Евгений Астахов - Ботфорты капитана Штормштиля
И, наконец, необходимо было миновать широкую поляну с одиноко стоящими старыми деревьями. Сюда изредка приходили пастись дикие козы, и поэтому вполне возможно, что на одном из деревьев окажется рысь.
— С ней совсем не надо встречаться, — предупреждала Агаша. — Очень дурная кошка. Но ты мужчина, возьми на всякий случай цалду…
Форель Тошка ловил еще когда жил на хуторе Хабаджи. Ловить ходили все вместе: дядя Гога, Володя и даже однажды Ираклий Самсонович.
Удочки делал дядя Гога. Вид они имели неказистый. Он просто-напросто нарезал тонкую стальную проволоку на небольшие, с палец длиной, куски. Потом, накрутив по обоим концам петельки, соединял их в цепочку. К этой цепочке с одной стороны прикреплялся крючок, другая привязывалась к ореховому пруту, и удочка готова.
— Ловить лучше всего на личинок стрекозы, — пояснял дядя Гога. — Водятся эти малосимпатичные твари в воде, под камнями.
Получив от дяди удочку, Тошка с великим сомнением осмотрел ее и вспомнил давнишние слова Ерго:
— Э, олан, ты что, рыбу за дурака считаешь?..
Однако, несмотря на неважный вид, удочка оказалась удобной. Проволочная леска послушно и точно ложилась даже в самые маленькие, величиной с тарелку, водоворотики, которые образовывала возле каждого камня стремительно бегущая вода. На таких стремнинах поплавок был бы бесполезен, да и к тому же тонкий, чуткий конец удилища моментально давал знать, как только форель хватала приманку. В ту же секунду нужно бы сделать резкую подсечку, и тогда рыба, ослепительно блестя чешуей, вылетала из воды.
Но радоваться этому не следовало. Дядя Гога не зря говорил, что форель самая хитрющая из всех рыб. Приманку она брала осторожно, на язык, который у нее, кстати, весь покрыт рядами мелких острых зубов. И как только форель подсекали, она удивительно ловко выплевывала крючок, и он не успевал зацепить ее за губу. А если и успевал, то губа чаще всего рвалась, потому что у форели она очень тонкая. Тут весь успех дела зависел лишь от резкости рывка. Сплошь да рядом рыба, не долетев до берега, падала в воду, и тогда Тошке оставалось только с досадой плевать ей вслед. Иногда она падала на берег, в густую высокую крапиву, растущую вдоль ручья.
В этих случаях дядя Гога бросался на нее «ласточкой» и либо раздавливал рыбу животом, либо так обжигался о крапиву, что ему было уже не до форели, и та преспокойно удирала обратно в речку.
Володя обычно пускал в ход кепку и проклятья. Ползая на четвереньках он шлепал кепкой по траве, как это делают, когда ловят кузнечиков.
Да, поймать форель на берегу было немногим легче, чем в воде. Тошка тоже старался не медлить, если добыча, сорвавшись с крючка, летела в траву. Форель прекрасно чувствовала близость воды. Шлепнувшись рядом с ней, она двумя-тремя прыжками добиралась до края берега и, сверкнув никелированным боком, исчезала в кипящем потоке. Упав же далеко от воды, форель, напротив, замирала в траве как неживая, и разыскать ее было не так-то просто. Но стоило только отойти на несколько шагов, как рыба сейчас же делала отчаянную попытку скатиться в ручей. Без воды она могла прожить долго, гораздо дольше, чем многие знакомые Тошке рыбы, обитающие в море. Скажем, та же ставридка или неженка кефаль.
…Время на Дуабабсте летело незаметно. На пятый день утром неожиданно пошел дождь. Муж Агаши начал озабоченно посматривать на вершины хребта, из-за которых, клубясь, выползали тучи, тяжелые и серые, как мешки с кукурузной мукой. Хребет кряхтел под их тяжестью и старался побыстрее сбросить тучи в ущелье.
— Не придут сегодня… Дождь…
Тошка не понимал, почему дождь может помешать геологам. Но они действительно не пришли ни в тот день, ни на следующий. На хуторе начали беспокоиться. Особенно волновался Тошка. Ему казалось, что если бы он принял участие в маршруте, то все обошлось бы благополучно. А теперь, вероятно, что-то случилось. И никто не знал, что же именно…
Глава 12. Улыс не хочет отдавать барит
Найдя место, где Улыс, сжатый двумя громадными валунами, превращался в узкий, ревущий поток, Хабаржа свалил несколько молодых деревьев и, перебросив их с валуна на валун, перевел отряд на левый берег реки.
Здесь, под вечер второго дня, в каменной осыпи, сползающей с крутого, сплошь заросшего иглицей и лавровишней склона, дядя Гога нашел тяжелый белый камень с тонкими, едва приметными прожилками. Это и был барит.
