному будем играть, ну что ж! — и хлопнул на стол зелёную бумажку с завитым мужиком, а написано на бумажке по–английски…
— На доллары пошла игра! — с уважением зашептались в толпе. Ваня только ресницами захлопал.
Парень показал, где находится шарик, и принялся крутить и вертеть стаканчики. Ваня, точно заметив полный стаканчик, стал дёргать Шишка за полу шубейки, показывая, где искомая посудина. Шишок туда и ткнул пальцем. Парень перевернул стаканчик — а шарика и нет!.. Парень и сам, видать, не ожидал такого. Потому что для затравки все у него спервоначалу выигрывали. Ошеломлённый, он быстро перевернул оба оставшихся стакана — шарика не было нигде. Публика загудела, дескать, это что ж такое, дурют народ… Парень раскрыл рот, икнул — и вместе с иком изо рта выскочил шарик! Публика загудела того пуще… Вчерашние хмыри–разбойники и обе девушки потихоньку стали отступать в толпу. Парень хотел что‑то сказать — но вместо слов изо рта опять вылетел ик, а вместе с ним ещё один шарик, который упал на стол, покатился — и брякнулся на асфальт.
Такой наглости народ, окруживший столик, уже не вынес, с рёвом перевернул стол, расхватал деньги, кто‑то цапнул и шишку, раскидал стаканы и принялся мутузить парня. А он, выпучив глаза, как шары, только икал — и с каждым иком изо рта вылетали новые и новые шарики. Они катились по асфальту, хрустели под каблуками рассвирепевшей толпы, их было столько! А парень всё икал да икал. Ваня только удивлялся, как в нём поместилось столько добра.
В конце концов появился милиционер — и толпа мигом растаяла. На асфальте в луже разноцветных шариков остался лежать парень. Потом и он поднялся и попытался что‑то объяснить милиционеру, но вновь икнул — и плюнул в милиционера шариком. Что было дальше, Ваня не видел, троица свернула за угол.
— Да, — вздыхал Шишок. — Так ли, этак ли, а возвратной деньжуры нам не видать как своих ушей!..
— Она теперь у парня будет? — спросил Ваня.
— Да какой! Он же верть–тыщу сразу, небось, на кон поставил! А играть‑то на неё нельзя.
— А где же тогда денежка?
— А кто ж её знает! Главное — не у нас в кармане…
— А Березайкина шишка, чтоб проехать в метро, не сгодится? — спросил Ваня с надеждой.
Но Шишок отнекнулся, дескать, таким манером можно только начальству да жуликам глаза замазывать. А простых людей он обманывать не станет — не таковский. И без него обирал да мошенников развелось выше крыши.
— Может, вернёмся к Казанку, попросим денег у него? — предложил тогда Перкун.
Но Шишок упёрся — и ни в какую. Видать, совесть его грызла, помнил ещё про вчерашнее буянство.
— Я ведь, ребяты, даже на фронте водку эту проклятую не пил, — объяснял он свой конфуз, — отдавал свои сто грамм хозяину. А тут на–ко вам! Вот и… Со своим братом домовиком разодрался — стыдоба! Конечно, домовики тоже всякие бывают… Но Казанок‑то порядочный домовик, ответственный, живёт по расписанию — а я, вишь, что учинил, да прямо в его дому… Нехорошо, ох нехорошо!
Шишок так пригорюнился, что даже сел на ступеньку и за голову схватился — они как раз в подземный переход спускались — а на голове‑то подарок Казанка! Но долго Шишку горевать не дали — быстро столкнули с насиженного места углом громадного чемодана.
Решили тогда, чтоб немного подзаработать, попытать счастья в подземном переходе.
— Балалайка‑то у меня всегда при себе, — погладил инструмент Шишок. — Сейчас мы живо–два на дорогу к Раисе Гордеевне, да и на житьё–бытьё заработаем!
Стали в самом людном месте. Шишок стащил с себя дарёный головной убор, на заплёванный пол его жалко было класть, и Ваня подстелил под него одну из карт, найденных в немецком самолёте. Шишок, закусив губу и приспустив веки, стал самозабвенно наяривать на балалайке, но не забывал одним глазком поглядывать на железнодорожную фуражку, которая пока что пустовала. Тогда он нарошливо тоненьким голоском запел ухарскую частушку, потом ещё одну, третью, четвёртую. Народ не обращал на это никакого внимания, — денег в фуражку не бросал. А людские волны так и несло в обе стороны. Наконец кто‑то опустил монету — только одному проехать в метро, а их‑то трое!
