Александр Власов - Полыновский улей
Мужчина шел прямо к упавшей сосне. Еще секунда — и он бы увидел мальчонку. Но справа раздался легкий треск, который отвлек внимание грибника. Из кустов вышел второй мужчина — тоже с корзинкой. Они посмотрели друг на друга. Первый спросил:
— Как дела, приятель?
— Плохо! — ответил второй. — Грибы как корова языком слизала!
— У меня не лучше... Есть закурить?
— Найдется самосад.
Они присели на ствол сосны. Миша услышал, как чиркнула спичка. Затем без всякого перехода один из мужчин заговорил быстро, но довольно тихо:
— Никаких заданий пока не будет. Продолжайте работать в госпитале. Человек вы новый; Самсон приказал врасти, корни пустить — и крепкие, чтобы ни одна свинья не подкопалась! Документы у вас добротные, никаких проверок не бойтесь. Для связи даем вам две урны: одна — на углу Первомайской и Белой, вторая — в сквере напротив ресторана «Летний». Бумага синяя. Бросать в семь утра. Приходите сюда седьмого и двадцать второго числа каждого месяца. Если потребуется, вас встретят или оставят записку в корнях этой сосны. Не торопитесь. В ближайшие недели от вас ничего не ждем. Но, если узнаете что-либо важное, — почтовый ящик в урне всегда работает. Ясно?
— Да.
— Все запомнили?.. Повторите.
— Две урны: в сквере напротив ресторана «Летний» и на углу Первомайской и Белой. Бумага синяя. Бросать в семь утра. Седьмого и двадцать второго приходить сюда, к сосне.
— Правильно. Теперь я тронусь, а вы уйдете через десять минут. Покурите пока... Ни пуха!..
Миша слышал весь разговор. Его охватило непонятное чувство: не то восторг, не то страх. Сначала ему стало жарко, а потом бросило в холод, точно ледяным ветром дохнуло на него от подслушанной тайны.
Случай давал ему то, чего он так долго добивался.
В городе знали, что где-то в лесу существует партизанский отряд. Было известно, что командира зовут Самсоном, что партизаны нередко появляются в городе. Сам Миша два раза находил листовки, разбросанные партизанскими разведчиками. Но что листовки! Мише и трем его бывшим одноклассникам хотелось увидеть живых партизан. И не только увидеть, но и сказать... Они знали, что сказать! У ребят была подготовлена речь, убедительная и короткая. Миша помнил ее наизусть:
«Мы, пионеры шестого класса двенадцатой школы, просим командира товарища Самсона дать нам боевое задание. Клянемся выполнить его или умереть!» Миша твердо верил, что, выслушав такую речь, партизаны обязательно примут их в отряд.
Но вот встреча произошла — Миша увидел партизан и... растерялся. Конечно, он мог подняться и заговорить с тем мужчиной, который все еще сидел на сосне. Но как он встретит неожиданно появившегося мальчонку? Что предпримет, когда узнает, что тайна подслушана? «Прикончит, как шпиона, — и правильно сделает! — подумал Миша. — Я бы поступил так же!»
Время шло, а Миша так и не смог ни на что решиться. Но вот мужчина встал. Скрипнула корзинка. Послышались удаляющиеся шаги. Через минуту все будет кончено. «Проворонить такой момент!» Эта мысль заставила Мишу забыть все страхи и опасения. Он вскочил, вскинул мешок на плечи и, заметив мелькнувшую между деревьев спину, хотел броситься за человеком. Но громкий, ненавистный, лающий голос окликнул его:
— Стой! Стой, стой!
К сосне шел высокий солдат. Красноватые пьяные глаза ощупали Мишу и остановились на мешке.
— Что? — спросил фашист. — Масло? Яйки?
Он потянулся к мешку. Миша увернулся. Вместо мешка солдат поймал мальчонку за плечо, затем пальцы соскользнули к локтю и ловко завернули Мишину руку за спину. От нестерпимой боли Миша закричал пронзительно и тонко, совсем по-детски. А солдат все выше и выше задирал его руку. Миша пригнулся лицом к самой земле и, теряя сознание, увидел перед собой чьи-то ноги.
— Чего вы хотите от него? — спросил спокойный голос.
Боль сразу утихла — фашист отпустил Мишу, и мальчик медленно выпрямился. Перед глазами таяли разноцветные круги. Миша узнал мужчину с корзинкой.
— Что вы хотите? — повторил свой вопрос мужчина.
— Кто ви есть? — заорал солдат.
— Я врач офицерского госпиталя.
Мужчина полез в карман за документами.