Барит?..
Барит.
Бари-и-ит!!!
Дядя Гога уже много лет охотился за спрятанными в глубине земли сокровищами. Но все никак не мог привыкнуть к неожиданным находкам в глухих, безлюдных горах. Секунду назад еще ничего не было, кроме светло-серых выходов песчаника. И вдруг — вот он, ничем не примечательный кусок камня! Он свободно умещается на ладони, а в нем все: долгие недели безуспешных поисков, сотни километров бездорожных маршрутов, дожди и холод, протекающие палатки, раскисшие ботинки, холодная мамалыга на завтрак, на обед и на ужин. Все в этом куске, казалось бы, такого обычного, совсем не интересного камня.
Нет, к этому нельзя привыкнуть! Даже король поиска Ираклий Самсонович, и тот в подобных условиях расстается со своим олимпийским спокойствием.
Вот он — главный миг! Ради него можно забыть все неудобства походной жизни и даже знаменитую фразу любимой сестры: «Ведь не случайно от тебя ушла жена…»
Дядя Гога отбил молотком кусок минерала и, достав лупу, внимательно осмотрел свежий излом.
— Что это у вас? — спросил Володя, подойдя к нему.
— Барит, — стараясь оставаться спокойным, ответил дядя Гога. — Жилу, скорее всего, следует искать где-то там, наверху, на склоне. Оттуда скатился обломок.
Володя подержал на ладони кусок барита, потом торжествующе прокричал «ура!», подпрыгнул и, свистнув в два пальпа, сделал на валуне стойку. Из карманов у него посыпались нож, баночка с солью, ружейные гильзы, ложка и прочие, столь же необходимые горному бродяге вещи. Хабаджа смотрел на Володю и удивленно качал головой.
— Тц-тц-тц…
Ираклий Самсонович и дядя Гога долго совещались. Обломок породы — это еще не месторождение. Предстояло метр за метром обследовать ближайшие склоны, чтобы найти, как говорят геологи, выходы барита, определить, как он залегает и каковы его примерные запасы. Нужно было взять десятки образцов и, вернувшись в город, исследовать их в лаборатории, составить отчеты и карты, по которым на следующий год уже другой отряд начнет геологоразведочные работы.
А пока что на ладони у дяди Гоги лежал всего лишь небольшой обломок белого камня и неизвестным было то место, где он родился и где прячется от людских глаз вся баритовая жила.
Хабаджа взял кусок барита, подержал его в руке:
— Тц-тц-тц…
Все знают ученые люди. Даже то, какой толк в этом простом камне, мимо которого он, Хабаджа, может быть, сто раз прошел за свою долгую жизнь. И не подумал бы поднять. Ну, а если б и поднял, что бы он с ним делал?
— Тц-тц-тц…
Значит, есть большая цена в этом камне, если такие уважаемые люди живут из-за него в горах, как простые пастухи. Может, и вправду придут сюда машины, распугают медведей и туров, построят дороги и Агаша станет каждый день ходить в кино. Много для этого надо денег, очень много.
Дядя Гога разлил по стаканам фляжку водки.
— За успех! — сказал Ираклий Самсонович.
— За успех! — сказал дядя Гога.
— Ура! — крикнул Володя.
— Инш аллах! — отозвался Хабаджа, хотя он давно уже не верил в бога.
Склон разбили на участки и решили поработать еще день, а потом уж, с утра, тронуться в обратный путь, к Дуабабсте.
— Начинается период обнюхивания склонов, — шутил Ираклий Самсонович. — Самая волнующая часть поиска.
Настроение у всех было отличное. Кроме, пожалуй, Хабаджи. Проводник торопил, ему не нравился ветер, который исподтишка задул с верховьев Улыса.
— Плохо ветер. Тьфу!.. — говорил Хабаджа. — Идти надо…
Уже темнело, когда Ираклий Самсонович обнаружил первое значительное скопление барита.
— Ну, теперь можно и на боковую! — сказал он. — Ставь палатку, Володя! Как говорится, мы на верном пути. Перетащим базу на Дуабабсту, а здесь, на Улысе, разобьем рабочий лагерь. Продукты нам будет доставлять Агашин муж и, я думаю, к концу сентября мы успеем обследовать весь район…
К утру пошел дождь. Когда проснулись, он уже вовсю стучал по брезенту. Тучи ползли над самой рекой. Вода в Улысе сразу же стала темно-коричневой, река вздулась и, грозно стуча по дну камнями, стала подбираться к палатке. Пришлось подняться на склон. Хабаджа, завернувшись в длинную бурку, хмуро смотрел на беснующийся Улыс.
— Долго дождь будет? — спросил его дядя Гога по-абхазски.
— Долго. День и еще день. А Улыс, — он показал три пальца, — столько дней не будет пускать нас туда. — Хабаджа махнул рукой в сторону правого берега реки.