— Так, — сказал Шишок. — Здесь не понимают настоящего искусства. Пойдём в другое место.
Стали в другом месте. Но и тут «настоящее искусство» тоже не понимали.
— Хорошо, попробуем солиста Парижской оперы! — пошёл на крайние меры Шишок. И вытолкнул вперёд Перкуна, петух откашлялся, похлопал крыльями и засипел:
А ну‑ка песню нам пропой, весёлый ветер,
Весёлый ветер, весёлый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал!
Бегущий мимо народ стал приостанавливаться.
Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей!
Про вольные просторы, про птичьи разговоры, (тут Перкун указал на свой клюв)
Про смелых и больших людей!
Вокруг троицы собрался уже приличный круг слушателей. Ваня и сам не заметил, как стал подпевать. И Шишок, подыгрывая Перкуну на балалайке, усиленно вторил подголоском.
Последние строки пели уже всем подземным переходом. И наконец‑то в железнодорожную фуражку посыпались монеты, и даже купюры полетели. Шишок резво собрал дань, но решил закрепить успех. Дескать, денег много не бывает, и кто, дескать, знает, сколько им ещё придётся провожжаться в этой многолюдной и бойкой столице. Он изрезал немецкую карту на полоски, скрутил каждую и, положив в фуражку, попросил Перкуна поработать попугаем.
— Это как? — удивился петух, на волне успеха он готов был на многое. Но тут насторожился.
— Как‑как! Очень просто. Вытащишь билет из фуражки и подашь человеку. А он тебе — деньги в клюве.
— Там же должно быть что‑нибудь написано, в бумажке‑то! — воскликнул Ваня.
— Будет написано! — успокоил его Шишок, выдернул из хвоста Перкуна фиолетовое перо и закричал:
— Кто хочет узнать будущее, петух–прорицатель к вашим услугам! — и как заведённый: — Кто желает узнать своё будущее, петух–прорицатель, последний в роду великих прорицателей, укажет вам чёрный день. Страницы с риском для собственной жизни вырваны из Книги Жизни. Подходите — не пожалеете. Не подойдёте — станете жалеть, да поздно будет! — И опять: — Петух–прорицатель к вашим услугам! Кто хочет узнать своё будущее, заворачивай к нам!
Завернула белобрысенькая девушка. Перкун достал из фуражки одну из скрученных бумажек и галантно подал девице. Пока она разворачивала записку, Шишок, высунув от усердия кончик языка, торопливо водил в воздухе фиолетовым пером, выписывая какие‑то буквы. Девушка развернула записку и воскликнула:
— Да тут по–немецки написано!
Шишок остолбенел:
— Как по–немецки! Не может быть!
— Вот, полюбуйтесь сами: Budonowsk.
Шишок полюбовался и, хлопнув себя по лбу, сказал:
— Переверни, переверни на другую сторону.
Девушка перевернула, здесь шла корявая надпись фиолетовыми чернилами: «Смени квартиру до сентября 1999 года»[67].
— Ерунда какая‑то! — сказала девушка, бросила бумажку на пол, не заплатила и ушла.
Ваня подобрал, прочёл и пожал плечами:
— И правда, непонятно. Зачем ей менять квартиру? Что это значит? И кто это писал?
— Ну не я же! — рассердился Шишок. А когда Ваня, взглянув на перо в его руке, хотел что‑то спросить, добавил: — Кто‑то водит моей рукой. Кто — не знаю… И что значит написанное — тоже не ведаю… Так что не спрашивай, хозяин…
Подошли ещё два человека — Перкун вытаскивал записки, а Шишок махал в воздухе пером, и на бумаге появлялись слова. В одной цидуле[68] значилось: «23 октября 2002 года не ходи на мюзикл «Норд–Ост»[69]. А в другой: «6 февраля 2004 не езди на работу на метро»[70]. Поскольку платить за такие дурацкие предсказания никто не хотел и вообще дело начинало пахнуть керосином, решили сворачиваться. Шишок нахлобучил на голову железнодорожную фуражку, Ваня надел на плечи котомку, Перкун вырвал у Шишка своё перо, попытался втиснуть на старое место — но неудачно.
Уйти они не успели, из толпы вынырнул милиционер, подошёл и спросил, что это за цирк они устроили в переходе. Потом покосился на профиль Перкуна, который показался ему слишком горбоносым. И спросил, не кавказской ли национальности будет эта птица.