Если бы солдат не был пьян, эти слова, а тем более документы подействовали бы на него: с врачом офицерского госпиталя следовало считаться, пусть врач даже русский. Но хмель лишил гитлеровца остатков разума. Солдат воспользовался удобным моментом и ударил мужчину ножом в левый бок. Врач покачнулся и стал оседать. Колени его подгибались. Но он выпрямился с коротким стоном и всем телом обрушился на фашиста. Оба упали, сцепившись в клубок. Корзинка отлетела в сторону. После секундной борьбы солдат обмяк, вытянулся.
Мужчина тяжело перевалился на правый бок. Миша увидел на его пиджаке кровь.
— Вы ранены? — спросил он и сразу же почувствовал всю нелепость своего вопроса.
Мужчина застонал. Приоткрыл глаза.
— Беги... — услышал Миша, и все в нем перевернулось. Только сейчас он полностью пришел в себя.
— Нет! — почти крикнул он. — Нет! Я вас не оставлю!
— Беги! — повторил мужчина. — Я врач... Я знаю... Никто уж мне... Минуты остались...
— Нет! — вырвалось со слезами у Миши.
— Беги... — в третий раз сказал мужчина. — Помни на случай... Я врач... Кудинов...
* * *Всех людей Миша делил на две группы: свои и фашисты. Фашистов он ненавидел. К своим, к советским людям без всякого исключения, относился с полным доверием. По его глубокому убеждению, между своими не должно быть тайн. И все же на этот раз Миша даже матери не рассказал о трагедии, в которой он участвовал.
Три дня хранил он тайну, обдумывал все, что произошло в лесу. Он повзрослел за эти дни, осунулся еще больше.
На четвертый день он встретился со своими друзьями. Мальчишки сразу заметили в нем перемену.
Разговор произошел на пустыре за рынком. Вначале Миша хотел только намекнуть на тайну. Но, посмотрев на друзей, он почувствовал стыд. Как можно не доверять им? Он вспомнил торжественный день, когда их вместе принимали в пионеры.
Прошло два года, а они так и не переступили порог шестого класса. Фашисты заняли школу под офицерский госпиталь. Из учителей в городе никого не осталось. Да и бывших одноклассников раз-два — и обчелся! Только и есть, что вот эти трое. Сидели они на груде битого кирпича, голодные, подавленные. А в глазах — крохотная искорка надежды на что-то чудесное. Разве устоишь перед такими глазами?
И Миша по-честному, ничего не скрывая и не приукрашивая, рассказал им о недавних событиях.
— Слушай! — прерывисто дыша от возбуждения, сказал Славик Семенов. — Значит, если мы придем в лес к той сосне седьмого августа, то найдем там кого-нибудь из партизан?
— Не знаю, — ответил Миша. — Может, и найдем. Только я бы сделал так: бросил бы в урну письмо на синей бумаге. Пусть узнают, что Кудинов убит.
— Э-э! Нет! — возразил Славик. — Тогда к сосне никто не придет, и мы останемся опять ни с чем!
— А ты понимаешь, что произойдет, если мы не сообщим? — загорячился Миша. — В отряде будут ждать секретных сведений, а их не будет. Что там подумают? «Предатель Кудинов и трус!»
— Спорите вы зря!
Эти веские слова произнес Гена Рубчиков. Когда-то в школе его дразнили «логиком». Учителя часто ставили его в пример другим и говорили, что ответы Рубчикова отличаются удивительной для пятиклассника логичностью.
— Совершенно зря! — повторил Гена. — Идти к сосне глупо: к нам все равно никто не подойдет. Кто мы такие? Кто нас знает? Увидят и не подойдут! Посылать письмо тоже неумно: у партизан без этого хлопот хватает, а им придется подыскивать нового человека. Я предлагаю заменить Кудинова и выполнить задание. Вместо одного погибшего разведчика партизаны получат четырех!
Предложение Гены показалось настолько правильным и таким заманчивым, что даже Миша не стал возражать. Один Гоша Зябликов — болезненный паренек с голубыми печальными глазами, обведенными густой синевой, — согласился не сразу.
— Чтобы выполнить задание, надо его знать, — сказал он. — А что нужно партизанам, — мы не знаем.
— Хе! Не знаем! — усмехнулся Гена. — Это каждый дурак знает!
* * *Александр Гаврилович, прозванный партизанами Самсоном, был очень осторожным человеком. Обычно большая физическая сила не уживается с осторожностью. А в нем и то и другое находилось в прочном сочетании.
Первая весточка, присланная Кудиновым из города, привела Самсона в ярость. Во-первых, бумага была не синяя, а белая. Правда, прежде чем писать на ней, ее основательно заштриховали бледно-синим карандашом. И все же это было грубое нарушение условий. Связная — дворничиха Дарья с Первомайской улицы — могла не взять такую бумагу. Яркий синий цвет был нужен для того, чтобы не копаться долго в грязи. Высыпал мусор из урны — и сразу увидишь, есть ли что-нибудь синее.
![Андрей Балабуха - Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций]](/uploads/posts/books/168497/168497.jpg)
