Илья Туричин - Кураж
– Пистолет отдайте. Он за мной числится.
– Это где же числится? - спросил старший.
– Где надо.
– И мы где надо отдадим.
– Я без пистолета не пойду, - упрямо сказал Каруселин и огляделся, ища сухого местечка, где бы присесть. Но кругом было мокро.
И опять старший прочел его мысли.
– Что, кресло не приготовили? - Он отобрал у молодого пистолет, разрядил, сунул обойму в карман, а пистолет протянул Каруселину.
– На, держи. Патроны-то не числятся?
– Ладно, - сердито буркнул Каруселин. - Куда идти?
– Пока прямо.
Они двинулись лесом. Молодой впереди, старший позади, а в середине Каруселин.
"Да-а… Попал в историю. Если свои - отпустят, а если все же полицаи… Не похоже… Не отдали бы оружия!…"
Шли молча. Долго. Под вечер их остановили вооруженные люди. Пропустили дальше.
"Нет, не полицаи. Партизаны", - - Каруселин повеселел. Наконец его провели в землянку и поставили перед светлобородым, сидевшим за столом. Кого-то он напоминал Каруселину, но кого?…
– Вот, товарищ командир, ходит по лесу с пистолетом. Неизвестно откуда, куда, зачем? Дерзит, - доложил старший светлобородому.
– Откуда? - спросил светлобородый.
– Из Гронска.
– Давно вышли?
– Утром.
– Куда?
– За линию фронта.
– Документы есть?
– Нет у него документов, - сказал молодой.
Каруселин взглянул на него насмешливо, спросил светлобородого:
– А вы кто, товарищ?
– Я - командир партизанского отряда "дядя Вася".
И тут Каруселин сообразил, кого он напоминает: секретаря горкома Порфирина. Только тот был без бороды.
Каруселин задрал полу пальто, подпорол подкладку, извлек оттуда удостоверение личности и комсомольский билет. Протянул командиру.
– Вы что ж, купались с документами, что ли?
– Так точно.
– Фамилии не разберешь…
– Лейтенант Каруселин.
– Чем командовали, лейтенант?
– Саперным взводом.
– Где учились?
– В Ленинградском инженерном училище.
Порфирин передал документы старшему.
– По твоей части, Алексей Павлович. Значит, за линию фронта собрались.
– Так точно. Для продолжения службы.
– Понятно. Вот что: устройте лейтенанта на отдых. А завтра поговорим поподробней.
– Есть. Пошли?
Каруселин в дверях остановился.
– Простите, товарищ командир, а вы, случайно, не товарищ секретарь горкома Порфирин?
Порфирин улыбнулся.
– Случайно состою с ним в близком родстве.
Когда вышли из землянки, молодой хлопнул Каруселина по спине.
– Чего ж ты сразу документы не показал? Идти было бы веселей.
9
Ефрейтору Кляйнфингеру не нравилась Россия. Он ожидал большего. Конечно, фюреру виднее, где вести войну, но если бы спросили его, Кляйнфингера, он бы предпочел Индию - драгоценные камни, золото, серебро. Храмы. Слоны. И тепло!… Черт побери, он, Кляйнфингер, культурный, начитанный немец и кое-что знает про Индию с детства. Там даже дожди теплые, а здесь… Бр-р-р!…
С каски на шинель стекали большие капли. Крашеный шлагбаум блестел от воды. Куда ни глянь - холодная серая стена дождя.
Нет, не Индия!
Когда он прощался с Эльзой, обещал ей прислать "кое-что". А где это "кое-что" возьмешь? Нищая страна! Непонятный народ. Смотрят на тебя, словно на гадюку ядовитую. Жрут один картофель. Понятия не имеют, что такое сырой рубленый бифштекс с луком, яйцом и перцем. Вот уж, действительно, недочеловеки! То ли дело дома, в Баварии!
– Ганс, - окликнул Кляйнфингер напарника, - ты в Баварии бывал?
– Нет.
– Сам фюрер взращен на мюнхенском пиве! - с гордостью произнес Кляйнфингер.
К шлагбауму подкатил грузовик. Рядом с шофером сидел автоматчик.
Проверили документы. Кляйнфингер заглянул за борт грузовика и почмокал губами: там лежало несколько свиных туш.
Ганс поднял шлагбаум. Грузовик, выпустив синюю струйку дыма, въехал в город.
Кляйнфингер, вобрав голову в поднятый воротник шинели, пытался мысленно воскресить во рту вкус баварского пива.
Нищая страна! И Польша тоже нищая страна. Правда, батальон двигался во втором эшелоне, а все, что можно прибрать, прибрали идущие впереди. Разве это добыча, достойная солдата рейха: пара обручальных колец, часы да еще пуховый платок… Платок чертова баба не отдавала, вцепилась в него, как в бог весь какую драгоценность. Пришлось припугнуть автоматом.
