Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
О том, как в сердцах пленников Барсова ущелья то разгоралась, то угасала надежда
Появление «кошки» сразу спутало все планы и режим дня ребят. Этот случай изменил условия их жизни и ухудшил состояние. В течение всего следующего дня они не осмеливались выходить из пещеры ни на работу, ни на охоту.
Правда, Ашот, притворяясь беззаботным, настаивал на своем первоначальном предположении, что зверь, посетивший больных товарищей, был дикой кошкой — манулом. Но Саркис с этим не соглашался.
Какая там дикая кошка! Это был зверь величиной с небольшого тигра.
Скажи он так до «перевыборов», Ашот бросил бы с пренебрежением: «Трусу и кошка может тигром показаться». Теперь же он смолчал.
— В наших местах я тигров не встречал, — просто душно заметил Асо. — Может быть, это была рысь? Саркис, не было ли у этого зверя кисточек на кончиках ушей?
— Нет, уши были как у кошки — уголком, а голова круглая.
Так не барс ли это был?
Ясно одно: кем бы ни был этот зверь, но он, так же как ребята, оказался в плену у Барсова ущелья, не смог выбраться. Иначе зачем бы ему оставаться здесь?
Вероятно, хищник, сытно наевшись, уснул в своем логове и проспал тот самый снегопад, который занес единственный, выход из ущелья. Так, по крайней мере, думал Ашот. Самым же ужасным было то, что для зверя тут не осталось никакой пищи. Ведь в первые же снежные метели все козы ушли! Так разве не ясно, что теперь он будет преследовать их, ребят? Уже одно то, что он решился средь бела дня сунуть морду в пещеру, говорит о многом: зверь от голода стал бесстрашным, наглым!
Итак, к опасности умереть от голода прибавилась другая — стать поживой неведомого хищника.
Ребята перенесли костер поближе ко входу в пещеру, но вскоре топливо кончилось. Хочешь не хочешь, надо куда-то идти.
Первым встал Ашот. За ним остальные. Взяв в руки по горящей головне, ребята боязливо остановились на пороге пещеры.
В ущелье в этот час было так светло и спокойно, что понемногу страх начал рассеиваться. Солнце, склонившееся к покрытым вечными снегами склонам Большого Арарата, бросало на землю свои мягкие, теплые лучи и под ними искрились горы, на выступах которых еще лежали пласты снега.
Все вокруг так сияло, было таким ясным! Могло ли в этом ослепительном свете существовать зло? Мог ли здесь таиться дикий, страшный зверь?
— Идите, не бойтесь, — подбадривал Ашот. — Сар-кис, ты положи в костер эти мокрые ветки, пусть поднимется дым… Не бойся, к огню не приближается даже лев. Идем, ребята. Еще хорошо, что поток не унес наших допотопных орудий. Возьмите их, пригодятся.
Вооружившись каменным топором, молотом и булавой, которые нашлись в покинутой ими пещере, ребята спустились в Дубняк.
Здесь из предосторожности они прежде всего набрали валежника и разожгли костер. Затем, цепляясь за низко склонившиеся ветки дубков, стали обламывать их. По опыту ребята уже знали, что ветви дубов, растущих на солнечных склонах, не гибки, особенно старые. Вот на таких узловатых, кривых, поросших мохом ветвях они и повисали втроем, а когда ветвь обламывалась, радовались, забывая на мгновение и о голоде и о подстерегающем их звере.
Дубовые ветви — плохое топливо. Они, если не очень сухие, почти не дают пламени, а дым их горек и удушлив. Но что поделаешь, если ягодные кусты и низкие деревья так крепки и гибки, что сопротивляются подобно закаленной стали! Да и старый орех не соглашается уступить ребятам ни единой своей веточки.
Когда мальчики уселись под дубом отдохнуть, Ашот сказал:
— Теперь без копий мы обойтись не можем. Раз в ущелье появился зверь, у нас должно быть такое оружие, чтобы, встретившись с ним, мы могли поразить его издали. А копья — вот они, посмотрите.
И Ашот показал на целый куст поднявшихся из земли молодых дубовых побегов.
Словно внуки деда, окружали они полусгнивший пенек старого дуба. Рожденные от корней умирающего дерева, дубки торопились вырасти, заменить его. И они мужали, крепли. Как пять братьев, плечом к плечу стояли эти деревца, готовясь к борьбе с бурями, посещающими Барсово ущелье. Но четыре из них скоро стали жертвами острого ножа Асо. А когда очередь дошла до пятого, Ашот схватил пастушка за руки и торжественно сказал:
— Пусть растет, пусть заменит отца… — Подобно своему отцу — охотнику, Ашот был склонен одухотворять природу.
