Юрий Яковлев - Семеро солдатиков
Когда маленькое войско сошло на берег и судно, для которого что вода, что суша — все одно, с ревом умчалось вдаль, Олежка подошел к сержанту и спросил:
— Вы Фомку Горчичникова знаете?
Не знал сержант Фомку, покачал головой.
— Зато я его хорошо знаю. Длинный, здоровый, жадный и злой, — сказал мальчик. — Он мне проходу не дает, самокат отнимает... Пойдемте вздуем его как следует.
Олежка думал, что сержант тут же скомандует: «Отделение, становись!» Но сержант молчал. Хмурил свои прямые брови. Словно не знал, как ответить. И остальные солдатики тоже молчали, только переглядывались и испытывали неловкость.
— Вы тоже его боитесь? — спросил мальчик.
— Чего нам бояться твоего Горчичникова, — тихо сказал Среда и стал накручивать на палец свой жиденький ус.
А сын Грузии Пятница добавил:
— Тут, генацвале, вопрос сложный.
— Вы же солдаты, все можете! — воскликнул мальчик.
— Мы многое можем. Даже жизнь отдать можем, если Родина потребует, — не поднимая глаз, сказал сержант Воскресенье, — а вздуть твоего Горчичникова не можем.
— Не можем, — согласился с командиром крепкий, приземистый Вторник, мастер на все руки.
— Почему? — спросил мальчик упавшим голосом.
— Потому что советские солдаты никому не мстят, — сказал сержант, — а в обиду мы тебя не дадим.
* * *Из-под ветвистой груши доносился голос радиста Пятницы.
— «Оркестр», «Оркестр»! Я — «Гитара». Особое задание выполняем нормально. Как слышите? Прием.
Вот тут-то у Олежки и родилась дерзкая мысль. Дерзкая и желанная. И когда Пятница как бы щелкнул языком — отключил рацию, мальчик подошел к нему и спросил:
— С полком говорите?
— С полком, генацвале. Приказ командира — каждый час докладывать.
— И с городом говорить можете?
— И с городом.
— И с Москвой?
Тут Пятница ответил не сразу, подумал и только потом сказал:
— Если очень важное дело, смогу выйти на связь и с Москвой. Рамбавия!
И.Олежка решился. Он с надеждой посмотрел в глаза Пятнице и спросил:
— А с Ледяным мысом можете выйти на связь?
— С Ледяным мысом, генацвале?
— Там мой папа на зимовке, — пояснил мальчик, — уже давно лето, а он не возвращается.
Пятница молчал. Радист никогда не пробовал разговаривать с такими далекими уголками земли. Он не сказал «не могу». Он сказал «попробую».
Раздался щелчок, и в наушниках послышались свист и треск, словно это свистели полярные ветры и трещали, разламываясь, ледяные торосы.
А Пятница все вертел рычажки, и хлыстик антенны воинственно поблескивал у подножия груши.
И вдруг радист заговорил:
— Ледяной мыс! Ледяной мыс! Я — Петушки! Как слышите? Перехожу на прием.
Снова завыл ветер и затрещали льдины. И вдруг сквозь все шумы и помехи тоненькой ниточкой потянулся голос:
— Петушки! Петушки! Я — Ледяной мыс! Слышу вас хорошо. Слышу...
— Это папка! Я узнал его голос! Рамбавия! — воскликнул Олежка.
И тогда Пятница протянул Олежке большие наушники и поднес ко рту микрофон. И голос Олежки зазвучал на целых полмира. И папка на зимовке услышал его.
— Зимовка! Ледяной мыс! Я — Петушки! То есть я — Оля! Олежка! Олег! У нас все в порядке! У меня гости! Полон дом гостей!
— Кто у тебя в гостях? — спросил с зимовки папка.
И Петушки ответили:
— Отделение сержанта Воскресенье! Семеро солдатиков... Когда ты приедешь? Приезжай скорей!
Олежка разговаривал с отцом, и ему казалось, что он видит пустынный, поросший мхом берег без единого деревца, а внизу, сколько хватает глаз, — ледяной океан с бесконечными белыми полями, с дымками ледоколов, которые, как стекло, колют синий лед, прокладывая путь судам, с белыми медведями, которые бесшумно, как в валенках, бегают по льду, подгоняя своих несмышленых медвежат... Увидел Олежка и маленький, прилепившийся к скалам домик зимовщиков с большой замысловатой антенной. И папку: в меховой куртке, в унтах и в наушниках, потому что, если человек радист, у него должны быть наушники, как у Пятницы. Папка улыбался ему и скупо рассказывал — радисты все скупы на слова — о своей полярной жизни. И его голос алой ниточкой тянулся сквозь тундру, леса, поля и озера, от Ледяного мыса до родных Петушков.
— У нас на Ледяном все в порядке. Ожидайте хорошую погоду. На материк идет легкое похолодание... В ближайшее время не вернусь. Заболел сменщик. Оставить пост не могу... Понимаешь, сынок, долг. Долг...