Но говорят, скоро будет акция. Повезут из гетто евреев. Можно будет кое-чем разжиться. Да и на совести спокойней: тем евреям на том свете ничего не понадобится.
Подошли два мальчишки с собачонкой. Кляйнфингер собрался пнуть собачонку, но она оскалила зубы и зарычала. Экая дрянь. Все тут дрянь: и люди, и собаки, и погода.
– Здравствуйте, господин офицер, - обратился к нему один из мальчишек. - Скажите, пожалуйста, какой это город?
Смотри-ка, по-немецки говорит!
– А тебе какой надо?
– Гронск.
– Стало быть, он и есть.
– Правда, господин офицер? - обрадовался мальчишка и повернулся к другому: - Петер, мы пришли!
– Наконец-то, - воскликнул тот, которого назвали Петером. - А то ходим и ходим…
Кляйнфингер посмотрел на мальчишек внимательнее. До чего грязны! Дрянь мальчишки. То ли дело баварские дети!
– Вы откуда немецкий знаете?
– А мы немцы…
– Ганс, ты когда-нибудь видел таких задрипанных немцев?
– Если тебя не мыть, и ты таким будешь, - философски заметил Ганс.
– Мы очень долго идем, господин офицер. Мы ищем свою маму.
– Что она, иголка, что ее надо искать?
– Ее русские посадили в тюрьму.
– За какие-нибудь делишки? - поинтересовался Ганс.
– Что вы! Просто за то, что она немка.
– Умойтесь, детки, а то родная мама вас не узнает, - Кляйнфингер тоненько засмеялся собственной шутке. Уж такие они, баварцы, за словом в карман не лезут! - Ну, идите, ищите. Найдете свою маму, передайте ей привет от ефрейтора Кляйнфингера из Баварии.
– Обязательно, господин ефрейтор. Спасибо. До свидания.
Павел и Петр позвали отбежавшего в сторону Киндера и пошли в город. А Кляйнфингер посмотрел им вслед и изрек:
– А в Индии все ходят голыми. Там тепло.
Мальчики добрались до центра и остановились возле школы, пораженные. Сада не было. Только низенькие пеньки со следами ровного аккуратного распила. Ограда поднята колючей проволокой, натянутой в несколько рядов. По ту сторону ее, среди пней, сиротливо стоит "пушкинская" скамейка.
Обнажившееся здание школы обходили серые часовые мерным шагом. Возле дверей стояли легковые машины. Видимо, в школе помещался какой-то штаб.
– Идем, - потянул Павел брата за рукав.
– Куда?
– В цирк. К маме нельзя. Нас кто-то должен к ней привести.
Они прошмыгнули мимо гостиницы, стараясь не пялиться на вход, чтобы чем-нибудь себя не выдать. Ведь здесь, в гостинице, была мама! Они ее так давно не видели, целую вечность! Сердчишки их сжались от тоски.
На знакомой калитке висел замок. Сторожа не было. Быстро темнело. Надо было где-то устраиваться на ночь. Не оставаться же на улице в комендантский час. Холодно, да и фашисты стреляют без предупреждения.
К Пантелею Романовичу нельзя. Это ясно.
Пойти к Ржавому? Или к Злате? Они наверняка знают, что мама работает у немцев. Великие Вожди просто не могут этого не знать. Еще не известно, как они к ним отнесутся, к сыновьям предательницы.
В немецкую комендатуру пойти?… Здравствуйте, ищем маму. А вдруг и слушать не захотят?
Улицы пусты и темны: ни фонаря, ни светящегося окошка.
– Давай через ограду, - предложил Петр. - В цирке до утра переждем.
Они перекинули Киндера через ограду и перелезли сами.
Братья пробрались под брезентовый шатер со стороны форганга. Где-то наверху мерно хлопало сорванное полотнище. Сквозь запах осенней сырости пробивался неистребимый запах цирка.
Киндер юркнул в конюшню, вспомнил своих приятелей-лошадей, тявкнул тихонько и тоскливо.
Братья поделили остатки дорожной еды на три равные части, поели и улеглись на деревянной скамейке. Лежать было жестко и неудобно. Киндер лежал на полу и вздыхал.
В конце концов всех троих сморила усталость.
Проснулись они от мозглой сырости, которая проникла к телу сквозь ватники.
В щели купола пробивался бледный свет и таял, ничего не освещая. Братья размяли затекшие от лежания на жесткой скамейке ноги. Тело ломило.
– Так и заболеть недолго, - вымолвил Павел, ежась от озноба.
– Погреемся? - предложил Петр и, скинув ватник, перепрыгнул через барьер на влажные опилки манежа.
Киндер бросился за ним.
Павел проследил за братом взглядом, тоже сбросил ватник и вышел на манеж.
Не сговариваясь, они побежали по кругу. На мгновение им показалось, что следом бегут лошади, сейчас поравняются с ними и они прыгнут в седла.
