Елена Ленковская - Две кругосветки
Остальные, заметно повеселев вдали от туземных копий, громко захохотали.
— Ржёте, а надо парню спасибо сказать, — отирая вспотевшее лицо рукавом, заметил мичман. — Если б он этого дикарского громилу за ногу не тяпнул, тот бы точно кого-нибудь своим копьём порешил. А уж тогда бы всем нам несдобровать!
— Да, опоздал бы тогда Робертс со своим Тапегой…
— Молодец, мальчишка. Не растерялся.
Матросы стали обсуждать, как взвыл дикарь, как он от неожиданности промахнулся, как всадил копьё в песок на полметра.
А Луша вспомнила, как Руся строго внушает младшему брату Федюньке, что кусаются только визгливые глупые девчонки, и тоже, наконец, улыбнулась.
* * *Тем временем волнение среди туземцев окончательно улеглось, и дикари разбрелись каждый по своим делам.
На берегу остался здешний англичанин. Молодой Робертс, жилистый, и несколько более поджарый, чем его старший двойник, стоял на песке, по-матросски широко расставив ноги, и пристально глядя вслед баркасу. В руках у него был нукагивский знак доблестного воина — выскобленный добела череп, который островитяне как трофей обычно подвязывали к поясу. Череп был предназначен в подарок капитану «Невы», однако передать его в этой суматохе не удалось.
Робертс подумал о подлой выходке Кабри, и лицо его потемнело. Он поднял череп до уровня своих глаз, повернул его к себе «лицом» и мрачно уставился в пустые глазницы.
Череп вдруг щёлкнул суставом и откинул нижнюю челюсть, будто что-то хотел поведать Робертсу. Хронодайвер ухмыльнулся и энергично стукнул по ней ладонью. Череп послушно захлопнул разинутый рот. Робертс хмыкнул, покачал головой и, отчего-то раздумав вплавь догонять ушедший баркас, отправился восвояси.
Глава 46. Разоблачение
А в это время Крузенштерн выбрался наконец, в гости к Лисянскому — примерно через час после этого странного происшествия с так и не купленной свиньёй. Разумеется, Иван Фёдорович покинул «Надежду» не прежде, чем убедился в том, что король Тапега, уставший, наконец, крутиться перед большим зеркалом в капитанской каюте, был благополучно доставлен на берег в корабельной шлюпке.
Не успел Крузенштерн подняться на борт «Невы», как ему доложили — островитяне пришли в возмущение и вооружились: разнёсся слух, будто Тапега взят европейцами под стражу.
— Что за ерунда! — Крузенштерн не знал, что и думать. — Никто и не собирался его арестовывать. Он давно уже дома! — обратился он к Лисянскому. Тот смолчал. Глядя на баркас, посланный с утра за водой и теперь приближающийся к шлюпу, он пытался понять, все ли люди целы.
* * *— Докладывайте! — кратко распорядился Крузенштерн, когда вновь прибывшие моряки появились, наконец, на палубе. Одного взгляда на взволнованного мичмана и взбудораженных матросов ему было достаточно, чтобы понять — там тоже что-то случилось.
Мичман пустился в объяснения, что команда едва избежала стычки с аборигенами, но благодаря вмешательству Робертса удалось избежать кровопролития.
Робертс, слушая доклад вполуха, насмешливо поглядывал на юнгу, скалящего зубы в кадку с водой: Раевский внимательно вглядывался в своё отражение, видимо, пытаясь понять, сохранила ли его обворожительная улыбка свою прежнюю привлекательность.
Когда Крузенштерн выразил англичанину свою благодарность, тот поклонился и скромно заметил:
— Мне это ничего не стоило, господин капитан. — А вот ваш юнга потерял на этом свой зуб, — улыбнулся он, а затем добавил, уже совершенно серьёзно: — Так он заплатил за драгоценное для всех мгновение.
— Это ничего. Скоро новый вырастет, — пробормотал юнга, смутившись.
Крузенштерн, хмуро дослушав короткий рассказ о стычке, молча пожал юнге руку.
* * *В бухте стало тихо. Туземцы, по обыкновению дни напролёт стайками плававшие вокруг кораблей, словно испарились. Это, конечно, был плохой признак.
— Слава богу, пока все живы, — думал капитан «Надежды», оглядывая обезлюдевшую Таиохае. — Вот только нужно поскорее разобраться с Тапегой.
Переговоры с туземцами они с Лисянским назначили на завтра.
* * *Перебравшись к себе на «Надежду», Крузенштерн распорядился, чтобы на берег больше никто не съезжал. Хотя Робертсу и удалось несколько успокоить островитян, всё же следовало пока, — до того, как недоразумение окончательно разрешится, — соблюсти все меры предосторожности.