И тут грохот и свист заглушили голос отца. Алая ниточка оборвалась. Как Пятница ни старался, как ни крутил все рычажки — Олежкин папа больше не отозвался.
— Кончилась связь! — с досадой сказал Пятница. — Ты уж извини технику, генацвале.
И он спрятал антенну.
— Долг, — тихо произнес Олежка.
— А ты знаешь, что такое долг? — вдруг спросил мальчика подошедший сержант Воскресенье.
Олежка поднял глаза и увидел, что все отделение стоит вокруг груши и все внимательно следят за его разговором с отцом.
— Знаю, что такое долг, — ответил Олежка. — У нас соседка все время берет в долг то луковку, то морковку. И никогда не отдает. Кому же должен папка на своей далекой зимовке?
— Нет, Олежка, другой долг удерживает твоего отца летом на зимовке. Долг перед другом. Товарищ болен, отец за него несет вахту и не может вернуться к тебе в Петушки. А ты говоришь: луковка, морковка...
Олежка посмотрел на стоящих вокруг солдат. Лица их были задумчивы и строги. Наверно, каждый думал о своем долге.
А Олежке показалось, что отец его побывал дома и снова умчался на свой Ледяной мыс. Только голос его все еще звучал рядом:
— Понимаешь, сынок, долг... долг... долг...
И тут Олежка вспомнил про старый фронтовой бинокль, который лежит на илистом дне Белого озера, а мимо него проплывают плотвички и рак скребет его черной клешней.
«Надо спасти бинокль! Это, наверно, и есть мой долг!» — неожиданно подумал мальчик, словно в это мгновение бинокль Зинкиного дедушки помог ему, Олежке, разглядеть его долг.
И тогда он осторожно спросил стоящего рядом добродушного Среду:
— А верно, что солдаты все могут?
— Солдат может все! — был ответ.
— Если солдату что-нибудь надо, он из-под земли достанет, — поддержал товарища Пятница.
— А из-под воды может достать? — с опаской спросил мальчик.
— Из-под воды? — Пятница задумался, а потом с уверенностью сказал: — И из-под воды тоже может, генацвале.
— А нельзя ли достать бинокль Зинкиного дедушки... из-под воды?
Солдаты переглянулись. И добродушный Среда ответил как бы за всех:
— Можно!
— Если командир прикажет, — добавил Четверг. И все посмотрели на сержанта Воскресенье.
— Военное имущество надо беречь, — строго сказал сержант. — Готовься, Олежка.
Ответ командира озадачил Олежку, и он спросил:
— Разве я смогу... под воду?
— Сможешь, раз это твой долг.
— А без меня нельзя?
И тогда сержант сказал слова, которые Олежка запомнил на всю жизнь:
— Каждый человек должен сам выполнять свой долг. И в этом деле нет у него замены. Принимай решение!
А семеро солдат стояли рядом и ждали, какое решение примет их маленький друг.
«Это твой долг... долг... долг...»
Олежка поднял голову, посмотрел в глаза сержанту и сказал:
— Я решил: надо идти.
— Ты принял правильное решение. — Сержант с уважением посмотрел на мальчика. И скомандовал: — Отделение, надеть легкие водолазные костюмы, приготовиться к подводной разведке.
В следующее мгновение всех солдат, и Олежку тоже, словно подменили — они стали неузнаваемыми. Вместо обычной формы на них были резиновые темно-зеленые костюмы, на ногах — ласты, а на головах — шлемы с круглыми очками.
Олежке даже стало не по себе, словно вместо своих добрых друзей он увидел каких-то странных существ, обитающих под водой. Или инопланетян.
Только сержант Воскресенье еще не надел на себя маску и был немного похож на самого себя.
Но вот он скомандовал: «За мной! Шагом марш!» Натянул маску и первым вошел в воду.
* * *Под водой было темно, как в сумерках. И чем глубже заходило отделение, тем становилось темнее.
Олежка шел рядом с сержантом и, чтобы не отстать, незаметно держался за него рукой. От дыхания гроздья маленьких пузырьков убегали вверх. Там был день, а здесь уже наступил вечер.
Мимо самых глаз проплывали большие серебристые рыбы. А стаи мальков вспыхивали и гасли, как искры.
Дно было мягким, словно кто-то расстелил пушистый ковер. Олежка шагал опасливо, точно боялся наступить на что-то острое.
А потом стало совсем темно. И Олежке вдруг показалось, что они идут так долго, что уже наступил поздний вечер и в небе зажглись звезды.
В руке сержанта вспыхнул фонарь. Его сильный луч как бы раздвинул толщу темной воды и расстелил по дну желтую дорожку.
![Валентин Постников - Карандаш и Самоделкин в стране пирамид [Карандаш и Самоделкин в стране фараонов]](/uploads/posts/books/204396/204396.jpg)