Вскоре дубовые ветки мирно дымились в костре, а ребята, сидя на пороге пещеры, готовили копья. Закутав в свою одежду Шушик, они вынесли ее и посадили на солнышке. Оно уже заходило, и в закатных лучах бледное личико девочки особенно резко выделялось на рыжем фоне скалы.
— Саркис, — спросил Ашот, — ты где нашел кремни? Саркис, страдая от дыма, тоже выполз из пещеры.
— Принести?
— Нет, тебе нельзя, ты только покажи, куда пойти.
— Вон за тем камнем, слева… Нет, вы не найдете. Дай мне ту палку. Потом она станет моим копьем, а пока я буду на нее опираться, — И он с трудом поднялся с места.
— Ну, хаким,[27] что ты скажешь? Можно?
— Со мной можно, — смущенно отозвался пастушок.
Одной рукой опираясь на Асо, а другой — на свое будущее копье, Саркис заковылял к тому кряжу, который ребята уже прозвали Кремневым.
Для безопасности Асо прихватил с собой горящую головешку.
— Как дела, Шушик? Все еще колет в боку? — спросил Ашот.
— Нет, больше не колет. Только слабость сильная.
Ей хотелось сказать, что она просто голодна, и, если бы не это, она бы быстро выздоровела. Но такое признание способно лишь увеличить беспокойство товарищей. И поэтому девочка сдержалась.
А ребятам, и без слов было ясно, что спасти ее может только пища. Если еще день-два Шушик останется голодной, надломленный, истощенный организм не выдержит.
— Не знаешь ли ты, как ловить куропаток? — спросил у Ашота Гагик. Он тоже был сильно встревожен состоянием девочки и ни о чем другом не мог сейчас думать. — Ты, Ашот, на днях что-то говорил насчет конского волоса — мол, если бы он у тебя был, всех бы куропаток переловили. Так?
— Да, из конского волоса можно силки делать. Но где его взять?
— А это что? — и Гагик с нежностью коснулся рыжих кос Шушик.
Они выбились из-под серого теплого платка и лежали на худенькой груди девочки, такие же медные, как лучи заходящего солнца.
Шушик вяло улыбнулась этой шутке.
— Ну как, сойдет? — продолжал Гагик. — Только скорее, пока Асо не пришел, а не то вытащит свой кинжал и не позволит прикоснуться к этим чудесным косам… «Так, значит, он не шутит?» — мелькнуло у Шушик.
А Ашот даже рассердился:
— Тебе не о чем больше говорить? Болтаешь попусту!
— Почему, Ашот? — возразила девочка. — Если это нужно — отрежьте. — И, тяжело дыша, она начала расплетать одну из своих толстых, тяжелых кос.
Желтыми, как воск, стали пальцы Шушик, а глаза запали так, что на нее и смотреть нельзя было без боли. «Умрет», — пронеслась в голове у Ашота ужасная мысль, и он вскочил с места:
— На, скорее! Асо идет!
Гагик быстро срезал у Шушик прядь волос и, передав ее Ашоту, вопросительно поглядел на него. «Скорее, ну! Чем еще я могу помочь тебе? — спрашивал его взгляд. — Сделай же что-нибудь, иначе она пропадет».
— Да, если в три волоса, то может выдержать, — говорил Ашот. — Только вот зерна нет никакого: чем нам привлечь куропаток? Асо, — обратился он к подошедшему в это время пастушку, — не завалялись ли на дне твоего мешка хлебные крошки?
При упоминании о хлебе у всех во рту собралась слюна. Ах, если бы у них был хоть кусочек черного хлеба!
Но Асо даже не отозвался. Опорожнив полные кремней карманы, он присел у огня.
— Вот это оружие! — восхищался Ашот, пробуя на ощупь края черного кремня. — Поглядите, какие острые — как иглы!
Черный обсидиан, или черный кремень — в народе его обычно называют «чертовым пальцем», — не нужно заострять. Его слоистые куски, разбиваясь, дают такие же осколки, как бутылка из толстого стекла.
Взяв древко, одного из будущих копий, Ашот надрезал его верхушку, вставил в нее клинышек и в образовавшийся «клюв» вложил тупой стороной самый острый кремень. Затем он выбил клин, «клюв» сомкнулся и крепко зажал камень.
Но и это было еще не все. — А ну, Асо, скорей бечевку!
Асо принес не только бечевку (скрученную из распущенного шерстяного чулка), но и горсточку смешанных с землей крошек хлеба, найденных в шве сумки.
Ашот накрепко перевязал конец древка с зажатым в нем кремнем, встал и, подняв над головой это самодельное тяжелое копье, грозно потряс им в воздухе. Казалось, у него и сил прибавилось и самоуверенности.
— Ну, пусть теперь приходит твой тигр, — высокомерно заявил он, обращаясь к Саркису. — Удара этой штуки не выдержит ни один зверь.