Робертс уверял капитана, что в ссоре с туземцами виноват француз.
— Думаю, Кабри вовсе не собирался передавать островитянину вашу просьбу вернуться и забрать попугая. Вместо этого негодяй сообщил ему, что вы арестуете Его величество в случае, если туземец не отдаст свою свинью. Островитянин тут же сбежал подальше от неприятностей, однако поспешил известить сородичей о случившемся.
Крузенштерну эта версия показалась весьма правдоподобной. И всё же неопровержимых доказательств у него не было.
Поразмыслив, он вызвал к себе Толстого.
— Господин Толстой, позавчера мне донесли, что третьего дня вами тайно был взят из крюйт-камеры[60] порох без моего на то разрешения. И есть подозрения, что вы использовали его в качестве платы за ваше… — тут он кашлянул, и, сделав паузу, закончил не без иронии, — …волшебное преображение.
Толстой сделал протестующий жест, однако Крузенштерн не дал ему возразить.
— Несмотря на все ваши предосторожности, вас заметил один из матросов. Учитывая сложные отношения с туземцами, ваше неповиновение моему приказу я склонен рассматривать как предательство.
Толстой, поняв, что дело плохо, тем не менее, парировал:
— Так у них же нет ружей. Им, господин капитан, порох ни к чему.
— Зато, по свидетельству господина Робертса, у мсье Кабри есть ружьё!
— Порох у него есть, зато пока нет патронов, — попытался вывернуться Толстой. — И он их не получит. Более того, мне известно, что он намерен поссорить нас с туземцами, и я как раз собирался доложить вам об этом…
— Он уже поссорил нас с туземцами! И если вам его намерение было заранее известно, вы должны были предупредить ссору. Или господину гвардии поручику не терпится от безделья поиграть в войнушку?
Крузенштерн выпрямился и подвёл итог разговору:
— Моё терпение лопнуло. Вынужден наложить на вас арест, и полагаю ссадить вас на берег, как только мы достигнем российских владений на Камчатке.
Глава 47. Пусть всё будет, как было…
Если честно, Луша была в недоумении. Ну, хорошо, все принимают её за Русю, и его исчезновения никто не заметил. Но ведь должна же и она когда-нибудь покинуть эти «старые добрые» времена…
И, желательно, поскорее.
Вильям вроде не собирался оставить её с Крузенштерном до конца кругосветного плавания, или как?
Нет, правда, что он собирается делать? Однажды Вильям уже устроил так, что Беллинсгаузен спокойно доверил ему Лушину судьбу, но мирный беззаботный Таити — не Нукагива, а компания людоедов — не самая подходящая для Руси компания. Во всяком случае, на взгляд просвещённого европейца Крузенштерна.
Однако Вильям, похоже, знал, как убедить капитана.
Он, не мешкая, объявил Крузенштерну, что хочет взять в свою семью мальчика, к которому же успел привязаться и почувствовать его взаимное расположение.
Крузенштерн, разумеется, засомневался. Ему не хотелось оставлять Русю на этом острове, и последние события говорили о том, что пребывание здесь сопряжено с опасностью. Нукагива — остров каннибалов, напомнил он Робертсу, и российские моряки уже имели возможность убедиться, каковы островитяне в гневе, и как переменчиво настроение туземцев.
— О, не волнуйтесь. Ведь я — родственник короля, поскольку женат на его дочери. В нашем племени мальчик будет в полной безопасности, — заверил его Вильям-Робертс.
— Но есть и другие племена, и между собой они в постоянной вражде, разве не так?
— Я не собираюсь всю жизнь провести здесь, поверьте. При первом же удобном случае я вместе с женой рассчитываю перебраться на Таити.
— Может быть, вы хотите вернуться в Европу? — предложил Крузенштерн. — Этому я мог бы поспособствовать, взяв вас на борт. Охотно сделаю это, зная, к тому же, что вы — опытный моряк.
— Поверьте, я вам очень признателен за ваше приглашение. Но я предпочёл бы остаться вдали от цивилизации. К тому же, вы привезли мне то единственное, ради чего мне стоило бы туда вернуться, — и Робертс, он же Вильям, в подтверждение своих слов показал Крузенштерну Лушин раскрытый медальон.
С небольшого портрета глядело на капитана знакомое лицо.
— Так это же наш юнга! — изумился капитан, и протянул медальон бывшему в каюте Ратманову. Потрясённый старпом воззрился на портрет как седьмое чудо света.
